Мальчишкаон до того сидел на другом конце прохода и несколькими рядами впередивстает, громко вздыхает и низко надвигает ярко-синюю фланелевую кепку. С нарочитой неловкостью выбирается со своего места, потом идет, волоча ноги, по проходу, будто приговоренный на виселицу. Добравшись до моего ряда, он щурит глаза, смотрит на меня, потом на Кармина, строит рожу своим приятелям.
Похоже, тут будет весело, сообщает он громко.
Прошу закрыть рот, молодой человек, тут же обрывает его миссис Скетчерд. Извольте сесть и вести себя как положено джентльмену.
Он плюхается на сиденье, выставив ноги в проход, потом снимает кепку и хлопает ею по сиденью перед намиоттуда поднимается облачко пыли. Те, кто сидит там, оборачиваются, таращатся на него.
Коза драная, бормочет он, ни к кому, собственно, не обращаясь.
Потом протягивает палец Кармину, тот его изучает, смотрит новому соседу в лицо. Мальчишка дрыгает пальцем, Кармин зарывается лицом мне в колени.
Будешь таким трусомничего в жизни не добьешься, заявляет мальчишка. Смотрит на меняощупывает взглядом лицо и тело, я краснею. У него прямые волосы соломенного цвета, бледно-голубые глаза, а лет ему, по моим прикидкам, двенадцать-тринадцать, хотя по поведению он кажется старше. Рыжая. Это даже хуже, чем черномазая. Кому ты такая нужна?
Слова его жалят меня своей правотой, но я вскидываю подбородок.
Я, по крайней мере, не преступница.
Он хохочет.
А я, выходит, преступник?
Скажи, что нет.
А ты поверишь?
Вряд ли.
Тогда какой смысл говорить?
Я не отвечаю, и все мы сидим молчановый сосед заставил Кармина притихнуть. Я смотрю на пробегающий за окном пейзаж, унылый, безлюдный. Весь день то моросило, то нет. Небо водянисто, низко нависли серые тучи.
У меня инструмент забрали, говорит мальчишка немного спустя.
Я поворачиваюсь к нему.
Что?
Инструмент для чистки обуви. Банки с кремом, щетки. И как мне теперь зарабатывать?
Никак. Тебя определят в семью.
А, ну конечно, отвечает он с сухим смешком. Мамочка будет вечером подтыкать одеяло, а папочка днем учить ремеслу. Только я что-то в это не верю. А ты?
Не знаю. Я пока об этом не думала, отвечаю я, хотя, разумеется, думала. Прикидывала и так и этак: сначала разберут младенцев, потом мальчиков постарше, ведь фермерам нужны крепкие кости и сильные мышцы. В последнюю очередь девочек вроде меня, которых в дам уже не превратишь, слишком поздно, серьезной работы по дому не поручишь, слишком рано, да и в поле толку мало. Тех, кого никто не возьмет, отправят обратно в приют.
В любом случае мы же ничего не можем поделать.
Он лезет в карман, вытаскивает мелкую монетку. Перекатывает в пальцах, зажимает между большим и указательным, прикладывает к носу Кармина, потом прячет в кулак. Раскрывает ладоньмонетки там нет. Он лезет Кармину за ухо, произносит: «Престо» и подает ему монетку.
Кармин таращится в изумлении.
Можно смириться, говорит он. А можно сбежать. Может, кому-то повезет и будет он жить-поживать да добра наживать. Один Господь знает, что с нами будет, а уж Он-то не проговорится.
Вокзал «Юнион», Чикаго1929 год
Мы превратились в странную семейку: мальчишкая выяснила, что его настоящее имя Ханс, а уличная кличка Голландик, Кармин и я, обитатели нашего трехместного мирка. Голландец рассказал, что родился он в Нью-Йорке, родители его немцы, мать умерла от воспаления легких, а отец отправил его на улицу зарабатывать чисткой обуви, и каждый раз, когда он приносил недостаточно денег, стегал ремнем. И вот в один прекрасный день он перестал возвращаться домой. Присоединился к компании мальчишек, которые летом спали на какой-нибудь удобной приступочке или тротуаре, а зимойв бочках и подъездах, в пустых ящиках на железной решетке на закраине Типографской площадиот машин внизу поднимались теплый воздух и пар. В задней комнате «тихого» бара он выучился по слуху играть на пианино, по ночам бренчал для пьяных посетителей и смотрел на такие вещи, какие двенадцатилетке видеть ни к чему. У мальчишек было принято не бросать друг друга в беде, хотя, если кому-то случалось заболеть или покалечитьсясхватить пневмонию или упасть с трамвая под колеса грузовика, они мало чем могли помочь.
Несколько приятелей Голландика по этой шайке едут с нами в поездеон указывает пальцем на Мокрого Джека, который вечно все на себя проливает, и Беляка, мальчишку с прозрачной кожей. Их подманили, пообещав горячий обед, так они здесь и оказались.
А что горячий обед? Вам его-то хоть дали?
А то. Жареное мясо с картошкой. И положили в чистую кровать. Только не доверяю я этим. Им наверняка платят за каждую головукак вот индейцы снимают скальпы.
Это же благотворительное общество, возражаю я. Ты что, не слышал, что говорила миссис Скетчерд? Они выполняют свой христианский долг.
Вот уж только не по отношению ко мне. Слышал я их разговорчики между собой: меня заставят работать, пока не сдохну, да еще и бесплатно. Ты-то девочка. Может, у тебя все еще и сладится: будешь на кухне печь пироги или нянчить ребенка. Щурится, смотрит на меня. Веснушки и рыжие волосы это, конечно, плохо, а так ты ничего. Вот и будешь сидеть вся такая расфуфыренная за столом, с салфеткой на коленях. Мне такое не обломится. Учить меня хорошим манерам поздно, да и слушаться я не умею. Все, на что я годен, работать как вол. Все мы, газетчики, разносчики, расклейщики и чистильщики, таковы.
Он кивает на других мальчишек в вагоне, по очереди.
На третий день мы пересекаем границу штата Иллинойс. На подъезде к Чикаго миссис Скетчерд встает и произносит очередную тираду:
Через несколько минут мы прибудем на вокзал «Юнион», и там пересядем на другой поезд, вещает она. Будь моя воля, я построила бы вас в шеренгу и отправила прямиком в новый вагон, зная наверняка, что так вы точно не учините никаких безобразий. Однако посадка начнется только через полчаса. Молодые люди, извольте надеть пиджаки, барышнипередники. И смотрите, не перепачкайте. Чикагогордый, благородный город, стоящий возле большого озера. С озера часто дует ветер, отсюда второе название: Город Ветров. Разумеется, все должны будут взять свои чемоданы и шерстяные одеяла, в которые нужно будет завернуться: мы пробудем на платформе не меньше часа. Я полагаю, что честные граждане Чикаго видят в вас мошенников, воришек и попрошаек, неисправимых грешников, которым никогда уже не встать на правильный путь. Их подозрительность вполне объяснима. Ваша задачадоказать, что они не правы: вести себя безупречно, как подобает образцовым гражданам, которыми, по убеждению Общества помощи детям, вы все можете стать.
На платформе ветер свищет сквозь мое платье. Я плотно оборачиваю плечи одеялом, не спуская глаз с Кармина, он топает вокруг, и холод ему, похоже, нипочем. Ему хочется знать, что тут как называется: поезд, колесо, миссис Скетчерд (хмуро смотрит на кондуктора), мистер Куран (просматривает газеты на лотке). Светфонари загораются как раз тогда, когда Кармин обращает на них взгляд, будто по волшебству.
Вопреки ожиданиям миссис Скетчерд, а возможно, в ответ на ее увещеваниявсе мы, даже мальчишки постарше, ведем себя тихо. Сбились в кучку, покорные, как скотина, только топаем ногами, чтобы согреться.
Все, кроме Голландика. А он-то где?
Пс-с-т. Ниев.
Услышав свое имя, я поворачиваюсь и замечаю его белобрысую голову в лестничном пролете. Рази исчез. Я смотрю на взрослых, они заняты какими-то документами. Вдоль кирпичной стены неподалеку пробегает крупная крыса, все начинают визжать и показывать на нее пальцами, я же хватаю Кармина, оставив кучку наших чемоданов лежать где есть, и прячусь за какой-то столб и груду деревянных ящиков.
В лестничном пролетес платформы сюда не заглянешьу вогнутой стены сидит Голландик. Увидев меня, он без всякого выражения поворачивается и начинает подниматься по ступеням, исчезает за углом. Быстро оглянувшисьсзади никого нет, я прижимаю к себе Кармина и поднимаюсь следом, не сводя глаз с широких ступеней, чтобы не упасть. Кармин запрокидывает голову и сам откидывается назадболтается как мешок с рисом. «Веть», лепечет он, указывая пухлым пальчиком. Я смотрю туда и постепенно соображаю, что это огромный полукруглый свод вокзала, почти полностью остекленный.