Разве вы не должны спать, синьор? прошептала она, похлопав его по плечу. Он обернулся и улыбнулся, а она добавилаЯ обещала твоей бабушке, что загляну к тебе.
У Nonno опять болит нога, объяснил ребенок. Поэтому ей пришлось остаться с ним.
Тогда хорошо, что я здесь.
Обычно Нина не бывала в больнице так поздно, но сейчас главврач назначил ей наказание. Он был в ярости после ее выходки на совещании неделю назад. Он уже во второй раз менее чем за два месяца вызывал Нину в свой кабинет. Шеф назначил ей месяц ночных смен и предупредилесли она еще раз выкинет что-нибудь подобное, то будет отстранена от своих обязанностей навсегда.
Ты храбрый человек, Лука Тавиано, высказала Нина.
Ей нравилось проводить рукой по копне вьющихся рыжих волос. Сегодня придется довольствоваться поглаживанием его голой головы. Кожа была мягкой и гладкой, но местами болезненной. Нина увидела, как он поморщился.
Я рассказывал тебе о моем друге Орландо, сестра Вочелли?
Нина, поправила она. Теперь, когда мы друзья, ты должен называть меня Ниной.
Он идет издалека и должен пересечь горы и долины, моря и океаны, чтобы добраться сюда.
Это прямо настоящее путешествие.
У него длинная мохнатая борода, в которой он прячет драгоценные камни и золото. Он носит черную ковбойскую шляпу и ездит на большой лошади, самой быстрой лошади в мире, мареммано.
На твоей любимой, верно?
Да, верно. Мы встречаемся с ним в Замке перед тем, как стемнеет.
Замок располагался на окраине Фаволы и, как стало известно Нине от Луки и его бабушки, представлял собой остатки древней стены времен Римской империи. Теперь она походила на неровные ряды осыпающихся, размытых дождями каменных блоков. Очевидно, у мальчика было живое воображение.
Орландо дает мне и моим друзьям знать, когда кто-то в беде и нуждается в нашей помощи. Синьора Перелли, например. У нее собирались забрать корову, потому что она не могла заплатить долг.
Вот даже как?
Странная она, эта синьора Перелли, вечно что-то бормочет себе под нос и сплевывает на землю. Но нам было жаль ее, потому что она бедная. Поэтому ночью, накануне того дня, когда пришли бы забрать корову, мы выгнали это животное из сарая и спрятали за домом доктора Руджеро, где никто никогда не стал бы искать.
Отличная мысль.
Через несколько дней после того, как мы вернули корову обратно, синьора Перелли нашла под дверным ковриком достаточно денег, чтобы вернуть долг. Nonna думает, что это подарок от кого-то из соседей. Но я в это не верю.
Почему нет?
За этим стоял Орландо, я уверен. Я же рассказывал тебе, как он богат.
Да, рассказывал.
Когда меня отпустят домой, ты приедешь навестить меня, и сходим к Замку.
Мне бы этого хотелось.
Я ведь скоро смогу вернуться домой, правда? спросил Лука, слегка поерзав.
Скоро, ответила она и прикусила нижнюю губу. Если бы только это было правдой.
Она вспомнила тот день, когда Луку привезли в «Санта-Кристину», и то, как она вышла тогда из себя.
Господи, Нина, что, черт возьми, ты имеешь против этого бедного ребенка? пытала ее потом старшая медсестра.
Неделю спустя Карла заметила маленькие подарки, которые Нина каждое утро приносит Луке, и спросила, помогают ли они ей справиться с угрызениями совести. Поначалу ею и правда двигало только чувство вины. Но сейчас все изменилось. Она полюбила Луку за непокорность и пылкостькачества, которые она пыталась подавить в тот первый день и которые продолжали нервировать персонал. Он заставлял женщину смеяться, когда изображал, как Маттео поправляет свои волосы, дабы убедиться, что выглядит идеально.
Постепенно между ними образовалась связь, о которой она много думала, но не могла до конца объяснить. У мальчика, как и у нее, не было родителей. И точно так же, как она, он был rosso: отличался от других своими рыжими волосами, как онасвоим «пятном портвейна». Оба были объектом насмешек. Предательство Маттео, должно быть, тоже сыграло свою роль. Внезапно она осталась одна, в море бурлящих эмоций, в коих больше не было смысла. Они безостановочно кружились подле нее, пока не наткнулись на Луку и не облюбовали место у его кровати в дальнем конце палаты.
Сила чувств к этому мальчику, которого она знала всего два месяца, пугала Нину. Ничего похожего она раньше не испытывала ни к другим пациентам, ни к лучшей подруге Карле, ни даже еще в детском возрасте к своей матери. Это почти как влюбиться, но и такое объяснение было бы неверным. Разумеется, здесь не было физического влечения. Только странное желание действовать от его имени, почти неосознаваемое яростное стремление сделать для него все, даже пожертвовать собой, если понадобится. Разве не это лежит в основе любви?
Постарайся уснуть, прошептала она, накрывая Луку одеялом. Тебе понадобятся силы.
Ладно, согласился он. Ты ведь не волнуешься за меня, правда?
Конечно же нет. Как можно волноваться за такого храброго ковбоя, да еще с таким другом, как Орландо?! Ни в малейшей степени.
Нина смотрела, как он закрывает глаза, и ждала, прислушиваясь к его дыханию, чтобы убедиться, что он заснул. В действительности она очень волновалась. Вид невинно-невозмутимого, ничего не подозревающего Луки убивал ее.
На следующее утро, вопреки приказу главврача, Нина проявила инициативу и связалась с онкологом в Генуе. Доктор Тости, выслушав подробности истории болезни Луки, согласился, что прогноз действительно мрачный. Это агрессивная лейкемия, которая не поддается стандартной химиотерапии, и она наверняка станет смертельной, если быстро не найти альтернативного лечения. Институт онкологии был крупным академическим исследовательским центром, постоянно разрабатывавшим новые протоколы и экспериментальные методы лечения. И там имелись возможности, недоступные в «Санта-Кристине».
Пусть доктор Креспи пришлет карту пациента и образец крови, предложил Тости. И мы посмотрим, что можно сделать.
Нина согласилась и поблагодарила его, понимая, что нельзя терять времени, пытаясь убедить Маттео действовать. Ей придется сделать все самой и тайно. Она незаметно скопирует карту Луки, украдкой возьмет у него кровь, а потом сама отвезет все в Геную. И к черту последствия!
Часть IIРаввин
Лето 1992 года
Бруклин, Нью-Йорк
1
За многие километры от высокого дуба, растущего у больницы Луки Тавиано, за горами и долинами, морями и океанами, раввин Иосиф Нейман и его жена Сара вошли в актовый зал «Поли Преп» в Бруклине, штат Нью-Йорк. Несмотря на большое расстояние, жизнь по ту сторону Атлантики все же не сильно отличалась. Потому что в Америке, как и в Италии, тоже болели дети, и, подобно итальянцам, американцы вели войну против мафии. Кстати, 23 июня их собственный capo di tutti capi, Джон Готти, был, наконец, приговорен к пожизненному заключению. Но столь значимая победа справедливости не особо занимала мысли родителей, стремящихся в тот вечер в аудиторию. Они хотели посмотреть на выступление своих детей.
Супругам удалось найти свободные места в третьем ряду. Сара села прямо, скрестив руки на коленях, не выказывая особого желания вступать в разговор с другими родителями. Она никогда не чувствовала себя комфортно в частной, считавшейся внеконфессиональной, школе в районе Бей-Ридж.
Это не зрительный зал, Иосиф, ворчала она всякий раз, когда они посещали школьные мероприятия, это часовня со скамьями и органом, где поют гимны и молятся Иисусу Христу.
Решение Иосифа отдать сына в «Поли» стало источником разногласий между супругами. Сара хотела остаться в религиозной общине Флэтбуша, где выросла и познакомилась со своим мужем. Она хотела, чтобы Самуил продолжал учиться в иешиве, той самой, в которой учились они, где все были похожи на них. Ребе Иосиф, напротив, с годами пересмотрел некоторые свои взгляды. Он был убежден, что значительная часть проблем в мире проистекает из племенного менталитета «мы-против-них», который противопоставляет одну группу людей другойиудеев христианам, израильтян арабам, белых черными становится причиной бесчисленных других разногласий. Ортодоксальная еврейская община была особенно замкнутой, и раввин медленно, но верно отходил от ее жестких, вызывающих клаустрофобию правил, при этом не теряя своей приверженности Торе. Еще будучи в школе раввинов, он попытался следовать по наименее консервативному пути. Позже нашел работу в смешанной общине Бей-Риджа, участвовал в межконфессиональных службах: с отцом Лаззаро в церкви, расположенной через дорогу, и имамом Хусейном в мечети двумя кварталами ниже. И в конечном итоге отправил своего сына в светскую школу.