У тебя длинный язык, и я тебя обожаю, сказал я.
Тут зазвонил телефон на моем столе. Это был Гомер Смедли. Человек сверху. Один из главных вице-президентов. Он работал с кадрами. Смедли говорит мягко, с отеческими интонациями. На сей раз он тихо и кротко поведал о том, как ему жаль, что мы с Алексом Хантером плохо ладим, в то время как у каждого из нас не характер, а золото. Может быть, намто есть мне и Смедлиесть смысл потолковать и сгладить острые углы. Это не было для меня новостью. Такие тихие беседы не раз случались в прошлом. Я пошел наверх.
Смедли встретил меня улыбкой. Это был седой человек среднего роста, он носил очки в стальной оправе. В нем чувствовалась та неосязаемая деловитость, которой насквозь пропитаны все, кто имеет отношение к страховому бизнесу. Для начала он уведомил меня о том, что моя личность бывалаи не разпредметом дискуссий на совещаниях по кадрам.
У вас немало очевидных преимуществ, мистер Крим, сообразительность, нестандартность мышления, и такие неотъемлемые достоинства, как независимостьистинно американские достоинства! На этом перечень достоинств оказался почему-то исчерпанным. Но в вашем характере есть нетерпимость, из-за которой мы вынуждены не отклонять вашу кандидатуру, когда открывается возможность кого-то повысить.
Нетерпеливость, мистер Смедли? Господи, что касается проблемы гражданских прав
Я не о том, мистер Крим. Нетерпеливостьобоюдоострое орудие
Вы имеете в виду терпимость, мистер Смедли? не удержался я. Если вы посмотрите мою биографию, то увидите, что там в этом смысле полный порядок.
По-моему, это в принципе одно и то же, мистер Крим, сказал Смедли, и его голубые глаза за стеклами очков в металлической оправе чуть прищурились.
Видите ли, терпеливость означает умение терпеть. Терпимость означает еще и способность уважать.
Спасибо, мистер Крим. Ему потребовалось очень много сил, чтобы сохранить отеческие интонации при этих моих словах. Порой я удивляюсь, мистер Крим, почему вы отвергаете преимущества коллективных усилий. Мы здесь работаем как одна команда. Но вы постоянно отказываетесь стать частью этого механизма. Вот это и называется нетерпимостью, осторожно выговорил он последнее слово. Я имею в виду вашу терпимость по отношению к нам, нашим принципам, традициям. Теперь возьмем хотя бы дело Брендона. Компания обратилась к вам, потому что вам угрожает серьезная финансовая потеря. Выплата миллиона долларовэто горькая пилюля, и проглотить ее тяжело очень многим страховым фирмам. Мы вам доверяем. Мы убеждены, что вы в состоянии разыскать девушку, а если, не приведи Господь, ее похитили, вы можете провести переговоры с похитителями так, чтобы не подвергать ее жизнь опасности. Ее безопасность, мистер Крим, наша главная забота. Разумеется, в подобных ситуациях мы готовы пойти на весьма значительные расходы, но когда вы требуете сто тысяч долларов, за которые не собираетесь в дальнейшем отчитываться, это, на мой взгляд, есть не что иное как проявление неуважения к нашей организации.
Какое может быть* неуважение, когда речь идет о ста тысячах?
На мой взгляд, это требование просто абсурдно.
Тогда почему бы нам не забыть об этом? спросил я, тщетно пытаясь скрыть свое раздражение. Вы сами прекрасно понимаете, что именно мне вами поручено. Как же мне прикажете действовать? Будьте же реалистами. Предположим, девицу и впрямь взяли да похитили. Кто способен провернуть такое дельце? Психопаты, одиночки-болваны, наркоманы? Организованная преступность этим не занимается. Единственный способ сделать делоспросить их о цене и выложить деньги, за которые не придется отчитываться. Поэтому я и прошу, чтобы мой гонорар был частью этой суммы. Я не хочу, чтобы меня потом обвиняли в том, что я дою компанию.
Это просто смехотворно! отеческие интонации безвозвратно исчезли из голоса Смедли.
Это паршивые три процента!
Нашему терпению может прийти конец, Крим.
Почему? удивился я. Впрочем, мы можем вернуться к упомянутому вами ранее моему достоинству, а именнонезависимости. Я независим, как не знаю кто. Мне предложили читать курс по криминологии в университете Северной Каролины. Так что валяйте, увольняйте меня! Начну академическую карьеру.
Почему бы вам не успокоиться? осведомился Смедли и добавил:Вы же ни черта не смыслите в криминологии.
И тут мы оба улыбнулись. Я и не подозревал, что у Смедли может быть такая широкая, честная, открытая, всепонимающая улыбка. Оказалось, есть.
А что, если девица завтра объявится сама? спросил он меня, на что я только пожал плечами.
Ну ладно, Харви, сказал он. Назвав меня по имени, он как бы дал понять, что настала пора поговорить по делу. Вы не собираетесь заниматься расследованием без крупного гонорара. Вы работаете на нас, но предлагаете мне уволить вас. Есть и другой вариантмы вас покупаем. Я правильно излагаю факты?
В общем-то да.
Как вы сами квалифицируете ваши услуги?
Насколько я знаю, я лучший детектив страхового бизнеса. Не только в этой фирме, а, похоже, во всей стране. Если и существуют детективы получше, то я, признаться, их не встречал. Я, как ни крути, лучший
И самый неразборчивый в средствах
Лицензии меня пока что не лишал никто.
Гонорар десять тысяч. Остальноедевяносто тысячподлежит возврату.
Двадцать, возразил я.
Пятнадцать, Харви, и ни цента больше. Восемьдесят пять тысяч долларов подлежат возврату.
Без бумаг. Под мое честное слово!
Ладно. Вы, безусловно, один из самых наглых сукиных сынов, мистер Крим, каких мне только доводилось встречать в этой жизни. Но мне кажется, вам можно верить на слово.
Большое спасибо, мистер Смедли.
Как вам выдать деньги?
Двумя подтвержденными чеками. Пятнадцать тысячкак доход. Остальноекак деньги в обороте.
Смедли включил селекторную связь на своем до блеска отполированном старомодном письменном столе и распорядился выписать чеки. Затем откинулся на спинку кресла, сложил кончики пальцев рук воедино, изучающе оглядел меня и, наконец, спросил:
Харви, насколько подробно посвятил вас в суть дела Алекс Хантер? Кстати, отныне и впредь я буду называть вас Харви. Мне кажется, ситуация того требует. Вы со мной не согласны?
Да, да, конечно. Хантер рассказал мне о Брендоне и его дочери.
Он не сообщил вам, сколько вносит за страховку Брендон.
Пару сотен тысяч долларов.
Ерунда! фыркнул Смедли. Гораздо больше! Неважно, сколько именно, но этого достаточно, чтобы заставить нас удвоить страховую сумму полиса на девицу, если он того требует. Я не собираюсь читать вам лекцию о том, что такое деньги, потому как вы и без меня неплохо в этом разбираетесь, но поверьте, для Брендона существует один Богдоллар. Все прочие давным-давно умерли.
Сколько же стоит сам Брендон?
Дьявол его знает, Харви. Впрочем, пожалуй, дьявол и правда знает. Такие люди, как он, не оцениваются по старым меркам. Вопрос в том, сколько денег он может пустить в ход, если того потребуют обстоятельства. Вот в чем вопрос. Может, миллиард, может, половину миллиарда, но он большой человек, Харви, очень даже большой.
Я ослеплен и поражен.
Очень мило с вашей стороны, Харви. А теперь слушайте меня внимательно.
Смедли перегнулся ко мне через свой стол красного дерева, значительно постукивая по его отполированной поверхности ухоженным указательным пальцем.
Я не Алекс Хантер, Харви. Учтите это. И дело иметь вам придется не с болваном полицейским, а со мной. С Гомером Смедли, который родился пятьдесят пять лет назад в Акроне, штат Огайо, и сегодня является вице-президентом третьей по величине страховой компании в мире. Я кое-что знаю про вас и потому будет только справедливо, если и вы кое-что узнаете обо мне. Вы лихо провернули дело Сабина, и я не сомневаюсь в ваших умственных способностях. Это, конечно, не тот интеллект, который годится на что-нибудь, кроме этого конкретного рода деятельности, но я, тем не менее, все равно уважаю его, потому что интеллект в наши днив любом его видена дороге не валяется. Через несколько минут я вручу вам два чекадва настолько необычных чека, что от них будет долго болеть голова у нашего главного бухгалтера, и тем не менее вы их от меня получите. Взамен мне требуется одноСинтия Брендон. Она нужна мне целой и невредимой. Если вы мне ее не достанете, то пеняйте на себя.