Он выступил против дона Раффаэле Кутоло и победил. Сошелся с самыми влиятельными семействами и теперь держал в своих руках половину подпольных казино города. При этом не пострадал ни один житель контролируемого им квартала, за что он заслужил уважение большинства и всеобщую готовность хранить молчание. Девиз босса гласил: настоящие дела вершатся вдали от родной улицы.
Так что Винченцо сделал ставку на Кирпича и поступил к нему на службу. Он лишился возможности создать свой собственный клан, но не слишком расстроился из-за этого. Природа с лихвой наделила его таким качеством, как смирение. Он проделал долгий путь: был простым грабителем, потом сборщиком податей, телохранителем босса, а закончилось все тем, что Альянс отправил его в США в составе делегации, которой предстояло провести переговоры о купле-продаже с бруклинской каморрой.
Недвижимость, вызвавшая интерес Кирпича, находилась в Коннектикуте, где родилась и выросла Эстер; ее семья приехала из Италии и вот уже тридцать лет убирала навоз на Американском континентесначала на аргентинских пастбищах, потом в Мексике и наконец в промышленных животноводческих комплексах на окраине Хартфорда.
Они встретились совершенно случайно. Как-то раз Винченцо в компании нескольких земляков отправился в Музей истории Коннектикута, и выставленная там коллекция оружия полковника Сэмюэла Кольта произвела на него неизгладимое впечатление. Даже самый тупой американец разбирался в оружии лучше, чем его босс.
Сидя в кафе после экскурсии, Винченцо рассказывал своим новым знакомым о том, как бы ему хотелось попасть на какой-нибудь оружейный склад, и заметил, что девушка за стойкой прислушивается к разговору. У нее были смуглая кожа, темные волосы и черные, словно маслины, глаза, пронзавшие тебя насквозь, как пуля сорок пятого калибра.
Ты итальянка? спросил он.
Я родилась здесь неподалеку, в Нью-Хейвене, ответила девушка. Мои родители итальянцы.
Ты слишком красивая для американки.
Я не из местных блондинок, если ты об этом. Будешь ореховый пирог?
Покажи мне, кто тут хозяин, и я куплю тебе всю кондитерскую.
Дорожные расходы невесты и ее родителей взял на себя Кирпичэто был его свадебный подарок верному соратнику. Прошло время, и американка родила двоих детей, Леонардо и Джузеппину: девочку назвали в честь бабушки по материнской линии, сынав честь деда по папиной, Макулатурщика-старшего.
Лео с детства предпочитал жизнь уличного мальчишки домашнему уюту. Целыми днями он слонялся по городу, доказывая, что мои родители ошибались или меня обманывали: улица никому не причиняла вреда.
* * *
Я постепенно привыкал к новой жизни, хотя это давалось мне нелегко. Зато отец продолжил ровно с того места, где остановился. Он не скрывал радости от возвращения домой, и с трудом верилось, что последние десять лет он провел в чистилище. Когда-то давно он уже пытался выбраться из него, но не смог.
На исходе зимы 1978 года два события нарушили размеренную жизнь в Бари. Мое появление на свет, из-за которого отцу посреди ночи пришлось мчаться на всех парах в Неаполь, где в клинике лежала Нана и вот-вот собиралась родить (между схватками маму посетило откровение о моих астрологических перспективах: «МарчеллоРыбы! Асцендент в Близнецах!»), и получение телефонограммы из дирекции по подбору персонала, в которой было одобрено его прошение.
Однако послание почти неделю пролежало в ящике стола у директора Катальдо Ролло, и никто не потрудился сообщить о нем Эдуардо, хотя всем хорошо было известно его содержание. Карты спутал хаос, за несколько дней до того воцарившийся в Италии.
По мнению отца, единственным, кроме бедняги Альдо Моро, кто рисковал пострадать в сложившейся ситуации, был он сам. Он прекрасно понимал всю смелость этого сравнения. Его, в отличие от Моро, никто не похищал и не предавал самосуду, тем не менее, если бы вся эта история не завершилась так быстро, если бы страна пошла по совершенно неожиданному пути развития, если бы террористы победили и забастовки продолжились, кто знает, что бы стало с той треклятой телефонограммой?
Те, кто что-то смыслил в подобных эксцессах, утверждали, что вскоре все образуется; выживет секретарь Христианско-демократической партии или нет, страна быстро вернется к привычной жизни, поэтому было принято негласное решение дождаться развязки и потом уже открыть самый незначительный из ящиков в кабинете самого незначительного из директоров, когда-либо работавших в филиале Банка Неаполя в Бари.
Каждый вечер на протяжении пятидесяти четырех дней, исключая пятницу, когда отец возвращался в Неаполь, он пробегал бегом триста метров, отделявших его офис от квартиры на виа Абате Джимма, и включал радио в надежде узнать, что же сталось с беднягой Альдо Моро, а значит, и с ним самим. Пятьдесят четыре вечера он провел в слезах и отчаянии, которое сменялось то надеждой, то глубочайшей депрессией, пока на утро пятьдесят пятого дня не смолкли телефоны и потрясенная секретарша не вышла из кабинета директора с сообщением, что тело бывшего премьер-министра найдено в багажнике «рено-4».
В этой трагической ситуации мой отец, разумеется, больше переживал за государственного деятеля, однако чувство облегчения от того, что агония прошла, было столь ощутимым, что он испытал чуть ли не признательность к людям, которые нажали на курок и, убив беднягу Альдо Моро, вернули ему и Италии их законную судьбу.
Во всяком случае, он так считал, пока директор Ролло не вызвал его к себе в кабинет. Тогда мой отец, чье лицо, оттененное красной униформой, выглядело еще более безжизненным, узнал, что ради соблюдения общественного порядка перевод служащих приостановлен sine die.
Не смотрите на меня так, сказал директор, попыхивая бластовой трубкой «Савинелли», на которую подчиненные скинулись ему в Рождество. Сам знаю, что это чушь несусветная, но приказы отдаю не я. Он открыл ящик письменного стола и вынул подписанную генеральным директором телефонограмму. Я только что получил из Неаполя извещение о замораживании всех прошений, поданных до шестнадцатого марта. Он сокрушенно развел руками. Нам остается только молиться, чтобы эти ушлепки из «Красных бригад» побыстрее очутились за решеткой
В тот вечер отец заперся в своей комнате и, преклонив колени, обратился с молитвой к статуэтке Николая Чудотворца, стоявшей на комоде. Соседи по квартиретри неаполитанца, которые, как и он, работали в банке и ждали перевода, предложили присоединиться к ним и поужинать морепродуктами в Старом городе, но отец отказался, сославшись на температуру. Когда он убедился, что все наконец ушли, то взял телефонную трубку, набрал номер и дождался ответа.
Алло, сказала моя мать.
Анна, произнес отец. Сядь и послушай.
Он почувствовал, как учащенно забилось ее сердце. Полным именем он называл жену, только если дело принимало действительно скверный оборот.
Завтра собери чемоданы и подготовь малыша. Вечером я за вами приеду.
Ярость, к тому времени накопившаяся у него внутри, при этих словах улетучилась.
Не волнуйся, продолжил он. Я теперь хорошо зарабатываю, мы подыщем славную квартиру. Городок небольшой, но милый. Люди приветливые. Со своими гороскопами ты легко найдешь себе новых подруг, вот увидишь. И это идеальное место для ребенка
Положив трубку, Эдуардо взглянул на безучастного гипсового Николая Чудотворца: седая борода, желтая митра, правая рука поднята в жесте благословения, в левойтри золотых шара. Отец обхватил голову ладонями, потом впился зубами в собственную руку, наконец, схватил статуэтку и швырнул ее в стену, отчего она разлетелась на мелкие части.
* * *
Прошло около двух месяцев после переезда в Неаполь, когда случилось событие, навсегда изменившее отношения между нашими с Лео семьями.
Мама теперь вела ежемесячную рубрику «Гороскоп от Анны» в бюллетене Клуба по организации досуга банковских служащих. Наш дом всегда был этакой мини-обсерваторией, откуда следили за бесконечным движением и взаимовлиянием Солнца, Луны и прочих небесных тел. Астрология была единственным связующим звеном между мамой и реальным миром, благо всегда находился кто-точаще всего пожилая дама в мехах или юная девушка с разбитым сердцем, кому необходим гороскоп.