Холодно, а в черные отверстия незастекленных окон того и гляди влетит сыч. После похода в уборную, которая располагается во дворе гостиницы, усевшись на своем ложескверный тюфяк, набитый козьим пухом, сквозь который все равно чувствуются доски, дон Эрмохенес Молина бормочет вечерние молитвынаскоро, почти не разжимая губ. На нем ночная рубашка и колпак. При свете маленькой лампы, откуда не только капля за каплей сочится масло, но и поднимается дым, висящий пеленой под потолком, библиотекарь наблюдает, как его спутник, который уже улегся и укрылся одеялом, листает страницы книги, читаемой урывками, «Lettres а une princesse dAllemagne», Эйлера, трехтомник ин-октаво. Уже вторую ночь они делят одну комнату на двоих, однако вынужденное сожительство по-прежнему стесняет обоих. Вежливость и исключительная предупредительность делают более-менее сносными обременительные бытовые мелочи совместного путешествия: раздеваться, слышать чужой храп, умываться над лоханью или пользоваться ночным горшком с деревянной крышкой, притаившимся в углу комнаты.
Какие славные люди, эта сеньора и ее сын, говорит библиотекарь.
Дон Педро Сарате кладет книгу на краешек одеяла, заложив пальцем страницу.
Молодой человек неплохо образован, соглашается он. А она очень милая женщина.
Очаровательная, кивает дон Эрмохенес.
Эта случайная встреча на постоялом дворебольшое везение, думает библиотекарь. Приятный совместный ужин, затеможивленная беседа за столом. Дама из хорошей семьи, вдова полковника артиллерии Кироги, сопровождает своего сына, офицера действующей армии, к невесте, проживающей в Памплоне. Юноша собирается просить ее руки, а матушка их благословит.
Возможно, мы встретимся по дороге, добавляет библиотекарь. Я бы не отказался поужинать с ними еще раз.
В любом случае мы все вместе отправимся караваном до Аранда-де-Дуэро.
Дон Эрмохенес чувствует легкое беспокойство, что не мешает ему продолжить беседу.
Как вы думаете, эти разбойники действительно опасны? Честно сказать, кресты, которые иногда встречаешь на обочине, в память о погибших путниках, отнюдь не успокаивают
Адмирал секунду размышляет.
Уверен, все будет хорошо, заключает он. Тем не менее стоило бы принять некоторые меры предосторожности. Путешествовать всем вместе, экипаж за экипажем, мне кажется правильной идеей.
К тому же у нас есть двое слуг, вооруженных ружьями
Не забывайте и о юном Кироге, который, без сомнения, тоже сумеет защититься. Да и у нас с вами имеются пистолеты. Завтра перед выездом я их заряжу.
Мысль о пистолетах тревожит библиотекаря еще больше.
Признаюсь, дорогой друг, я совсем не боец
Адмирал снисходительно улыбается:
Так и я не боец, если рассудить. Слишком давно не держал в руках пистолета. Однако, уверяю вас, в случае необходимости вы станете таким же точно бойцом, как и любой другой Иногда жизнь поворачивается так, что волей-неволей берешься за оружие.
Надеюсь, оно все-таки не понадобится.
Я тоже на это надеюсь. Так что спите спокойно.
И дон Эрмохенес укладывается спать, натянув одеяло до самого подбородка.
Бедная Испания, расстроенно бормочет библиотекарь. Стоит отъехать на несколько лиг от городаи оказываешься среди дикарей.
В других странах не лучше, дон Эрмес Просто здесь неприятные мелочи кажутся еще неприятнее, потому что этородная страна.
Похоже, адмирал решил в этот вечер отказаться от чтения. Он помечает страницу закладкой и откладывает книгу на столик возле кровати. Затем устраивает голову на подушке. Дон Эрмохенес тянется к фитилю, но на полпути его рука замирает.
Позволите мне дерзкое замечание, дорогой адмирал?.. Пользуясь, так сказать, вынужденной близостью, в которой мы оба оказались?
Светлые глаза его собеседника, которые кажутся еще светлее при свете близко стоящей лампы, высвечивающей на его скулах крошечные красноватые сосуды, смотрят внимательно, с легким удивлением.
Разумеется, позволяю.
Мгновение дон Эрмохенес размышляет. Затем решается:
Я заметил, что вы человек не слишком набожный.
Вы имеете в виду религиозные обряды?
Пожалуй Ни разу не видел, чтобы вы молились, вам это вроде бы и не нужно. Я задаю этот вопрос, потому что сам делаю это постоянно и мне не хотелось бы раздражать вас своими привычками.
Своими предрассудками, вы хотите сказать?
Не издевайтесь, пожалуйста.
Адмирал смеется от души, внезапно отбросив свою постоянную серьезность:
Ни в коем случае. Простите. Я просто немного пошутил.
Дон Эрмохенес качает головой, терпеливо и доброжелательно.
Сегодня, остановившись ненадолго размять ноги, мы с вами разговорились о вещах несовместимых Таких, например, как разум и религия, помните?
Да, я хорошо помню тот разговор.
Так вот, мне бы очень не хотелось, чтобы вы относились ко мне как к лицемеру. Признаюсь, иногда у меня тоже случаются проблемы с совестью, потому что я оказываюсь на границе дозволенного с точки зрения христианской доктрины
Адмирал поднимает руку, явно собираясь привести какой-нибудь весомый аргумент, но взвешивает свои слова и возвращает руку на одеяло.
Если бы речь шла о ком-то другом, я бы назвал это лицемерием. Тон у него мягкий, доброжелательный. Я имею в виду тех, кто похваляется слепой верой в догмы, а сами потихоньку почитывают Руссо Но вас-то я знаю, дон Эрмес. Вы человек честный, порядочный.
Уверяю вас, дело не в лицемерии. Это сложный, болезненный конфликт.
Свойственный другим, более культурным странам
Адмирал не заканчивает фразы, его лицо принимает кроткое выражение. Однако патриотизм библиотекаря уязвлен.
Культурным элитам, вы хотели сказать возражает он. А кто-то все невзгоды тащит на себе. Как вы только что обмолвились, простой народ есть повсюду.
Я имел в виду другое. Адмирал указывает на книгу, лежащую на столике. Только организованное, сильное государство, покровительствующее художникам, мыслителям и философам, способствует материальному и духовному прогрессу своего народа Но это не наш случай.
Размышляя над этой горькой истиной, оба академика пребывают в молчании.
Сквозь оконные ставни слышен далекий лай собаки. Затем вновь наступает тишина.
Я погашу свет? спрашивает дон Эрмохенес.
Как хотите.
Приподнявшись на локте, библиотекарь задувает лампу. Дымный запах потухшего фитиля заполняет сумерки комнаты.
Их еще называют просвещенными, раздается голос адмирала. Я имею в виду нации, которые культивируют свой дух. А те, чьи обычаи соотносятся с разумом, называют цивилизованными В противоположность варварским нациям, где главенствуют грубые и пошлые вкусы простого народа, которому они тем самым угождают, одновременно обманывая его.
В темноте дон Эрмохенес внимательно слушает его слова.
Согласен.
Отлично. Дело в том, что религия и есть главная форма обмана, изобретенная человеком. Насилие над здравым смыслом, доходящее до абсурда. Тон дона Педро вновь становится насмешливым. Что вы, например, думаете, дорогой друг, о полемике по поводу ширинки на брюках? Вы действительно считаете, что церковник должен вмешиваться в работу портного?
Ради бога, адмирал Не напоминайте мне про это смехотворное недоразумение, прошу вас. Не расстраивайте меня.
Оба от души смеются, пока библиотекарь не захлебывается приступом кашля. Обсуждаемая всеми заграничными газетами французская мода на единственное отверстие в мужских штанах, иначе говоря ширинку, которая пришла на смену двустороннему отверстию с застежками справа и слева, то есть традиционному, встретила в Испании яростное противостояние со стороны церкви, которая объявила ее аморальной и противоречащей добрым обычаям страны. В конце концов вмешалась даже инквизиция, издавшая указ, зачитанный в различных церквях и суливший наказание портным и их клиентам, следующим заграничной моде.
История с ширинкойнаглядный пример того, чем мы являемся и чем нас заставляют быть, пусть даже это всего-навсего анекдот, говорит адмирал. Куда хуже рабство и обращение с темнокожими рабами, продажа публичных должностей, цензура в отношении книг, коррида и публичные казни, превращающиеся в общественный спектакль Нам в Саламанке нужно меньше докторов богословия и больше агрономов, торговцев и морских офицеров. Нужна такая Испания, где бы наконец поняли, что швейная игла сделала для человеческого счастья больше, чем «Логика» Аристотеля или полное собрание сочинений Фомы Аквинского.