Требуется много отваги, смелости, чтобы обнажить самые сокровенные уголки душиименно то, что болезнь Альцгеймера, как неутомимый шахтер, добывает без отдыха, без передышки, копаясь внутри нас своими когтями. Везде: в сердце, в чреве, в душе
Болезнь Альцгеймера, знаете ли, безжалостна. Будь в ней хоть капля милосердия, она убивала бы. Но ведь нет, она оставляет в живых. И если ей позволить, она будет еще и потешаться над страданиями и того, кто болен, и того, кто находится рядом. В некотором смысле именно на близких она отыгрывается больше всего, потому что настолько жестока, что любит копаться в «живом мясе» самых глубоких эмоциональных отношений. Она копается в любви матери и детей, мужей и жен, дедушек-бабушек и внуков, словно пытаясь понять, на какой стадии эти чувства сначала становятся нетерпимостью, а потом перерастают в ненависть. Болезнь подвергает тяжким испытанием связь, соединяющую нас с людьми, с которыми мы делили любовь, надежды, самые важные моменты жизни. Как будто эта связьвсего лишь шнурок, который она тянет изо всей силы, чтобы увидеть, в каком месте он разорвется.
Здесь я возражу: если он разорвется.
Болезнь Альцгеймера принято считать болезнью пожилых, но, поскольку она чрезвычайно ненасытна, все чаще и чаще опережает события. Сегодня уход за пожилым человеком кажется настоящим сумасшествием, совершенно ненужным жертвоприношениемзачем и кому это нужно? И это заставляет задуматься о том, как ужасающе легко мы свыклись с тем, как жизнь в скоростном режиме перемалывает все наши эмоции, как безоговорочно все приняли такую концепцию, как «отправить на слом».
Когда-то пожилой человек был редкостью. Это наполняло его позитивным символизмом: всезнающий и почитаемый тотем долголетия, на которое могли рассчитывать совсем немногие. Сегодня же, наоборот, кажется, что четвертая возрастная группа стала самой многочисленной, скорее даже переполненной, нишей. Вчерашний мираж долголетия сегодня становится проблемой: куда мы их будем девать? Кто будет их кормить, содержать, ухаживать за ними? И еще добавлю: кто именно будет с ними нянчиться и прислушиваться к ним?
Старость стала символом одиночества и неприкаянности. Когда в семье нет необходимости в его пенсии, пожилой человек становится обузой, проблемой, которую нужно «решить». Это противное словосочетание «решить проблему», даже если слова не несут в себе ужасающего скрытого намека на запрограммированные убийства, которые наводили ужасный страх в не столь отдаленные времена диктатуры, сегодня это в любом случае синоним социального равнодушия, к которому нас приговаривают современные условия. Нас много, ресурсов и работы хватает не всем. Пожилые люди с их багажом опыта и жизненной мудрости потеряли свою ценность, превратились в невостребованный на рынке товар.
В эпоху «лифтинговой» жизни, где мывсего лишь автоматы быстрого насыщения в вечном поиске экстремальных адреналиновых эмоций, кажется, что привязанность и чувства пытаются воскресить сценарии прошлого. Сейчас все предпочитают любовь с первого взгляда и используют ее как меч, прорубая себе дорогу в джунглях жизни. В руках все кипит, а мир под ногами похож на беговую дорожку на сумасшедшей скорости, потерявшую контроль. Мы постоянно выстраиваем и перекидываем малюсенькие мостики в голове, позволяющие не думать о настоящем, и сами создаем себе целые ущелья ерунды, избегая неудобных мыслей.
Какую ценность в подобном мире могут иметь слова, означающие «ухаживать, поддерживать, оберегать и не сдаваться»?
Человек считается мудрым и дальновидным только тогда, когда у него есть деньги для инвестиций; как будто его сбереженные средстваэто эликсир вечной молодости, а сейфы банковмогилы великих фараонов, куда они хотели бы забрать с собой все накопленные богатства и унести их в другой мир.
Сложно встретить кого-то, кто с такой же заботой и вниманием печется о своем настоящем.
Болезнь Альцгеймера учит прежде всего этому: жить здесь и сейчас, ловить момент, смотреть реальности прямо в глаза. Поверьте мнекак ухаживающему с личным опытоми всем тем, кто хорошо знает, о чем я говорю: уход за больнымиэто самая настоящая школа гладиаторов и одновременно необычная школа жизненной философии.
Тем временем мама продолжала спать. Мне казалось, что она ушла в летаргический сонлежала в своей комнате, и время будто замерло, свернувшись клубочком у ее ног. На балконных окнахте же самые занавески, что были здесь пятьдесят лет назад. Довершал картину большой гардеробный шкаф кленового дерева с шестью зеркальными дверцамимебельный шедевр мастера Канцанелло, хорошего друга моего покойного отца.
Мама лежала совершенно неподвижно, походя на восковую статую, и даже не похрапывала. Нужно было присмотреться и прислушаться, чтобы понять, что она дышит.
Она все время спит, пробормотал я про себя.
Джорджия, которая потихонечку проскользнула в комнату и теперь стояла за моей спиной, приняла это как вопрос, обращенный к ней.
И чем ты недоволен? Пусть отдыхает, прошептала она.
А мы таким образом отдохнем от нее, закончил я фразу, поворачиваясь к ней.
Именно так, улыбнулась она.
Смеясь, мы вышли из комнаты.
В тоне моей жены не было оттенка обиды или горечи. Не было в нем ни подстрекательства, ни тем более цинизма. Слышались нотки юмора и реализма. Того самого реализма, который болезнь начала навязывать, изменяя наш взгляд на жизнь, хотя в нашей семье все традиционно любили верить в фантазии. Приведу пример, чтобы было понятнее: двое из нас четверых верили в Деда Мороза. Один из нихвзрослый. В нашем доме работало правило фильмов вестерна: «Если легенда противостоит реальной жизни, побеждает всегда легенда».
Именно так мы подбадривали друг друга: раз уж наша жизнь протекает только в настоящем, в тот момент самым мудрым решением было приготовить отличный ужин.
Пока я накрывал на стол, по «Скайпу», позвонил Лоренцо, мой первый сын. Он учится в Мадриде и живет там вместе со своей мамой. По его словам, в Испании все гораздо проще, даже экзамены при поступлении в университет
Я поставил компьютер посреди стола, и мы начали разговор. По правде говоря, выглядело это немного странно: говорящая голова, растущая прямо из деревянной поверхности стола. Но даже такая мрачная картина не мешала мне восхищаться и любоваться им: черноглазый красавчик с темными волосами и фигурой атлета (он был неплохим боксером), всем видом излучающий уверенность и энергию.
Уже через несколько минут он озадачил меня своей проблемой выборачто лучше: продолжить учебу или заняться поиском работы. Потом он прервался и попросил меня немного подождать, и я воспользовался моментом, чтобы переставить компьютер на фортепьяно.
Джорджия тем временем быстренько приготовила отличный холодный ужин, но мое нервное напряжение дало о себе знать, и внезапно меня одолел приступ чихания. Никакой аллергией я не страдал, но иногда такое случалось. Это было довольно необычно, но если я чихал один раз, то следом еще одиннадцать. Не знаю, от чего это зависело и в чем была причина. То же самое происходило и с моей мамой. Совершенно идентично, один в один! Наверное, это наша семейная особенность.
На первый чих никто не среагировал. На второй моя жена немного подняла бровь. На третий я увидел, что Танкреди и Джорджия обменялись насупленными взглядами, тяжко вздыхая. На четвертый чих сын вскочил на ноги, в бешенстве отодвинув стул.
Папа! Можно узнать, почему ты чихаешь столько раз?
Не «столько», ответил я, а двенадцать, как двенадцать подвигов Геркулеса. И ты прекрасно знаешь, что никакое лекарство тут не поможет. Поэтому зря так злишься!
Попробуй хотя бы чихать через равные интервалы времени, вступила в разговор Джорджия, естественно принимая сторону сына.
Я удивленно посмотрел на нее, не веря своим ушам.
И в тот момент, когда я уже был готов чихнуть в седьмой раз (то есть уже прикрыл глаза, слегка закинул голову назад и принял немного глупое выражение лица человека, который готовится чихнуть), Танкреди и Джорджия в унисон закричали:
Хватит уже! Это невозможно!
Но я же не могу контролировать мои чихи! попробовал было защититься я, но не успел закончить предложение, прерванный самым громким чихом, чуть было не свалившим меня со стула.