Через несколько недель мы знали про сестер все: имена, семейное положение, возраст детей. Все улыбались ей, обращались к ней по имени: «Добрый день, Кейт, как дела? Одну минуточку, и мы вас пригласим». Разумеется, в маленьком городке все нас знали. У одной из них сын учился в школе с моим братом Джеффом, у другой дочь была студенткой колледжа Лангхорн, даже получала стипендию и считала моего отца одним из лучших преподавателей, хотя он редко ставил высший балл.
Ваша дочь абсолютно права, согласилась с ней мама.
А вы, помнится, победили в конкурсе сочинений, сказала мне медсестра по имени Джина, втыкая иглу в катетер, который врачи имплантировали маме чуть выше сердца, чтобы медсестрам не надо было каждый раз искать вену. Портативный катетер станет нашим спасением, потом, когда понадобится морфий.
Морфий? удивилась я.
Ну, может, и не понадобится, перевела она взгляд на поднос с инструментами.
Обычно мы с мамой были вдвоем, но однажды утром с нами оказалась пожилая женщина, и за час мы узнали все подробности замены тазобедренного сустава и периода восстановления. Оказывается, вся эта морока здорово омрачает жизнь. Потом, спохватившись, женщина спросила маму, зачем она здесь.
Мне нужен рентгеновский снимок грудной клетки, чтобы застраховать жизнь.
Потом, после того как процедура закончилась, мама пояснила:
Скажи я ей правду, навеки бы к нам прилипла.
Эта женщина наверняка была не из Лангхорна, иначе бы знала про мамину болезнь, все в городе знали. Куда бы она ни пошла: в магазин Фелпса или в супермаркет, все слишком бодро ей улыбались и лезли с разговорами:Как мило, что Эллен вернулась домой!»
Никто не спрашивал зачем, потому что все и так знали. Господи, думала я, вот был бы скандал, если бы кто-нибудь набрался смелости и спросил: «Как там ваш рак?»но несмотря на рубцы и шляпы, которые мама стала носить, чтобы скрыть потерю своих чудесных вьющихся волос, несмотря на ее худобу, я ни разу не услышала слово «рак»ни разу, пока дело не зашло слишком далеко.
А произнесла это слово миссис Форбург, моя преподавательница английского в старших классах. Однажды, вскоре после моего возвращения домой, я получила по почте адресованное мне послание, написанное ее угловатым почерком, где буквы тянулись вверх: коротко и прямо.
«Дорогая Эллен, я часто и с любовью вспоминаю тебя: не из-за болезни твоей мамы, но из-за ответственности, которая легла на твои плечи. Не зайдешь ли как-нибудь на обед? Моя мама умерла от рака, когда я была совсем маленькой. Возможно, мы сумеем помочь друг другу.
С любовью, Бренда Форбург».
Я сунула записку под пресс-папье на своем письменном столе, время от времени доставала, чтобы позвонить, но мне все казалось, что еще не время, потому что подозревала: несмотря на химиотерапию и последующие дни, когда я слышала, как мама тяжело вздыхает в ванной, несмотря на анализы крови и осмотры, все эти месяцы она жила прекрасной и полной жизнью. У нее с дочерью наконец установились такие отношения, о которых она всегда мечтала, и в них нашлось место и для балдахина, который она соорудила для кровати в спальне на чердаке, и для альбомов, куда наклеивала визитные карточки и вырезанные из литературных журналов стихотворения, и часам, проведенным на вечеринках по случаю дней рождения, и сбору пожертвований и посылок гуманитарной помощи.
Мы ходили в кино, выбирались на целый день на пляж, несколько раз обедали в маленьких ресторанчиках, чьи рекламные объявления мама вырезала из газет и журналов. Она очень быстро уставала: пару раз я даже пугалась, когда слышала, как она дышит, однако дома сидеть или запирать также в четырех стенах и меня отказывалась.
И как проходит твой день? спросила Жюль, позвонив как-то вечером, чтобы меня повеселить рассказом о парне, выпускнике Йельского университета, который занял мое место в журнале, но оказался редкостным тупицей.
Исполняю роль подружки, сказала я.
Которой плачутся на мужское вероломство?
С которой ходят по магазинам.
Сегодня я думаю, что и для меня это были чудесные месяцы: возможность оценить то, что всю жизнь я принимала как само собой разумеющееся. Но правда и то, что, пока это происходило, я лишь терпела, а когда начинала думать, испытывала лишь ненависть. Поначалу мне казалось, что это из-за того, что я столько упускаю, что жизнь проходит мимо на расстоянии часа, в городе, где через неделю ты уже всего-навсего вчерашняя подружка.
В чем-то было труднее и в то же время проще. Когда мама руководила мной в выборе нужного сорта воска, чтобы натереть пузатый комод вишневого дерева, или посылала купить сыру или ягод, мне казалось, что я погребена под спудом жизни, которая казалась столь мелочной, что ее не стоило даже презирать; пережитки старины, будто читаешь статью в «Нэшнл джиогрэфик» о традициях племени, затерянного на краю света.
Еще это был мир без мужчин. Братья были далеко, а отец чаще отсутствовал, предоставляя маме самой бороться с собственным угасанием, точно так же, как раньше она занималась домом, детьмив жизни, которую посвятила ему.
Я знаю, о чем ты, сказала я Жюль. Да, когда-нибудь я смогу уйти от такой жизни, но что, если снова к ней же и приду? Что, если я выйду за Джо и выяснится, что он хочет видеть во мне матрону, которая вяжет кофточки его детям?
Первой женой Джо станет женщина, которая будет устраивать благотворительные обеды и нанимать правильную прислугу, а второйстатусная красотка, какой-нибудь дизайнер ювелирных украшенийили что-то в этом роде, которая будет носить кожаные брюки.
Ты сводишь три жизни к набору штампов, сказала я. И одна из этих жизней моя.
Эти штампы соответствуют действительности, Эллен. И я ставлю на то, что тебя тут вообще нет. Знаю, ты не любишь, чтобы я клеветала на Джо, однако часто ли он тебе звонит? Много ли пишет? Когда намерен приехать? Ты нужна матери, а он нужен тебе, но его и след простыл.
Жюль была права: с тех пор как я вернулась домой, Джо позвонил лишь дважды, но я не особо беспокоилась. Та Эллен, которую знал Джо, была совсем другой: сияющей ореолом успеха, но та, что сидела в больничном коридоре с Кейт Гулден, была неудачницей. После стольких блистательных побед ее нынешние старания были обречены на провал.
Однажды днем в начале октября мы отправились в большой торговый центр на окраине города и в одном из магазинов встретили женщину, которая некогда была членом кружка, украшавшего к праздникам городские елки. Эти дамочки называли себя «Минни», в честь бездетной миссис Лангхорн.
О-о, Эллен, эта Шейла Феннер. Помнишь ее? Она была Минни, когда ты заканчивала школу.
Знаешь, а мне так не хватает нашего кружка! воскликнула миссис Феннер. Впрочем, все равно ни на что нет времени: то внуки, то обед для Билла, хоть и готовлю в микроволновке. Но с тобой-то что, Кейт? Ты похожа на привидение. Когда ты успела так похудеть? Кожа да кости.
А, это, пожала плечами мама. Да вот все бегаю, стараюсь не отставать от Эллен.
Диета и спорт? лукаво поинтересовалась миссис Феннер.
Мама быстро на меня взглянула, поскольку знала, что бы я сказала, если бы мне предоставили такую возможность: «Нет, миссис Феннер, это химиотерапия. Восхитительный коктейль на завтрак, еще один на обед, внутривенное в грудь к чаю. Оглянуться не успеешь, как в тебе всего девяносто фунтов».
Нет-нет, замахала руками мама. Терпеть не могу низкокалорийные блюдатакая гадость.
Что ж, рада была повидаться, сказала миссис Феннер. Ах да, Эллен. Джилл видела твое имя в журнале. Должно быть, это ужасно интересно. Муж Джилл в Корнелле, на медицинском факультете. Хоть бы уж скорее закончил, чтобы они могли уехать из города. Ужасно беспокоюсь. А ты где живешь?
Гринвич-Виллидж, ответила мама.
Чудесно. А как там наши Минни? чуть снисходительно, как мы говорим о пройденном этапе нашей жизни, который больше не имеет значения, поинтересовалась миссис Феннер.
Я собираю их на обед на следующей неделе, сказала мама.
Никогда не забуду я тот обед, даже годы спустя. Во время дежурств в больнице, когда всклокоченные волосы на голове вставали дыбом, а лицо обвисало после проведенной в палате ночи криков, страдания и мольбы дать болеутоляющее, я буду мерить степень своей усталости по такой сравнительной шкале: вся в поту и выпита до дна, как в конце того дня, когда готовила для этих женщин. В тот день я узнала, сколько труда нужно положить на то, чтобы приготовить обед на десятерых, или, по крайней мере, приготовить так, как это делала мама.