А почему вы не рассчитывали на счастье? Заинтригованная, я подаюсь вперед, облокотившись на стол.
Просто у меня складывалось такое ощущение, моя собеседница слегка пожимает плечом, что мне не предначертано быть счастливой. Не скажу с ходу, одна ли я такая. Может быть, в юности это свойственно всем. Но вам, полагаю, нужны другого типа ответы.
Ваши ответы кажутся мне интересными, возражаю я.
Не уверена. Вероника мотает головой, пытаясь разубедить меня. Кстати, не припомню: откуда вы обо мне узнали?
Ваше письмо в редакцию журнала, уточняю я. Медиумупомните?
Точно. Так и было. Дом престарелых выписывает столько журналов, что за всеми не уследишь. Я не знаю, что на меня нашло, когда я написала его, все это было импровизацией. Да и времени с тех пор прошло порядочно, не меньше года.
Вероника опустила глаза. По ее шее растекаются красные пятна.
Мало ли что еще взбредет в голову поздно вечером, добавляет она. Я отношусь к тем, кто оживает по ночам, так было всегда, но позволять себе такой режим я стала только сейчас. Обычно я брожу тут, слушаю радио и засиживаюсь за полночь со своими занятиями. Размышляю. Решаю кроссворды.
На последнем признании я вздрагиваю и хочу спросить, не знакома ли она с «Ностальгическим кроссвордом», но вовремя удерживаю себя.
Как приятно, что утром не надо рано вставать, наверное, это главное преимущество выхода на пенсию. Уно был жаворонком, и, живя вместе, мы всегда придерживались его суточного ритма. В этом мне приходилось уступать. В совместной жизни многое решается таким образом.
Уступая позиции?
Да, достигая компромисса. Отказываясь ненадолго от своей воли. В молодости это делать проще, сейчас я уже так не поступаю. Вероника кутается в кофту, несмотря на жару в комнате.
Но как, собственно, счастливо провести с человеком шестьдесят лет? удивляюсь я. Я думаю, все наши читатели задаются этим вопросом.
Вероника тянется за печеньем и задумчиво пережевывает его.
Не нужно лишних слов, свои проблемы лучше решать самостоятельно.
Не разговаривать?
Не слишком много. В этом нет смысла. Только зря себя изматывать.
Я растерянно смотрю на собеседницу.
А чем тогда, по-вашему, заниматься?
Выполнять понятные практические задачи, чтобы было чем занять руки. Трудиться над совместными проектами. Мы с Уно вместе работали. Сначала в пансионате моей матери, потомв новом мотеле, открытом компанией «Эссо» под Хельсингборгом. Уно поступил туда сперва ночным сторожем, а я рассчитывала зарплаты. У нас всегда хватало хлопот. Еще свой садэто было замечательно.
В каком году вы поженились?
Посмотрите на обратной стороне свадебной фотографии. Вон там стоит, говорит Вероника, указывая на стеллаж с книгами. После инсульта мне немного трудно вспоминать года, но, по-моему, это был 1955 год. Мы жили там с тех пор.
Где именно?
На Апельгатан. Но каток для белья был очень тугим, да.
Я не обращаю внимания на странный комментарий. Вероника хрустит печеньем и смотрит в окно. На окнах видны разводы от пыльцы. Стекла в рамах такие толстые, что защитят и от жары, и от холода. И закрываются не какой-нибудь щеколдой, а полноценной оконной ручкой. Из кустов под окнами доносится монотонная птичья трель.
Сколько лет вы продолжали руководить маминым пансионатом? спрашиваю я, чтобы вернуть разговор в нужное русло.
Мы сдались в начале семидесятых. С появлением автотуризма и чартерных авиарейсов стало сложно. Пансионат проигрывал в ценовой конкуренции, и в то же время народ отдавал предпочтение безличному дорогому сервису, считая его более изысканным.
Вероника отрывает кусочек от рулона бумажного полотенца, стоящего на столе, и высмаркивается.
В пансионате всекак одна большая семья. Постоянные клиенты знакомы друг с другом, беседуют за столом. На самом деле это очень актуальная идея, особенно сейчас, когда вокруг столько одиноких. После ужина все собираются в общей гостиной, чтобы поиграть в карты и послушать пластинки или радио. И дети в той же компании. У нас был маленький бар, где гости сами могут наливать себе все, что хотят, положив потом деньги в жестяную банку на прилавке.
Звучит очень мило, замечаю я.
Да, различия с отелем, куда мы потом пришли на работу, были невероятные. Они так гордились тем, что им удалось построить семьдесят абсолютно одинаковых номеров. Эти номера напоминали казармы для рекрутов. Но со всеми удобствами, конечно. Каждый номер оборудован телевизором и мини-баром, так что посещать общие пространства уже не было необходимости. А в столовой все было проржавевшее. Подавать на серебряной посуде считалось излишним.
Вероника легонько постукивает костяшками пальцев по столу.
Потом отель перекупила другая крупная гостиничная сетьвот пытаюсь сейчас вспомнить название, но уже не могу. Часть информации просто исчезает. Память поступает теперь, как ей вздумается, правда, потом забытое постепенно всплывает в сознании.
Она раздраженно качает головой.
Ничего страшного, со мной тоже такое случается, пытаюсь я загладить расстройство собеседницы. Я тоже все время что-нибудь забываю. Но как вам жилось и работалось вместе с мужем?
Хорошо. Без всяких проблем. Подняв кружку обеими руками, Вероника осторожно делает глоток.
Вы никогда не ссорились?
Не припомню такого. Ну, может быть, разок.
А что вы делали, когда расходились во мнениях?
Тогда решение принимал один из нас, отвечает Вероника. Она аккуратно убирает прядь волос со лба и пристально смотрит на меня.
Внезапно я теряюсь, не имея ни малейшего представления, в каком ключе беседовать дальше. Вместо того чтобы продолжать разговор, я осматриваюсь вокруг. На обоях едва заметен цветочный узор. На прикроватной тумбочке стоит крупная ракушка с розовой полостью. Кажется, из ее глубины до меня даже доносится шум моря. Хотя, вероятно, это шумит у меня в ушах. Бывает, что этот шум меняет свой характер и звучание в зависимости от того, где я нахожусь. Иногда он подобен высокочастотному писку, а временамипохож на свист. Но шум морских волн в любом случае приятнее однотонного воя, с которым я боролась с помощью терапии Йуара.
Из коридора слышны звуки закрывшейся двери и удаляющихся шагов. Делаю новый заход.
Что вам больше всего нравилось в Уно? Можете ли вы выделить какую-то одну характерную черту?
Вероника закрывает глаза и, судя по виду, напряженно думает.
Он умел молчать, создавая ощущение комфорта, отвечает она наконец.
Я смотрю на нее с немым вопросом.
Его сильной чертой была немногословность?
Уметь молчать так, чтобы другие оставались при этом в хорошем настроении, искусство. Когда долго живешь вместе, много времени проходит в молчании. Важно, чтобы людям было хорошо вместе и в такие моменты.
Никогда не думала об этом, признаюсь я. Что-нибудь еще помимо способности хорошо молчать?
Нам часто бывало весело вместе, мы смеялись над всякими пустяками.
Какими, например?
С ходу не могу вспомнить. Мне нужно подумать.
Вероника отпивает кофе. В отсутствие других идей я следую ее примеру. В моей голове внезапно воцаряется пустота, мозги словно отшибло, и в то же время что-то в обстановке комнаты меня успокаивало. Все звуки здесь кажутся приглушенными, будто они сразу проглатываются обитой звукоизоляцией стенкой. На балконную ограду присела птичка и, кажется, что-то высматривает.
К вам посетитель, говорю я, кивнув за окошко.
Да, эта птичка заглядывает ко мне иногда. Я ее подкармливаю. Она ест прямо с руки. Вероника берет овсяное печеньеНо сегодня она свое уже съела. Ей нельзя толстеть. А то летать не сможет.
Конечно, не сможет, соглашаюсь я.
А у вас есть домашние животные?
У нас с моим бывшим жил кот, но он умер.
Да, все домашние животные рано или поздно умирают, подтвердила, кивнув, Вероника.
Беру еще печенье. Мне трудно снова перейти к содержательному разговору. Без всяких сомнений, интервью получилось провальным. «Хорошо умеет молчать», записываю я в свой блокнот, просто чтобы было чем заняться.