После сиесты я подумываю выйти в город попить кофе.
Подумываешь? Да ты уже давно все решил! И пить ты будешь вовсе не кофе!
А что?
Спритц!
С чего ты взяла? Да, может, я и не пойду
Пойдешь! Ты пойдешь, даже если, упаси нас Господь, разразится третья мировая война!
Не бойся. В мире установилось равновесие сил. Холодная война!
Но не у тебя!
Ты преувеличиваешь! Азраааа!
Эта неизменная реплика помогала ему забыться сном. Брацо погружался в него, протяжно произнося второй слог имени жены. Это долгое «раааа» всякий раз усыпляло его. Вот интересно, что было бы, если бы ее звали Дженифер? Ведь, проведя год в Англии на курсах усовершенствования, он вполне мог вернуться оттуда с невестой. А если бы его жену, мою потенциальную мать, звали Керт или Нимур? Такое легко могло бы случиться при том уважении, которое отец испытывал к неприсоединившимся странам! Он не мог бы использовать последний слог как колыбельную: как тут уснешь с этим «еееерт» или «муууур»? Подумать только, как мало воздуха пропускают губы, чтобы сказать «Керт» Не говоря уж о «Нимур»! Такие имена следует произносить, когда просыпаешься! Вот откуда на Балканах возникло обязательное требование к мужчинам, даже если их это не слишком занимает, прежде чем жениться, тщательно обдумать все детали! Здесь у нас, вопреки утверждению западных ученых, нет ничего стихийного. Потому что, даже засыпая, Брацо умел оставаться хозяином своей территории. По его мнению, первые секунды сна самые приятные.
В этот момент мозг заказывает сладковатую жидкость и направляет ее прямо на язык! разглагольствовал он, будто окончил факультет биохимии, а не журналистики.
Брацо подремывал на диване. Я делал уроки и смотрел, как он дышит: его рубашка мерно поднималась и опадала. Неожиданно мое сознание пронзила мысль о том, что он может задохнуться и умереть. Я не сводил глаз с его груди. И вдруг рубаха замерла! Грудь его оставалась неподвижной. Никакого шевеления. Он тихонько хрипел, похоже было, что он задыхается!
«Дышит или не дышит? размышлял я. Дышит не дышит, дышит не дышит, дышит не дышит. А вдруг отец испустил последний вздох?»
Несколько секунд я смотрел на него и ничего не ощущал.
Он казался мне мертвым, но я продолжал сидеть, не двигаясь с места. Потом резко вскочил со стула, прижался ухом к его груди и с облегчением услышал, как он выпустил из легких протяжный вздох, и его прерванное дыхание восстановилось.
Дышит!
Пробуждаясь, Брацо обычно бывал молчалив. Он с трудом возвращался из своих снов, и Азра избегала пускаться с ним в какие-нибудь разговоры.
Впрочем, она рискнула упомянуть о сильном морозе, но, по правде сказать, ей просто хотелось, чтобы он остался дома.
Так ли тебе надо выйти? Возьми книгу, поговори с парнем!
Ну-ка, обратился ко мне отец, дай руку. Чувствуешь Он приложил мою ладонь к своему сердцу. Стоит ей только начать мне перечить, у меня тут же случается аритмия!
Вот я и говорю: останься вечером дома хоть разок! Поговори с ребенком!
Позавчера я не уходил.
Еще бы! По телевизору показывали футбол!
Отец стоял на пороге, у меня глаза были на мокром месте. Спустя мгновение я уже плакал: я опять представил, что Брацо может умереть от удушья, и горе буквально затопило меня. Я смотрел на него и думал, что однажды он по-настоящему умрет. По моим щекам текли тихие слезы, и это не ускользнуло от его внимания. Причины моего расстройства отец не понимал; надевая пальто, он кивнул в мою сторону и сказал матери:
Вот результат, Азра! Обязательно надо было довести ребенка? И ушел.
Воскресенье. Температура слегка повысилась. По мнению Азры, снег не имеет права падать в выходные, когда люди отдыхают. Но снежинкам плевать на то, что она думает, поэтому из-за них в окне кухни теперь совсем не видно тополей. Деревья застыли, и это раздражает мою мать не меньше, чем отец, опять колдующий над тушенным по новому рецепту мясом с овощами!
Я смотрел на черную крышку «Pretis» и прислушивался к урчанию в желудке. Пар со свистом вырывался из четырех дырочек. С верхушек тополей на лестницу свалился снежный ком Деревья тщетно пытались тянуться к небу, зима пригибала их. Вверху они были такие же сутулые, как слишком высокие для своего возраста братья Бамбуличи с нашей улицы. Тополя напоминали этих двоих баскетболистов, которые, согнувшись пополам после лыжных тренировок, тащились к Давору попить пивка.
Вдруг черная кнопка перестала выпускать пар. Обед был готов. Азра снимала крышку, когда Брацо ласково остановил ее. Он наклонился над открытой кастрюлей; я поступил так же, и теперь мы все трое разглядывали жаркое по-боснийски.
Глянь-ка, сказал отец, мясо разорвано в клочья. Как душа.
Как это мясо может быть разорвано, как душа?
Я выражаюсь фигурально, господин философ.
Нет, ну, правда, как это душа может разорваться?
Под ударами вульгарности материализма.
Тогда, значит, она не разрывается. Это ветер разносит ее, как клубы пыли весной.
Ты еще слишком мал. Для тебя нет ничего проще, чем фантазировать. Но жизнь это реальность. Вырастешь поймешь!
Мне захотелось добавить в кастрюлю немножко перца! Брацо не ожидал этого, так как не умел противостоять вульгарному материализму. Он набросился на мясо. Меня дико бесило, что он так шумно жует:
Чертова деревенщина! сказал я.
Началось! Сударь любит поскандалить, да еще чертыхается!
А чего? Азра так говорит Да, мам?.. Ты ведь так говоришь?
Я так говорю? Конечно!
Ты все время твердишь: «Чем я так прогневала Господа, что Он поселил меня в этой чертовой дыре»
Да чего уж там. Брацо решил отмахнуться от этого разговора. Опять заладила
Как это «заладила»? возразила Азра, подстрекая его. Были бы мы порядочными людьми, не жили бы здесь!
А что бы ты сказала, если бы тебе пришлось жить в Сибири?
В Сибири не знаю, но здесь это не жизнь!
Да, черт возьми, чего тебе здесь не хватает?
Здесь мы живем не по-людски, а потом и умрем не по-людски!
А как «умереть по-людски»?
А я тебе сейчас скажу! Это умереть там, где после твоих похорон людям не придется отскабливать грязь со своих ботинок!
И что же делают там, в другом месте?
Если ты умираешь там, где пахнет соснами, у людей под ногами скрипят иголки и трещат шишки.
Брацо нравилось слушать, как Азра излагает свой оригинальный взгляд на мир. Главным образом потому, что тогда между двумя кусками у него была возможность осознать глубину ее мысли. Что было совсем небезопасно приходилось выбирать: говорить или есть. Что предпочесть: добрый кусок или слово? Считается, что слово, но мысль склонна к блужданию, а голод способен лишить слова! Хоть и говорят, что думать лучше на пустой желудок, к моему отцу это не относилось. Он редко испытывал голод, что никак не отражалось на ясности его высказываний. Он давно овладел искусством разговаривать с набитым ртом. И его спасало нежелание произносить банальности, перечислять все свои невзгоды. Так что он не сбивался в своих рассуждениях.
То есть умереть на море это преимущество?
Преимущество жить на море! И следовательно, там же умереть!
Насколько мне известно, мертвому плевать, где он умер! вставил я, вмешиваясь в разговор.
Ты прав, Алекса! Плевать!
Ну-ну, шли бы вы со своими придирками! Все равно, были бы мы сливками общества жили бы на берегу моря!
«Новое понижение температуры. Столбик термометра показывает минус тридцать три градуса. 1971 год стал самым холодным; накрывающая нашу страну ледяная волна идет с Украины и продержится еще как минимум неделю» с такого сообщения радио Сараева начало свой дневной прогноз погоды.
А эти скоты по-прежнему ничего не делают! горячилась Азра, пока Брацо дремал на диване.
Я смотрел, как дышит отец, и размышлял о том, возможно ли, чтобы он сдулся? Как камера футбольного мяча!
«Дышит или не дышит? думал я. Дышит. Не дышит. Дышит. Не дышит»
На сей раз я не чувствовал необходимости вскакивать со стула, даже при виде неподвижной отцовской груди.