Вжавшись спиной в угол, бандит, брызжа слюной, рычит, прижимая расческу к горлу ребенка:
- Еще шаг, и я пацана кончаю!
Мы растерялись. Как не растеряться?! Блюстители порядка мнутся с ноги на ногу. Я подбираю с пола нож, тупо верчу в руках.
- Слышь, тебе чего вообще-то надо?
Детина щерится, обнажая гнилые корешки съеденных зубов.
- Денег. Водки. Машину.
Здесь тоже дурные боевики показывают, что ли?
- И чтоб поскорее! А не то...
Угрожающее движение рукой. Пила сломанной расчески сильнее прижимается к детскому горлу. В глазах мальчонки стынет ужас. Изувеченная женщина кучей тряпья валится на пол - не то от кровопотери, не то от непереносимого страха.
Я, вздрогнув, порезался. Нож был отточен до бритвенной остроты. Тяжелая синяя сталь, переливающаяся поперечными полосами. Баланс почти идеален - центр тяжести там, где рукоять переходит в хищное лезвие. Такой нож метать хорошо. А что, если... Шестеренки в голове закрутились быстрее и быстрее. Полтора оборота на три ярда или около того... До бугая - ярдов семь... Если рукоятью да в лоб мало не покажется. По крайней мере, пацана бросит. А там - посмотрим...
Кидаю резко, почти без замаха. Оружие летит точно в цель, но я внезапно в ужасе понимаю, что рука меня подвела. Бросок неверен. Нож сейчас воткнется.
Чпок. Сочный звук вошедшей в дерево стали. Бог милостив, я не стал убийцей. Бандюга дернул башкой, увидя летящую смерть, и лезвие, скользнув по морде, прошило дубленую шкуру пониже уха, приколов его к стене.
Мальчонка опрометью кидается вниз по ступенькам крыльца. Бугай, побледнев, нашарил у щеки рукоятку, попытался качнуть. Острие задевает шею. Хрипит:
- Ваша взяла, суки... Вяжите.
Иду к нему качаясь. Голова кружится, колени предательски подгибаются. Наручники отзванивают в трясущихся руках. Щелк. Щелк. Закрылись. Теперь аккуратненько вынуть нож, не зарезать ублюдка. Отошел. Опустился на стул, обессилев. Отстранение гляжу, как неизвестно откуда взявшаяся и невесть кем вызванная другая бригада оказывает помощь женщине, как вспомнившие о своих обязанностях полисмены волокут бандюгу вон. Краем уха улавливаю, что это, оказывается, вовсе даже не наш клиент, а беглый преступник по кличке Кабан. Подходящее имечко... Поднялся. Сошел во двор, присел на порожек автомобиля. Дышу. Все живы. Господь милостив.
Незаметно появившаяся Люси дергает меня за штанину:
- Уважаемый господин фельдшер!
-Э?
- При всем моем почтении к вашим талантам, я попросила бы вас впредь... как бы это сказать... фиксировать больных не столь экзотическими способами. Доступно?
-Так то больных...
- И тем не менее... Ну что смотришь на меня, как ушибленный кролик?
- Люсь, можно тебя попросить о личной услуге?
- Чего тебе, рейнджер непутевый?
- Поищи пилочку, а?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Автомобиль грелся на солнышке во дворе дурдома. Водитель, поминутно роняя с носа очки, увлеченно читал газету, попавшую сюда за месяц до того, как меня угораздило здесь оказаться. Чтение сопровождалось оживленными комментариями, вроде: "Ну, чехи против Мадрида явно не потянут", или: "Глянь-ка, американский президент обратно в Израиль наладился". Оторванность мастера баранки от текущей реальности могла сравниться разве с похожим состоянием у клиента скорбного заведения, близ которого мы пребывали. Или его непосредственной начальницы Дженни, все еще продолжающей почивать от непомерной дозы снотворного. Она вконец утратила вертикальное положение, улегшись блондинистыми кудряшками на чехол капота и причмокивая во сне пухлыми губками. Аж завидно!
Должно заметить, что не все клиенты обретают место в желтом доме из-за утраты связи с внешним миром. Некоторые, напротив, попадают сюда из-за слишком ясного осознания его прелестей. Вот как эта бабулька, которую мы прихватили сразу после того вызовочка, где я чуть не взял на душу грех смертоубийства.
Про бабульку.