Мэриэнн КронинСто лет Ленни и Марго
Часть первая
Ленни
Когда я слышу терминальный, думаю про аэропорт.
Представляю обширную зону регистрациивысокий потолок, стеклянные стены, сотрудников в форме, поджидающих меня, чтобы узнать мое имя и информацию о рейсе, спросить, сама ли я паковала багаж и одна ли путешествую.
Воображаю отсутствующие лица пассажиров, сверяющихся с табло, родственников, которые, обнимаясь, обещают друг другу, что это не в последний раз. И представляю среди них себя. Позади катится чемоданбезо всякого усилия, ведь пол отполирован до блескаи, высматривая на табло свой пункт назначения, я как будто парю.
Приходится, однако, вытащить себя оттуда и вспомнить, что для меня терминальный означает совсем другое.
Теперь вместо этого стали говорить ограничивающий продолжительность жизни. Дети, юноши и девушки с заболеваниями, ограничивающими продолжительность жизни
Сестра произносит это как можно мягче, объясняя, что в больнице появилась служба психологической помощи для юных пациентов с заболеваниями в терминальной стадии. Она запинается, краснеет.
Простите, я хотела сказать ограничивающими продолжительность жизни.
Не хочу ли я записаться? Психолог будет навещать меня в палате, или я сама могу приходить в комнату психологической помощи для молодежи. У них там теперь телевизор есть. Возможностей бесконечное множество, но это слово мне знакомо. Я не первый день в аэропорту. Не первый год.
Однако все еще не улетела.
Я медлю, разглядывая часы на резиновом браслете: они приколоты вверх тормашками к ее нагрудному карману. И покачиваются в такт ее дыханию.
Хотите, я вас запишу? Наш психолог, Дон, очень славная, правда.
Спасибо, не нужно. У меня своя терапия, и я прохожу ее прямо сейчас.
Она хмурится, склоняет голову набок.
Да?
Ленни и священник
Я пришла к Богу, потому что здесь только это и остается. Говорят, если умираешь, значит, Бог призывает тебя обратно к себе, вот я и решила: познакомлюсь с ним заранее, и дело с концом. К тому же я слышала, что никто не может запретить тебе ходить в больничную часовню, если ты верующий, и не хотела упустить возможность побывать там, где еще не была, и заодно встретиться со Всемогущим.
Незнакомая медсестра с вишневыми волосами взяла меня под руку и повела коридорами мертвых и умирающих. Я смотрела вокруг, жадная до всеговсякого нового образа, всякого запаха, всякой непарной пижамной пары, попадавшейся навстречу.
Мои отношения с Богом, можно, пожалуй, назвать сложными. Он как вселенский колодец желаний, насколько я понимаю. Я, бывало, кое-что просила у него, и иногда он выполнял. А в других случаях не отвечал. В последнее время я, правда, думаю, что мне, может, только казалось, будто Бог не отвечает, а он тем временем втихомолку вкладывал в мое тело всякую дряньна, мол, подавись, будешь знать, как меня озадачивать, которую мне предстояло обнаружить лишь спустя много лет. Закапывал клад для меня.
Вход в часовню впечатления не производил. Я надеялась увидеть изящную готическую арку, но вместо этого уперлась в массивные деревянные двери с квадратными матовыми окошками. И зачем это Богу матовые окошки? Что он там затевает?
Закрыв за собой дверь и оказавшись в полной тишине, мы с новенькой медсестрой как-то растерялись.
Ну здравствуйте! сказал он.
Мужчина лет шестидесяти, в черных брюках и рубашке с жестким белым воротничком. С таким видом, будто в этот момент счастлив как никогда.
Я поклонилась.
Ваша честь.
Это Ленни Петерс? уточнила сестра, обернувшись ко мне.
Петтерсон.
Ленни из Майского отделения, тихо добавила она, отпустив мою руку.
Мягче и не сформулируешь. Она почувствовала, видимо, что должна предупредить его, ведь он радовался как ребенок, которому в рождественское утро вручили игрушечную железную дорогу в коробке с большим бантом, а на самом-то деле ему преподнесли уже сломанный подарок. Он может, конечно, полюбить эту штуковину, только колеса у нее отваливаются и вряд ли она доживет до следующего Рождества.
Взявшись за трубку капельницы, прикрепленной к другой штуковине на колесиках, я направилась к нему.
Приду за тобой через час, сказала новенькая медсестра и добавила еще что-то, но я уже не слушала. А смотрела, завороженная, вверх, на то место, откуда лился свет, и сияние всех мыслимых оттенков лилового и розового поражало меня в самую радужку.
Тебе понравился витраж? спросил он.
Коричневый стеклянный крест за алтарем освещал всю часовню. А от него расходились лучами осколкилиловые, сливовые, пурпурные и розовые.
Казалось, витраж объят пламенем. Свет осыпал ковер, скамьи и наши тела.
Он терпеливо стоял рядом, пока я, насмотревшись, не повернулась наконец к нему.
Рад познакомиться, Ленни. Меня зовут Артур.
Он пожал мне руку и, надо отдать ему должное, не вздрогнул, прикоснувшись к тому месту, где в мое тело зарывалась капельница.
Присядем? он указал на ряды пустых скамей. Очень рад с тобой познакомиться.
Вы это уже говорили.
Правда? Прости.
Я подкатила капельницу к скамье и, прежде чем сесть, потуже затянула пояс халата.
Будьте добры, извинитесь перед Богом за мою пижаму.
Ты уже извинилась. Он все слышит. Отец Артур уселся рядом.
Я смотрела на крест.
Что привело тебя сюда сегодня, Ленни?
Да вот подумываю подержанный BMW купить.
Как с этим быть, он не знал, поэтому взял Библию, лежавшую рядом на скамье, пролистнул, не глядя, и положил обратно.
Вижу, тебе э-э-э витраж понравился.
Я кивнула.
Повисла пауза.
У вас есть обеденный перерыв?
Что, прости?
Просто интересно: вы закрываете часовню и идете в столовую вместе со всеми или обедаете прямо тут?
Я, ну
Но вообще это даже наглостьуходить на обеденный перерыв, когда у вас, собственно говоря, и так целый день перерыв.
Перерыв?
Сидеть в пустой часовнене такой уж тяжкий труд, ведь правда?
Здесь не всегда так тихо, Ленни.
Я взглянула на негоуж не обиделся ли? но так и не поняла.
По субботам и воскресеньям у нас месса, по средам мы читаем Библию с детьми, и посетителей у меня больше, чем тебе, наверное, кажется. Больницаместо жутковатое. Приятно побыть там, где нет врачей и медсестер.
Я снова принялась разглядывать витраж.
Ну так как, Ленни, был у тебя повод сегодня прийти?
Больницаместо жутковатое, сказала я. Приятно побыть там, где ни докторов, ни медсестер.
Он, кажется, засмеялся.
Хочешь остаться одна?
И, судя по тону, не обиделся.
Не очень.
Хочешь поговорить о чем-то конкретном?
Не очень.
Отец Артур вздохнул.
Хочешь, чтобы я рассказал про обеденный перерыв?
Да, пожалуйста.
Я обедаю с часу до часу двадцати. Ем порезанный треугольничками белый хлеб с яйцом и кресс-салатоммоя домработница готовит. Вон за той дверью, указал он, мой кабинет, там я за пятнадцать минут съедаю сэндвич и пять минут пью чай. А потом опять выхожу. Но часовня всегда открыта, даже если я в кабинете.
Вам за это платят?
Никто мне не платит.
На что же вы тогда покупаете ваши яйца и сэндвичи с кресс-салатом?
Отец Артур рассмеялся.
Мы посидели молча, а потом он опять заговорил. Нелегко ему давалось молчаниесвященнику-то. Я думала, именно тишина дает Богу возможность проявиться. Но отец Артур, видно, тишину не любил, поэтому мы обсудили его домработницу миссис Хилл, которая из отпуска всегда посылала ему открытки, а вернувшись, выуживала их из лотка с корреспонденцией и приклеивала на холодильник. Поговорили о том, как меняют лампочки в витраже (там сзади потайной ход). О пижамах поговорили. Он очень устал, кажется, к тому времени, когда за мной пришла Новенькая Медсестра, но все равно сказал: надеюсь, ты придешь снова.
Однако удивился, по-моему, когда на следующий день я явилась опятьв новой пижаме и на сей раз без капельницы. Джеки, старшую медсестру, мое намерение пойти в часовню и на второй день не очень-то обрадовало, но я, посмотрев на нее пристально, тихо проговорила: