Я проснулась не сразу, удивившись незнакомым скрипучим звукам. В полусне мне показалось, что это котята Джанет Норд каким-то образом оказались у меня в комнате. Но тут же я поняла, внезапно и окончательно, что это скрипят и стонут кроватные пружины над моим потолком. Слышалось приглушенное бормотаниеничего похожего на разговоры за мытьем посуды. Я разобрала только одно слово Риты: «Пожалуйста».
Я понимала, что это не мое дело, что подслушивать некрасиво и надо отвлечься чем-то отрезвляющимИисус, умирающий на кресте, пули, разносящие голову президенту Кеннеди, иглы с тушью, втыкаемые в клиентов Роберты. Но мышцы бедер сладко сводило, а мысли стремительно становились «нечестивыми», как любила выражаться сестра Маргарет Фрэнсис на собрании только для девочек. Я представляла их на третьем этаже, полуобнаженных и нетерпеливых, как любовники на обложках романов. Я медленно подтянула к себе подушку, целуя ее сперва закрытым ртом, а потом открытым. Кончик языка коснулся сухой ворсистой ткани.
Пожалуйста, прошептала я. Пожалуйста.
Наутро я проспала сборы Спейтов на работу. В пол-одиннадцатого я нехотя вылезла из постели и сошла вниз. Съев две тарелки подушечек с какао, я полистала «Историю монахини», которую Рита вчера дала мне почитать.
Вещи, которые ты собиралась снять с веревки, так и висят, проворчала бабушка, проходя через кухню. Я наугад открыла главу и начала читать. Бабка нудила о работе по дому, девушках в ее времена и как хорошо, что через две недели начнутся занятия в школе.
После ленча я слушала программу Джека по радио. Я ожидала услышать посвящение песни Долорес дель Рио или какой-нибудь намек на мексиканское меню, но максимум, чего дождалась, песни в исполнении Герба Алперта и «Тихуаны брасс».
Бабка решительно встала между мной и телевизором, где шла очередная серия «Как вращается мир». Я сидела боком на стуле в гостиной, равнодушно дуя на комок ниток в попытке заставить его парить в воздухе.
Вещи так и висят, мисс Чесотка-в-заднице, сказала она. И посуда после завтрака и ленча еще не вымыта. В мое время ленивых девчонок пороли!
«Пароле, пароле, пароле», издевательски запела я.
Бабка ударила меня по рукесильнее, чем я ожидала. Кожу словно обожгло.
И еще они не смели дерзить старшим!
Что это ты меня щекочешь? спросила я.
В четыре часа я услышала дребезжанье «МГ» Джека. Его шаги послышались сначала вверх, а затем вниз по лестнице. Застонали водопроводные трубы, и я поняла, что он вышел помыть машину. Когда я пошла к себе наверх, дядя Эдди насмешливо улыбнулся мне из-за стекла.
С наблюдательного пункта из-за занавесок в ванной я смотрела, как Джек появляется и исчезает за простынями и полотенцами, которые метались и трепетали на веревке. Наши с матерью личные вещи там тоже сушились: два маминых черных лифчика и мои страшные плотные панталоны, причем одни рваные в поясе.
Джек облачился в обрезанные до шорт джинсы и выцветшую фуфайку наизнанку, с отпоротыми рукавами. Обуться он не потрудился. Насвистывая, он намыливал свою маленькую машину. Я вспомнила, как непривлекательно оттопыривалась губа у Риты из-за жвачки, когда она смеялась. Она милая, но некрасивая, и ей надо что-то делать с короткими жидкими волосами. Такая, как есть, она его не заслуживает.
Присев на корточки, Джек скреб проволочные спицы колес. Его ноги были мускулистыми и более волосатыми, чем я себе представляла.
За вчерашним ужином мать вела себя как это слово одноклассницы писали в тетрадке отзывов. Нагибалась и легонько шлепала Джека, когда он ее дразнил. Возбужденная, вот что это за слово. Мама и ее глупый риск, ее черные кружевные бюстгальтеры.
Зеленый садовый шланг дрожал между ног Джекаон обливал и вытирал хромированные части. Проходя мимо веревки с бельем, он поглядел на мои трусы, поднялся по лестнице и ушел к себе в квартиру.
Одри Хепберн с обложки «История монахини» смотрела прямо мне в душу с моей неубранной кровати. Ее волосы были скрыты белоснежным апостольником, большущие глаза смотрели испуганно.
Чего уставилась? спросила я. Так тебя разэтак!
Я впервые произнесла такую непристойность. По спине пробежала дрожь от сознания собственной силы.
После чего я села на кровать и разрыдалась. Долорес Прайс, леди печального образа.
Когда мама вернулась с работы, я тихонько вышла на площадку лестницы и подслушала бабкины жалобы:
Если бы ты ей не позволяла Пока она живет в этом доме
Я с ней поговорю, сказала мама, упирая на «я». Я занесу белье в дом.
Когда она поднялась и постучала, я уже была готова к защите. «Сама перестань вести себя как подросток! скажу я. Когда ты уже повзрослеешь, чтобы близким за тебя не краснеть?»
Но вместо критики мама присела на кровать и обняла меня.
Давай с тобой сходим в кино, предложила она. Или по магазинам, или еще куда-нибудь.
Верх «Бьюика» был поднятдень выдался пасмурный и дождливый. Мы с матерью возвращались домой из Провиденс.
Мы выехали утром и позавтракали в кафе, затем купили две новые школьные формы мне и мохеровые свитера нам обеим. Простояли полчаса в очереди, чтобы попасть на утренний показ «Ночи после трудного дня», но девушки перед нами и за нами визжали при виде постеров с героями фильма в витринах кинотеатра, а мать забыла принять свои таблетки и боялась, что ее нервы этого не выдержат. Я немного подулась, но согласилась на «Мэри Поппинс».
Тебе какие парни нравятся? спросила я маму.
Не знаю, ответила она. Высокие, смуглые и при деньгах. Как Вик Деймончто он там, свободен?
Нет, серьезно, настаивала я. Вот такой, как Джек, по-твоему, красивый?
Мать ударила по тормозампочему, я не понялаи рассмеялась:
Какой Джек? Джек Фрост? Или Джек Бенни?
Наш Джек, с третьего этажа.
О-о, не знаю, протянула она. Я об этом не думала. Они с Ритой такая красивая пара, она же просто живая куколка, мать включила радио.
У нее рот некрасивый.
Ты слишком строга. Я нахожу ее очаровательной.
Тебе не кажется, что Джек чем-то похож на твоего брата? На снимке, висящем на лестнице, он напоминает Джека.
Эдди? Да нет, не очень. Хотя сейчас, когда ты сказала Правда, Эдди был смуглее и ниже ростом.
Она выключила радио. Дворники чуть поскрипывали.
Жаль, что лето кончилось, вздохнула я. Ненавижу эту школу, у меня там ни одной подруги.
В этом году все будет иначе, пообещала мать. Господи, восьмой классповерить не могу!
Если мне там будет плохо, можно я перейду в другую школу?
Не будет тебе плохо, заверила мать. Я на это даже отвечать не хочу. Прикури мне сигарету, а?
Я чиркнула спичкой, затянулась и передала ей сигарету. Затем взяла вторую, для себя. Мы молча курили. Покрышки «Бьюика» свистели по мокрому асфальту.
Почему вы с бабушкой никогда не говорите о дяде Эдди? спросила я.
Кто сказал?.. Что ты хочешь знать?
Ну, вот ты плакала, когда он утонул?
Конечно, плакала.
Он меня хоть успел увидеть?
Много раз. Тебе тогда примерно годик был. Он все дразнил меня, что ты не мальчик. Брал тебя на руки и называл Фредом Господи, эти похороны Это было ужасно. Он так любил жизнь
А бабушка плакала?
Мать выключила дворники.
Не знаю. Передо мнойнет.
Даже по собственному сыну?!
Она очень злилась из-за его смертипомню, все время хлопала дверьми, крышками кастрюль, кухонными шкафчиками. Эдди всегда был шальнойвечно испытывал судьбу.
Рисковал, поправила я. Ненавижу бабку, эту бессердечную тварь.
Правда, Джулия Эндрюс хорошо сыграла Мэри Поппинс? спросила мама. Такая милая.
А в жизни, наверное, капризная хамка. Я снова включила радио и покрутила ручку настройки, пока не нашла «Уис». Песня закончилась. Послышался голос Джека. Я сделала громче, и голос заполнил машину.
Может, бровями, задумчиво произнесла мать.
Что?
Брови Джека такие же, как у Эдди. И голубые глаза, в которых варится очередная шалость.
Когда мы вернулись домой, я забрала радиоприемник, даже не взглянув на бабушку. У себя в комнате примерила одну из новых форм. Вторая, большего размера, тоже сидела неплохо.