Коноваленко с улыбкой наблюдал за разворачивающейся вокруг сценой. Его приезд отмечали без него.
Отведите ее куда-то, проговорил он тихо, глядя на трезвую женщину, пытающуюся остановить поток слов из толстушки. Андрей с удовлетворение заметил, что эта женщина, хоть и была его ровесницей, но выглядела симпатично для своих лет, пусть поспитПотом посмотрим
Хозяин приедетОн тебе покажет! Посмотрим прокричала на ходу толстушка, которую волокла в коридор довольно худенькая женская фигура Ирины, как ее назвала подруга. Дело для нее было привычное. Судя по сноровке, с которой, та приступила к делу эвакуации.
Андрей вздохнул и сел на стул, где пьянствовали медики. От запаха горячей картошки подвело живот. Он лениво ткнул пальцем овощ. Чувствуя, как поддается под его ногтем спекшаяся кожица. Коноваленко воровато оглянулся и стал ее чистить, чувствуя, как под его руками картфоель рассыпается. Только сейчас он понял, как проголодался. Жадно окунул в рассыпанную на бумажке соль и проглотил, наслаждаясь ощущение теплоты, разливающейся по телу бурным потоком.
Товарищ капитан, заключенная Бергман Ирина Михайловна прибыла!
Он вздрогнул, услышав за спиной голос одной из медсестер. Густо покраснел, словно застигнутый за чем-то нехорошим. Торопливо прожевал картофелину, неловко смахнул крошки с рукава шинели.
Вы ешьте! Ешьте! подхватила Ирина, бросаясь к потрескивающей в углу буржуйке. Мы еще, если что спечем
Спасибо смутился Коноваленко. Теперь, после проявленной слабости, и отчитывать за нарушения режима ее было как-то неудобно. Он встал, чтобы не выглядеть дураком, подтянул портупею, оправил складки шинели.
Что же вы не кушаете, товарищ капитан? захлопала своими прозрачными глазами женщина. У нас и согрется кое-что есть добавила она, пряча взгляд под редкие светлые ресницы.
Дая вижу, улыбнулся Андрей, присаживаясь обратно. Смущение прошло. Видя это, Ирина мгновенно засуетилась, собрала на стол, выудив обратно склянку с медицинским спиртом, быстро и ловко сполоснув рюмку.
Чем богаты развела она руками, усаживаясь напротив, по-бабьи подставив ладонь под щеку. Из-под белого платка, слабо стянутого на затылке выбивались жидкие прядки.
И все же, что за праздник? нахмурился Коноваленко, опрокидывая стопку в себя. Тепло разошлось по всему телу горячей волной. Он с чувством занюхал рукавом шинели обжигающий спирт и откусил немного хлеба, помакав его в соль.
Да день рождение у Маруськи этой, махнула рукой Ирина, куда-то в сторону, я еще ей говорила, что рано сели, давай, вечера дождемся, начальство из Москвы приезжает. Ковригинзамполит наш с этапом вернетсяА она. Нет, давай по чуть-чутьВот и вышло!
По ней заметно, что по чуть-чуть-улыбнулся Андрей. Он впервые за долгое время вот так вот свободно и легко общался с женщиной, не думая о Валентине.
А вы
Ну да! подтвердил Коноваленко, уже самостоятельно наливая себе полную рюмку. Я и есть тот самый хозяин из Москвы!
Спирт расслаблял. Напряжение последних дней, нервы, стресс после измены, все отходило на второй план. Оставалось только легкое потрескивание дров в буржуйке, да эти белесые внимательные глаза напротив.
Простите нас, товарищ капитан! смутилась Ирина. Мы
Да, ладно! День рождение есть день рождениеА ты давно здесь?
ГодДо этого в швейном цеху была, а как узнали, что медицинский закончила, так Ковригин наш сюда и направил, в помощь, Маруське. Она-то вообще только санитаркой в больнице районной работала. Ничего не умеет, а врач наш еще полтора года назад умер.
Умер?
Зарезали его. За то, что вора одного не спас. Он в ШИЗО месяц проторчал, воспаление легких, оттек, состояние критическоеНу иИтог один. А утром и Тимофей Ивановича нашли на крыльце зарезанным. Мол, в отместку
История
Ковригин ко мне клинья подбивал долгоВот и сюда запихнул, чтоб поближе была, вздохнула Ирина, отводя глаза.
Подбил? алкоголь расслабил Андрея, позволив задать бесстактный вопрос, который он никогда бы не задал в трезвом состоянии, даже зэчке.
Их глаза встретились. Что-то внутри Коноваленко с треском переломилось, хрустнуло, будто сухая ветка под ногой. Сердце забилось сильнее чем нужно, и он почувстовал горячую волну возбуждения, накатывающую на него с головой. Встал, опрокинув старый колченогий табурет, не сводя глаз с застиранного халатика, будто нарочно застегнутого лишь три нижние пуговицы. Ирина поднялась следом. Ее грудь вздымалась высоко, а тонкие пальцы, непохожие на пальцы заключенной, мелко дрожали, отбивая по столу непонятный такт.
Нет выдавила она из себя, бросаясь вперед, в объятия Андрея, который не отстранился, да и не хотел этого делать. Вместе этого его ладони слепо зашарили по ее спине, а губы впились в тонкую полоску ее призывно открытых губ. Алкоголь, тепло, еда и какое-то наступившее внутреннее упокоение сделали свое дело. Его трясло. Он излишне поспешно, чуть нервно сбросил с себя шинель, тяжело справившись с портупеей. Прижал ее к себе, чувствуя ее призывное тепло. Ирина глубоко и протяжно застонала, подаваясь вперед, отдаваясь в его власть целиком и полностью.
Когда он прижал ее к стене, она лишь тихо подсказала, покрывая его небритое лицо поцелуями:
Не тудаНа стол
Одним ловким движением Андрей подхватил ее за бедра и усадил на край обеденного стола. С грохотом перевернулась склянка, растекшись прозрачной лужицей на грязном деревянном полу, покатилась следом за ней очищенная картошка и солонка с солью. Он мгновенно освободился от ремня, немного жестким и уверенным движением, скользнув между ее ног.
Люби меняСкорее прошептала она, чувствуя, как он врывается горячим фонтаном в нее, заполняя до самых краев сладко-томительным ощущением мужчины. Его голова закружилась. У него так давно не было женщины, так давно не было близости. Ну и что, что она зэчка? Что у заключенных все не так устроено? Мелькнула у него в голове мысль. Движения Андрея стали порывистыми, грубыми. Старый стол отчаянно скрипел в такт с ними. Отзываясь в унисон со стонами двух любящих друг друга людей. Тело Ирины и капитана пробила дрожь. Он как можно сильнее вжался в нее, чувствуя женщину каждой клеточкой своего организма. Через пару минут все стихло. Они так и замерли, боясь нарушить наступившую оглушающую тишину, а за окном падал снегНаступала настоящая зима.
ГЛАВА 11
Значит, тут вы жить и будете сержант провел Валентину до узкого барака, затерявшегося среди нескольких десятков точно таких же, одинаково сбитых из плохо оструганных бревен сосны. Старое, почерневшее от времени и дождей крыльцо, было украшено прибитым к столбу умывальником. Женщина провела рукой по перилам, смахивая с него снег, заглянула внутрь. Вода в рукомойнике замерзла, покрывшись толстой полупрозрачной коркой льда. Усмехнулась и толкнула скрипучую полуоткрытую дверь, ведущую туда, что в деревнях и селах называли сенцы. В них царил полумрак. В углу навалены колотые дрова, разбросанные по всему узкому предбаннику. Об один из лежащих брусков Валя споткнулась, больно ударившись ногой. Негромко, совсем не по-женски ругнуась, распахивая дверь в избу.
Барак был построен на отшибе, за линией колючки и периметра. С одной стороны он был ограничен лагерным забором, с трех других бескрайним морем зеленой тайги. Света внутри было мало. Две керосиновые лампы стояли по углам комнаты. Сержант, сопровождающий ее, проверил в них керосин, и, чиркнув спичкой, зажег обе.
Ничего удивительного и необычного в обстановке нового Валиного жилья не было. За свои тридцать восемь лет ей приходилось ютиться в еще более худших условиях. По левую руку от нее сложена русская печь, именно для этой громадины с лежанкой наверху были приготовлены дрова в сенцах. Она же являлась единственным источником тепла в холодном бараке. У окна стоял стол. На нем керосиновая лампа чуть поменьше, какие-то бумаги, покрытые плотным слоем пыли, чернильный прибор с перьевой ручкой. Листы исписаны крупным волевым почерком сильного человека. Валя провела ладонью по ним, смахивая пыль, решив, что обязательно их прочтет чуть попозже. На деревянной стене была прибита ручной сборки самодельная полка, на ней несколько столовых принадлежностей и кусок затвердевшей соли, обгрызанный со всех сторон мышами. Кровать спряталсь в углу, поближе к печи, обычная панцирная с сеткой и тщедушным матрацом, свернутым несколько раз. На полу множества следов от грязных армейских сапог. Он почти весь истоптан десятком ног, если не больше.