Не смейтесь надо мной, Хуан Себастьян. Там пятнадцати- и шестнадцатилетние дети, мальчики и девочки, а может, и постарше. Не будут они слушаться десятилетку. Они будут им помыкать. Испортят его.
Ну, вы знаете этот приют лучше, чем я, сам-то я там ни разу не был. Похоже, тут мой предел полезности вам, Симон. Посоветовать могу только одно: сядьте с Давидом, обсудите обстоятельства, в которых оказались, не исключая и собственного положения покинутого отца, преисполненного печали, растерянности, а возможно, и гнева.
Он встает, но Арройо останавливает его.
Симон, позвольте мне сказать еще одно, последнее слово. У вашего сына есть чувство долга, обязательства, что для десятилетки необычно. Отчасти и это делает его исключительным. Его резон, почему он хочет жить в приюте, не из романтического представления о сиротстве. В этом смысле вы заблуждаетесь. По некой причине а возможно, без всякой причины он чувствует себя в долгу перед сиротами Фабриканте, перед сиротами вообще, сиротами этого мира. Ну или во всяком случае он так говорит мне, и я ему верю.
Он вам это говорит. Почему же он не говорит этого мне?
Потому что, справедливо или нет, он считает, что вы не поймете. Не посочувствуете.
Глава 6
Приходит время ужина, а от Давида ни слуху ни духу. Он, Симон, собирается идти искать заблудшую овечку, но та вдруг появляется. Ботинки облеплены грязью, грязь на одежде, рубашка порвана.
Что случилось? спрашивает Инес. Мы все изволновались.
У меня велосипед сломался, говорит мальчик. Пришлось идти пешком.
Прими ванну и надень пижаму, а я пока разогрею тебе ужин в духовке.
За ужином они пытаются вытянуть из него еще что-нибудь. Но мальчик жадно ест, отказывается говорить, а затем уходит к себе в комнату и захлопывает дверь.
Что ему так испортило настроение? вполголоса спрашивает он, Симон, у Инес.
Та пожимает плечами.
Наутро он заглядывает в сарай осмотреть поломанный велосипед, но велосипеда там нет. Он стучит в дверь к Инес.
Давидов велосипед пропал, говорит он.
Его одежда пахнет сигаретным дымом, говорит Инес. Ему десять лет, а он курит. Мне это все нисколько не нравится. Сейчас мне пора. Когда он проснется, я хочу, чтоб ты с ним побеседовал.
Он осторожно открывает дверь в комнату мальчика. Распластавшись на кровати, мальчик спит мертвым сном. В волосах запеклась глина, под ногтями грязь. Он, Симон, берет мальчика за плечи, легонько трясет его.
Пора вставать, шепчет он. Мальчик бормочет сквозь сон, отворачивается.
Он, Симон, обнюхивает брошенную в ванной одежду. Инес права: одежда смердит дымом.
Переваливает за десять, когда мальчик появляется из комнаты, трет глаза.
Ты можешь объяснить, что вчера произошло? спрашивает он, Симон. Начни с того, где твой велосипед.
Колесо погнулось, я не смог на нем ехать.
Где велосипед?
В приюте.
Так, шаг за шагом, история обретает очертания. Давид поехал в приют поиграть в футбол. В приюте кто-то из старших мальчиков конфисковал велосипед и, заехав в канаву, сломал переднее колесо. Давид бросил велосипед и впотьмах пошел домой пешком.
Ты поехал играть в футбол, кто-то сломал тебе велосипед, и ты возвращался домой пешком. Это всё? Давид, ты никогда нам не врал. Прошу тебя, и не начинай. Ты курил. Мы с Инес уловили запах от твоей одежды.
Возникают новые подробности. После футбола дети из приюта развели костер и жарили на нем выловленных в реке лягушек и рыбу. Старшие и мальчики и девочки курили сигареты и пили вино. Он, Давид, не курил и не пил. Вино ему не понравилось.
Ты считаешь, это хорошо, если десятилетний ребенок общается с мальчиками и девочками гораздо старше себя, которые курят, пьют и невесть чем еще занимаются?
Чем это невесть чем они занимаются?
Не важно. Твои здешние друзья, соседские, тебя не устраивают? Зачем тебе в приют?
До этого вопроса Давид отвечает вполне послушно. Но тут взбрыкивает.
Ты ненавидишь сирот! Ты считаешь, что они плохие! Ты хочешь, чтобы я был таким, какой я по-твоему, ты не хочешь, чтобы я был таким, какой я есть по-моему.
И кто же ты есть по-твоему?
Я тот, кто я есть!
Ты тот, кто ты есть, пока мальчик постарше не забирает у тебя велосипед. И тогда ты просто беззащитный десятилетка. Я никогда не говорил, что дети из приюта плохие. Нет такого понятия, как плохой ребенок. Дети все равны более-менее. Во всем, кроме возраста. Десятилетний мальчик не равен шестнадцатилетнему из приюта, где правила настолько вольные, что дети невозбранно курят и пьют.
Невозбранно это как?
Им никто не запрещает. Им не запрещает доктор Хулио.
Ты ненавидишь доктора Хулио.
Я не ненавижу доктора Хулио, однако он мне и не нравится. Мне он кажется высокомерным и чванным. И я не считаю его хорошим просветителем. По-моему, у него есть свои причины, почему он хочет втянуть тебя к себе в приют, причины, которые тебе не видны, потому что у тебя в этом мире слишком мало опыта.
Тебе не нравился Дмитрий, и ты не любишь доктора Хулио! Тебе не нравится никто, у кого большое сердце!
Дмитрий! Он думал, что мальчик забыл Дмитрия, это чудовище, Дмитрий задушил сеньору Арройо, был объявлен сумасшедшим и с тех пор сидит под замком.
Не было у Дмитрия большого сердца, Давид, нисколько. Дмитрий был насквозь скверный человек с чернейшим сердцем. Что же касается доктора Хулио, то для меня совершеннейшая загадка, по какой причине ты к нему тянешься.
У меня нет причин, и я не тянусь к доктору Хулио. У меня ни для чего нет причин. Это ты человек с причинами.
Он встает из-за стола. Ох уж до чего нередко происходит у них этот спор у них с мальчиком. Его, Симона, воротит от этого.
Мы с твоей матерью решили, что ты больше не будешь посещать приют доктора Фабриканте. Вот тебе и весь сказ.
Когда Инес возвращается домой, он отчитывается перед ней.
Я побеседовал с Давидом. Он говорит, что был со старшими детьми и курили как раз дети. Сам он не курил. Я ему верю. Но сказал ему, что больше никаких посещений приюта.
Инес рассеянно качает головой.
Ему надо было с самого начала идти в нормальную школу. Тогда никаких дел с приютом и не возникло бы.
Нормальная школа, в которую надо было отдать Давида: еще один спор, в котором он, Симон, участвовал столько раз, что сбился со счета. Они с Инес пятый год вместе достаточно долго, уже успеешь надоесть друг дружке. Будь у него выбор, Инес не стала бы его женщиной, и сам он не из тех, кого бы выбрала Инес, если б интересовалась мужчинами. Но она в некотором смысле мальчику мать, в таком же некотором смысле он мальчику отец, а значит, они с Инес в некотором смысле не могут расстаться.
Мальчик же юн и непоседлив. Немудрено, что в обыденности квартала ему неймется, вряд ли удивительно, что он готов покинуть дом, покинуть родителей и погрузиться с головой в экзотическую новую жизнь сироты.
Как им с Инес вести себя: запретить всякие связи с приютом или отпустить мальчика на все четыре стороны пусть вылетает из гнезда, ищет приключений в надежде, что он рано или поздно вернется разочарованный? Он, Симон, склонен ко второму варианту, но удастся ли уговорить Инес отпустить сына?
Его будит настойчивый стук в дверь. Время половина седьмого, солнце еще не встало.
Это мужчина в синем комбинезоне, водитель из приюта.
Доброе утро, я приехал забрать паренька.
Давида? Вы приехали забрать Давида?
С лестницы доносится грохот, и появляется сам Давид, за спиной рюкзак, волочет за собой здоровенную сумку Инес, с которой она ходит за продуктами.
Что происходит? спрашивает он, Симон.
Я уезжаю в приют.
Появляется Инес в ночной сорочке, волосы растрепаны.
Зачем здесь этот человек? спрашивает она.
Я уезжаю в приют, повторяет мальчик.
Ничего подобного!
Она пытается отнять у него сумку, он тянет на себя.
Отстань от меня, не трогай меня! кричит он. Ты мне не мать!
Он, Симон, обращается к водителю:
Вам лучше уехать. Тут какое-то недоразумение. Давид в приют не поедет.
Поеду! орет мальчик. Ты мне не отец! Ты не можешь мне приказывать!