Что все-таки в вашем Барни такого уж верблюжьего? спросил я, просто чтобы побудить ее продолжить. У него что, горб? Или расщепленное нёбо?
Нет, нет, ничего подобного, почти вскрикнула Чарити, исполненная родительской гордости. Он красавец у меня. Но характер Верблюжий характер и верблюжьи дюймовые ресницы. Ее смех, как и все в ней, был ясным и нестесненным. Вы не обратили внимания, как я в тот день избегала профессора Руссело? Вы же помните, как он выглядит, эти его печальные опущенные щеки. Она оттянула пальцами кожу лица вниз. Я даже взглянуть на него боялась, потому что опять беременна, и у меня было это жуткое чувство, что стоит мне только на него посмотреть, и этот новый будет похож на него.
Беременна? переспросила Салли. Вы тоже? Когда? Когда у вас срок?
В марте. И вы? А у вас когда?
Тоже в марте!
Это положило конец потоку сведений о богатой культурной и романтической почве, на которой выросла Чарити Ланг. Они с Салли буквально кинулись друг к другу. Я никогда не видел такого восторга на лицах двух собеседников. Можно было подуматьони близнецы, разлученные в младенчестве и теперь узнавшие друг друга по каким-то приметам.
У нас будет соревнование! воскликнула Чарити. Давайте вести записи и сравнивать. У кого вы наблюдаетесь?
У меня пока нет врача. У вас хороший?
Чарити звонко, от души рассмеялась, как будто роды, при мысли о которых Салли и меня порой бросало в холодный пот, самая большая потеха на свете после игры гуси-лебеди.
Кажется, да, ответила Чарити. Я толком его не знаю, честно говоря. Его интересует только моя утроба.
Лицо Салли сделалось чуточку испуганным.
Вот как, промолвила она. Хорошо бы моя ему понравилась.
Я изобразил побуждение встать.
Прошу прощения, сказал я. Мне кажется, самым правильным с моей стороны будет густо покраснеть и покинуть комнату.
Ха-ха-ха-ха. Мы наполнили подвал дружным смехом и внезапно открывшейся общностью. Чарити написала фамилию своего врача крупными буквами на большой карточке (в сумочке у нее был достаточный их запас). Защелкнув сумочку, поставила ее себе на колени так, словно собралась вскочить и пойти. Но нет, она еще не уходила. Виноватым голосом воскликнула:
Ну какая же я! Пришла познакомиться с вами, а мы только и делаем, что говорим про нас с Сидом. Я хочу все про вас знать. Вы оба из Калифорнии. Расскажите мне, как там. Что вы там делали? Как вы познакомились?
Мы с Салли переглянулись и рассмеялись.
Не в верблюжьей экспедиции.
Ну и что, ведь на Западе нисколько не хуже! Все эти необъятные просторы, столько свободы, столько возможностей, ощущение юности, свежести всего вокруг. Очень жаль, что я не там выросла, а в душном Кеймбридже.
Прошу прощения, сказал я, но вы не в своем уме. Кафедра английского в Берклисильно разжиженный Гарвард.
Там было бы прекрасно, если бы не безденежье, сказала Салли. Но денег и у него не было, и у меня. Да и сейчас нет.
Вы оба были студентами? Как все-таки вы познакомились?
В библиотеке, ответила Салли. Я там подрабатываларегистрировала выдачу книг аспирантам и студентам магистратуры. Я обратила на него внимание, потому что он сидел там постоянно, каждый день два десятка новых книг брал и столько же старых возвращал. Я подумала, что такой работящий человек чего-нибудь да добьется, ну и вышла за него.
Чарити слушала с неподдельным интересомс лицом человека, разглядывающего в микроскоп колонию парамеций. Реснички, пульсирующие вакуоликакое чудо! Ее улыбка была неотразима, ты не мог не улыбаться в ответ.
Вас, получается, никто не спрашивал, сказала она мне.
Если я и жертва, то по доброй воле, сказал я. Я все поглядывал на эту красавицу с большими греческими глазами, которая ходила туда-сюда с формулярами и не давала мне нарушать библиотечные правила. Когда она разорвала уведомление о просрочке, я понял, что это судьба.
Да, глаза поразительные, согласилась Чарити и повернулась к Салли. У Руссело я сразу обратила на них внимание. Вы гречанка?
По матери.
Расскажите мне о маме. Я хотела бы узнать про обе ваши семьи.
Я увидел, что Салли смущена.
У нас никого нет, сказала она. Все умерли.
Все? С обеих сторон?
Сидя на кушетке, Салли коротко пожала плечами и, всплеснув руками, уронила их на колени; в этих жестах было что-то оборонительное.
Все близкие. Моя мать была певица. Она умерла, когда мне было двенадцать. Меня взяли к себе дядя и тетя с отцовской стороны, американцы. Он умер, а она сейчас в приюте.
О господи Чарити перевела взгляд на меня, потом опять на Салли. Выходит, у вас не было помощи ни от кого. Всего должны были добиваться сами. Как же вы справились?
Если Салли была этими расспросами всего лишь смущена, то меня они начали слегка раздражать. Одно дело интересоваться, другоедопытываться. Я никогда не приветствовал ничьих попыток меня анатомировать. Я неопределенно махнул рукой.
Ну, способов заработать не так мало. Принимать распределительные экзамены. Проверять работы для профессоров. Помогать какой-нибудь университетской шишке с окладом шесть тысяч писать учебные пособия. Преподавать английский для балбесов. Работать в библиотеке за двадцать пять центов в час.
Но когда же вы учились?
Салли фыркнула.
Все время!
И вы тоже так? Зарабатывали на жизнь и получали образование?
Нет, сказал я. Как глупая греческая крестьянка, она привязала себя к плугу. Бросила учебу, чтобы зарабатывать на нас двоих. Как только она родит и выкормит ребенка, я погоню ее по Стейт-стрит записываться в магистратуру.
Ну, не такая уж это была жертва, сказала Салли. Мне далеко было до окончания. К тому же специальностьклассическая филология, а кто ее сейчас изучает? Пусть я получила бы степеньвсе равно не нашла бы работу. Было очевидно, что я должна поддержать Ларри.
Изящная узкая головка Чарити, когда гостья кивала или поворачивала ее, была похожа на цветок на стебельке. Это сравнение встречалось мне в стихах, но я никогда раньше не видел человека, к которому оно подходило бы, и был очарован. Ее улыбка то загоралась, то потухала. Видно было, как ее ум хватается за что-то и отпускает.
Недлинные анналы бедняков, глуповато процитировал я.
Знаете, заявила она, я восхищена вами. Вас, в отличие от некоторых из нас, не свинтили из готовых деталей на конвейере: фары сюда, колеса сюда. Вы сработали себя сами.
Салли бросила на меня быстрый, застенчивый, горделивый взгляд.
Я рада, что вы им восхищены, потому что я тоже. Меня поражало, что он сидит в библиотеке день и ночь. Не помню случая, чтобы я пришла и его не было. Вначале думалану, этакий зубрила. Но оказалось
Салли, я тебя умоляю, перебил ее я.
Но ей надо было договоритьпохвастаться, излить душу или и то и другое вместе. Надо было что-то выдвинуть в противовес парижской свадьбе и путешествию на верблюдах.
Оба родителя у него погибли, сказала Салли. Она покраснела, но твердо намеревалась рассказать новой подруге все, как старшеклассница на ночном девичнике. Сколько тебе тогда было? спросила она, поглядев на меня и тут же опустив глаза. Двадцать? Двадцать один? В общем, он учился на последнем курсе в Нью-Мексико.
Не объятое улыбкой, лицо Чарити все равно было необычайно живым. Без приподнятости, обычной для ее тона, без всякой театральной аффектации она спросила:
И что вы сделали?
Ну что я мог сделать? Вынул из духовки запеченное мясо и выключил ее. Похоронил их. Продал дом, мебель и все остальное, кроме машины, и перебрался в общежитие. В каникулы досдал пропущенные экзамены. После бакалавриата сразу поступил в магистратуру в Беркли, потому что университет казался самым безопасным местом на свете.
Вы ведь что-то выручили за имущество, это вам помогло?
За имущество? Выручить-то выручил, примерно пять тысяч. Положил в банк, а банк лопнул.
Вот ведь беда какая, сказала Чарити. Они что, куда-то ехали? Автомобильная авария?