Вскоре мы добрались до невысокого здания, на первый взгляд заброшенного, вошли во двор и спустились по лестнице в полуподвал, где стоял густой запах стряпни. Недалеко от входа за пластиковыми столами сидели какие-то люди и равнодушно нас разглядывали. Одни доедали свой обед, другие дремали, подперев голову рукой. Здесь царила звенящая тишина. Мне стало страшно. Я повернулся к маме и с величайшим изумлением увидел в ее глазах прежнее оживлениетакой она обычно возвращалась из редакции бюллетеня.
Она обратилась к бородатому типу, который выглядел не таким подавленным, как остальные:
Кто здесь главный?
Узловатым указательным пальцем он ткнул в сторону кухни, откуда как раз вышла женщина в заляпанном фартуке, ее лицо показалось нам смутно знакомым. Она напевала старую неаполитанскую песню, но, когда заметила нас, запнулась.
Добрый день, нарочито церемонно поздоровалась она. Чем я могу вам помочь? Она заправила волосы под чепчик и внимательно посмотрела на нас. Вдруг я понял, что это Эстер, мама Лео. Американка. Вы ведь живете на третьем этаже, верно? спросила она у мамы.
А вы на четвертом Повисло молчание. Они обменялись смущенными взглядами. Я хочу предложить вам свою помощь, пробормотала мама.
Американка развязала передник и набросила его на вешалку.
Помощь всегда кстати, сказала она. Новость разлетелась, и к нам теперь приходят со всего города. Нужны люди, умеющие быстро разливать суп по тарелкам.
Обычно я до обеда свободна, с готовностью откликнулась мама.
Американка принялась убирать со столов.
Сначала я должна переговорить с доном Карло. Сделаем так: когда я что-то узнаю, сама к вам зайду.
Мама побледнела. На секунду ее глаза встретились с моими. Несмотря на юный возраст, я понял, в какую ловушку она сама себя загоняет. Впрочем, крики отца не шли ни в какое сравнение с тем, что должно было произойти и о чем мы еще даже не подозревали. Всем нам вот-вот предстояло оказаться в новом мирев мире, где не следовало запирать балконные двери.
* * *
Мужчина открывает глаза и оглядывается. Стук в дверь, еще и еще, потом крик:
Открывайте, карабинеры!
Его жена выскальзывает из комнаты в коридор.
Они здесь, шепчет она, уходи.
Сначала цепочка, потом ключ, щелчок замка.
Все кончено, повторяет про себя мужчина, все кончено.
Хотя нет.
Вскочив с кровати, он выбегает на балкон и смотрит вниз: при виде полицейских мигалок его сердце переполняется гордостью. Он перелезает через перила. Темно и холодно. Эти чертовы облавы вечно происходят на рассвете, думает он. Спрыгивает на балкон третьего этажа.
Славные люди. В такой холод оставили для него дверь открытой. Интересно, они спят? Надо пошевеливаться, Серджо ждет у себя в квартире этажом ниже. От него он переберется через перегородку и окажется в соседнем здании: кадастровые чудеса под самым носом доблестных карабинеров.
На кухне мальчишка. Лет семь-восемь. На нем похожее на намордник приспособление для исправления прикуса.
Тссс. Мужчина прикладывает палец к губам. Тссс.
Но ребенок и не собирался поднимать шум, он продолжает наливать в стакан молоко.
Возвращайся в кровать, шепчет мужчина, я сейчас уйду, только очень прошу, не снимай эту штуковину, пока дантист не разрешит: у тебя будет шикарная улыбка.
Мужчина проносится по коридору и замирает, глядя в дверной глазок. Снимает цепочку, щелкает замком. Открывает дверьи он уже снаружи.
Эй! кричит карабинер с лестничной площадки. Стой, или я стреляю!
И стреляет, сволочь. Мужчина бросается обратно и захлопывает за собой дверь. Все кончено, он в ловушке. О том, чтобы добраться до Серджо по лестнице, и речи быть не может. Легавый орет как оглашенный:
Сюда, скорее! На третий этаж! Он заперся в квартире!
Снова стук в дверь:
Открывайте, это карабинеры! Открывайте, или мы выломаем дверь!
Зажигается свет в спальне. Мужчина бежит обратно по коридору, на кухню, оттуда на балкон. Мальчишка так и стоит со стаканом в руке.
Отойди, командует мужчина, разбегаясь.
Стой, или я стреляю! кричит карабинер за его спиной, держа оружие наготове. Подними руки и встань на колени, или я стреляю!
Мужчина смотрит на парнишку и улыбается ему.
Стреляет, сволочь.
И он прыгает.
* * *
Новость о том, что Винченцо Макулатурщик, спасаясь от облавы, прыгнул с балкона, разлетелась по району в считаные минуты. Уже через несколько часов он удостоился нового прозвищаЧеловек-паук. Мало кому удалось бы упасть с высоты третьего этажа и выжить. Винченцо Человеку-пауку удалось. Однако его все равно поймали и больше двух месяцев продержали под охраной в больнице, куда он попал с переломом обеих рук, бедренной кости и семи ребер.
Моим родителям пришлось отвечать на каверзные вопросы карабинера: какие у них отношения с жильцами с четвертого этажа? Почему в такой холод они оставили балконную дверь открытой?
По привычке, ответила мама. Немного свежего воздуха никогда не помешает.
Отец косо посмотрел на нее: эту подробность лучше было оставить при себе. Карабинер почувствовал, что здесь что-то не так, но допытываться не стал. Пришла моя очередь, и я рассказал о том, что видел. Все это время я воображал, какой фурор произведу в школе, когда поведаю о выпавшем на мою долю невероятном приключении. Вот только придется немного приукрасить сцену допроса, учиненного силами правопорядка, поскольку карабинер потратил на меня всего две минуты, потом улыбнулся, надел фуражку и, направившись к выходу, извинился за то, что его коллеги выломали дверь.
Занесите в казарму счет от слесаря, сказал он, и мы возместим убытки.
Да ничего, что вы, возразил отец, которому не терпелось покончить со всем этим.
Правильно, раз сломалипусть чинят, проворчала мама из-за его спины.
Чуть позже папа позвонил в банк, сказал, что приболел, и попросил отгул, а мне разрешили не ходить в школу.
Все утро мы провели дома, закрыв окна и опустив ставни. Родители не произнесли ни слова. Мать встала к плите, а отец поочередно просмотрел все выпуски новостей. Несколько часов спустя он облегченно выдохнул: к счастью, никто ни разу не упомянул ночное происшествие.
После обеда ему позвонили и сообщили, что на следующий день он должен явиться в казарму, чтобы запротоколировать свои показания. Не стоит волноваться, заверил карабинер, это чистая формальность. Отец положил трубку, поднялся с дивана, пришел на кухнюмать ждала его за столом, и тут, наконец, началась ссора.
До меня доносились приглушенные крики: то ледяной, то взволнованный голос отца, обвинения в адрес матери, потом ее плач, мольбы о прощении. Больше никогда, твердила она, больше никогда. Больше никогда она не откликнется на такую просьбу. Но он не может лишить ее еще и этого, ведь ради него она отказалась от всегосначала от своей жизни в Неаполе, потом от Бари. В столовой была нужна ее помощь. Американкасвятая женщина, которая попросила об одолжении, и она согласилась.
Святая? Если она действительно святая, как ее угораздило выйти замуж за дьявола? возразил отец.
Шшш! Какой еще дьявол? Что ты вообще знаешь о жизни других людей?
О некоторых людях я знаю предостаточно.
Он не дьявол, можешь спросить у малыша, отрезала она. Он ему даже пообещал красивую улыбку.
Они ругались несколько часов, а потом ко мне в комнату зашла мама и попросила забрать покупки у дона Гаэтано, хозяина колбасной лавки. Она впервые дала мне такое поручение. Это совсем не страшно, подбодрила мама, протягивая десять тысяч лир. Она уже позвонила в лавку, и дон Гаэтано ждет меня у входа.
Я вернулся с полным пакетом ненужных нам продуктов. Понимая, что родители просто нашли предлог, чтобы избавиться от меня, я решил отплатить им ложью. Случай тотчас представился: к моим ногам подкатился мяч Лео. Я не задумываясь вернул пас.
Ты из первого «Д», сказал он. Дружок Даниелино Карапуза.
Я кивнул. Хотя мы жили в одном доме и наши матери виделись каждый день, мы ни разу даже словом не перемолвились и ничего не знали друг о друге. Или, по крайней мере, он обо мне ничего не знал; я же был наслышан о его коллекции из полудюжины комплектов футбольной формы и о том, как однажды во время перепалки, разразившейся возле дома, при поддержке верного Николы он обхватил противника со спины, заставил того расставить ноги пошире и недвусмысленно подвигал бедрами, выкрикивая: «Педик! Педик! Сильвиуччопедик!»