Какой станет моя жизнь в Глен-хаусе после отъезда Гэбриела? Я буду кататься на Ванде, гулять с Пятницей, но это ведь не может продолжаться вечно. Придет зима, а в здешних вересковых пустошах зимы суровые. Бывают такие дни, что и из дому не выйдешь, а если выйдешьрискуешь замерзнуть насмерть во время снежной бури. Я представила себе долгие мрачные дни в доме утомительная, монотонная череда. Да, может вернуться дядя Дик, но его визиты не бывают продолжительными, и я прекрасно помнила, что после его отъездов жизнь начинала мне казаться еще более беспросветной.
Я подумала, что должна бежать из Глен-хауса. И мне предлагали способ это сделать. Если я откажусьне буду ли жалеть об этом до конца своих дней?
Гэбриел время от времени заезжал к нам на обед. Когда это случалось, отец всегда выходил к столу и даже старался вести себя как радушный хозяин. Я видела, что он не испытывает неприязни к гостю. Когда в доме появлялся Гэбриел, губы Фанни складывались в насмешливую улыбку. Я знала: ей казалось, что он пользуется нашим гостеприимством и, когда придет время покинуть наши края, тут же позабудет о нашем существовании. Фанни, которая никогда ничего не давала, всегда боялась, что у нее что-нибудь отнимут.
Хватало и скрытых намеков на мои «надежды» в отношении Гэбриела. Фанни никогда не была замужем и не сомневалась, что если женщина желает вступить в брак, то это потому, что рассчитывает быть обеспеченной едой и одеждой до конца жизни. Что же до мужчин, чьей обязанностью это является, то, разумеется, они лишь ищут возможность «взять то, что хочется» (это выражение Фанни), даже не стараясь дать взамен что-то большее. Ценности Фанни были исключительно материальными. Мне страстно хотелось сбежать от них, и я понимала, что с каждым днем отдаляюсь от отца и Глен-хауса и все больше приближаюсь к Гэбриелу.
Был май, дни стояли теплые и солнечные, и я с радостью уезжала из дома в пустоши. Теперь мы с Гэбриелом разговаривали о нас и в нем появилась какая-то лихорадочность. Он казался мне похожим на человека, который то и дело оглядывается, словно ища преследователя; часто Гэбриел с горечью отмечал, как быстро бежит время.
Я снова попросила его рассказать о Кёрклендских Забавах, и он с готовностью откликнулся, как видно, потому, что уже убедил себя в том, что я приму его предложение и этот дом станет не только его, но и моим.
В моем представлении это был окутанный туманом серый величественный особняк, сложенный из старинных камней. Я знала, что там есть балконГэбриел не раз упоминал о нем, и рисовала в своем воображении виды, которые открываются оттуда, ибо Гэбриел много раз мне их описывал. Балкон этот, судя по всему, был его любимым местом.
Я знала, что оттуда видно реку, змеящуюся по лугам, леса, кое-где спускающиеся к реке, и в четверти мили от доманагромождение древних камней с возвышающимися красивыми арками, которые не смогло разрушить время, а за деревянным мостом, вдали за речкой, дикие, поросшие вереском пустоши.
Но что значат дома по сравнению с людьми, которые в них живут? Постепенно я узнала, что у Гэбриела, как и у меня, нет матери. Зачав его, она была уже немолода, и когда он появился на свет, она этот свет покинула. Сиротство еще больше укрепило связь между нами.
У Гэбриела была сестра, на пятнадцать лет старше его, вдова с семнадцатилетним сыном, и отец, уже очень старый.
Когда я родился, ему было под шестьдесят, рассказал Гэбриел. Матушкесорок. Некоторые слуги называли меня поздним ребенком, другие говорили, что я убил собственную мать.
Меня тут же охватило негодование, ведь я прекрасно знала, как такие легкомысленные замечания ранят чувствительного ребенка.
Это же нелепо! воскликнула я, и мои глаза засверкали, как бывало всегда, когда я сталкивалась с несправедливостью.
Гэбриел рассмеялся, взял мою руку и крепко сжал ее. А потом произнес серьезным тоном:
Понимаете, я не могу без вас жить. Вы нужны мне, чтобы защититься от жестоких слов, которые обо мне говорят.
Вы уже не ребенок, с легким нетерпением ответила я.
Потом, обдумывая свою нетерпеливость, я решила, что причиной ее было желание защитить Гэбриела. Я хотела, чтобы он был сильным и ничего не боялся.
Некоторые из нас остаются детьми до самой смерти.
Смерти! снова воскликнула я. Да что вы заладили: «смерть», «смерть»!
Вы правы, сказал Гэбриел. Просто мне очень хочется сполна насладиться каждой минутой своей жизни.
Я не поняла, что он имел в виду, и попросила рассказать еще о его семье.
Руфь, моя сестра, управляет хозяйством, и будет управлять, пока я не женюсь. Потом, конечно же, этим будет заниматься моя жена, потому что яединственный сын и Забавы когда-нибудь будут принадлежать мне.
Когда вы говорите о Забавах, в вашем голосе появляется благоговение.
Это мой дом.
И все же Я собиралась добавить «вы рады, что покинули его», но вместо этого сказала: Вам не очень хочется туда возвращаться.
Гэбриел не заметил заминки и пробормотал, словно размышляя вслух:
Лучше бы я был Саймоном
Кто это Саймон?
Саймон Редверс. Можно сказать, мой родственник. Он тоже Рокуэлл, по линии бабушки, онасестра моего отца. Он вам не понравится. Впрочем, вы не будете часто с ним встречаться. Келли-Грейндж и Забавы не так уж тесно связаны.
Гэбриел говорил так, будто не сомневался, что я выйду за него замуж и однажды его дом станет моим.
Иногда я удивлялась: неужели в нем нет ни капельки чуткости?
В моем разуме появлялись изображаемые им картины; со временем его дом и семья для меня ожили, и по мере того, как картины делались все более четкими, росло и мое желание увидеть их воочию; нельзя сказать, чтобы это чувство было безоговорочно приятным, но оно определенно побуждало меня принять предложение Гэбриела.
Я мечтала взглянуть на гору серых камней, которую три сотни лет назад превратили в дом; мечтала увидеть развалины, которые, если смотреть на них с балкона, казались не руинами, а древним аббатством, потому что бóльшая часть внешних стен сохранилась.
Жизнь Гэбриела меня захватила. Я знала: если он уедет, мне станет отчаянно одиноко, я окончательно разуверюсь в своей жизни и буду бесконечно сожалеть об отказе.
И вот однажды солнечным днем, выйдя из дому с Пятницей, я встретила на пустоши Гэбриела и мы сели, прислонившись спинами к валуну. Пятница улегся перед нами на траву; его взгляд перебегал с меня на Гэбриела, а голова была наклонена чуть набок, как будто он внимательно прислушивался к нашему разговору. Для пса это была минута полного счастья, и мы знали: это потому, что мы вместе.
Я вам кое-чего не рассказал, Кэтрин, промолвил Гэбриел.
Я почувствовала облегчение. Наконец-то он намерен сделать то, к чему так долго готовился.
Я хочу услышать, что вы станете моей женой, продолжил Гэбриел, но пока что вы этих слов не произнесли. Вы не испытываете ко мне неприязни, мое общество вам нравится. Это так, Кэтрин?
Я посмотрела на него и снова увидела складку, пролегшую у него между бровями. В ней я прочитала удивленное разочарование и вспомнила минуты, когда Гэбриел забывал о том, что было причиной его тоски, сбрасывал с себя угрюмость и становился беззаботно весел. Я ощутила сильнейшее желание излечить его от уныния, так же, как излечила Пятницу.
Конечно же, я не испытываю к вам неприязни, горячо произнесла я, и мы счастливы вместе. А если вы уедете
Вы будете скучать по мне, Кэтрин, но не так сильно, как я по вам. Я хочу, чтобы вы поехали со мной. Не желаю уезжать без вас.
Почему вам так хочется, чтобы я поехала с вами?
Почему? Вы же наверняка об этом догадываетесь. Потому что я люблю вас потому что не хочу с вами расставаться.
Да, но есть и другая причина?
Какая может быть другая причина? удивился Гэбриел, но, произнося это, не смотрел мне в глаза, и я поняла, что мне предстоит узнать еще немало о нем и о его доме.
Вы должны рассказать мне все, Гэбриел, произнесла я.
Он придвинулся ко мне и обнял за плечи.
Вы правы, Кэтрин. Вы должны кое-что знать. Я никогда не буду счастлив без вас, и мне недолго осталось.
Я отстранилась от него.
Что вы имеете в виду? резко спросила я.