Ох, Глафира, Глафира, нежный голосок, крошечные ручки, бестелесное прикосновение пальчиков к подставленной ладони словно золотой лучик из светлого рая падал на сцену, и нет его больше
Слезы опять навернулись на глаза.
Ступай, Федя, пока тебя не хватились, сказал Санька.
И тут как будто маленькая молния меж них проскочила. Не только Федька быстро обняла его, но и онее, необъяснимо, без единой мысли, да еще и прижал на единый краткий миг. Потом они друг от дружки отшатнулись, и фигурантка еще мгновение глядела ему в глаза, прежде чем повернуться и убежать. Во взгляде были слова: твоя же я, дурак, вся твоя Но в таком имуществе фигурант Румянцев не нуждался.
Следовало отойти подальше от театра и придумать, куда бы деваться. Гриша Поморскийна репетиции. Его старенькая матушка Саньку знает и пустит погреться, но нельзя же там просидеть у печки двое суток. Нужен человек, посторонний театру
Сударь, стойте! и с этим призывом Саньку хлопнул по плечу некий человек. Не бойтесь, я вам друг!
Голос был молодой, звонкий. Фигурант обернулся и увидел круглолицего юношу, без шапки, в одном фраке.
Я знаю положение ваше, сказал он, но мне также известно, что вы невиновны. Я хочу вам помочь. Есть дом, где вам будет хорошо, куда не доберутся господа из управы благочиния, покамест это дело не разъяснится.
Но кто вы? спросил Санька, отчаянно соображая: лицо вроде знакомое, в театре попадалось.
Я сочинитель! гордо отвечал юноша. Подождите меня вон там, за манежем, я только оденусь. И поедем отсюда! Здесь вам быть незачем.
В манеже еще несколько лет назад устраивались конные каруселиот них и получила название площадь перед Большим Каменным, хотя шустрые извозчики уже стали звать ее Театральной. Сейчас он за ненадобностью стал разрушаться, и столичные жители ночами таскали оттуда доски и бревна.
Не назвав имени, юноша убежал, и следы выдавали человека, от танцевального искусства весьма далекого, он заметно косолапил
Выбирать не приходилосьСанька перебежал к манежу, приютился там в заветренном месте и принялся ждать неожиданного благодетеля.
Он стал вспоминатьда, точно, юноша часто бывал в театре, и не только в партере или на галереях, но и за кулисами. В памяти прозвучало слово «Клеопатра». Да, точно, юноша был замечен в обществе Ивана Афанасьевича Дмитревскогочеловека, которого в Большом Каменном знали и уважали все. А «Клеопатра», статочно, трагедия, которую юноша предлагал Дмитревскому для постановки Однако он не только проситель, он чересчур часто бывает в театре, у него какие-то дела, хотя с балетом они не связаныскорее с оперой
Минут через десять юноша, уже в шубе, прискакал по рыхлому снегу.
Я извозчика нанял да подымите же воротник, сударь!.. Бежим!
Извозчичьи санки ждали в двух шагахоставалось сесть и накинуть на ноги тяжелую полсть, да еще подтянуть ее повышевстречный ветер заносил седоков снегом.
Ехали недолгомимо Сенной, за Апраксин двор и вдоль Фонтанки.
Как звать вас, сударь? спросил Санька первым делом.
Свое прозвание я берегу для того времени, как покроюсь славой, весело отвечал юноша. И тот час недалек. А пока так сразу и не придумаешь Друзья зовут меня на французский ладЖан, я откликаюсь.
Мусью Жан? уточнил Санька.
Да какой из меня мусью Жан, Жанно можно и так Вы, Румянцев, не беспокойтесь о моем прозвании. Очень скоро оно станет вам известно. В день, когда в Большом Каменном будет премьера оперы моей
Что за опера? недоверчиво спросил Санька. В восемнадцать лет (столько он дал на глазок благодетелю) можно писать хоть трагедии, хоть комедии, но надежда увидеть их на сцене сомнительна.
Узнаете в свой час. Музыка уже заказана! похвалился сочинитель.
Санька пожал плечамитайны какие-то дурацкие
Дом, куда доставил его Жан, был убран так, как если бы в нем жил чиновник средней руки, поминаемый в ежегодно публикуемых списках восьми старших классов, не какой-нибудь копиист, да еще и увлеченный искусством. На стенах гостиной висело несколько картиннеплохие, по Санькиному мнению, пейзажи, на этажерке и на подоконнике лежали французские книги. Красивый секретер был раскрыт и готов для работыиз стакана торчали очиненные перья и карандаши, в глубине лежали стопы бумаги, и Санька мог поклясться, что чернильница полнаа не то, что у него самого, кладбище дохлых мух.
Будьте как дома, весело сказал Жан. Книги, журналы, гравюрывсе к вашим услугам. Сейчас пойду велю сварить вам кофею. Тут вы в полной безопасности.
Это ваше жилище? спросил Санька.
Нет, тут живет человек более почтенный. Он знает о вас и хочет вам покровительствовать.
Санька несколько смутилсяотродясь не бывало, чтобы чиновное лицо оказывало покровительство балетному фигуранту. Фигуранткамда, девицы о том лишь и мечтали.
А, может, угодно поиграть на скрипке? немного смущенно полюбопытствовал Жан. Я скрипку страстно люблю, а вы? Может, мы бы исполнили какой-либо несложный дуэт? Совсем несложный?
Вот тут Санька и понял, что за ним наблюдают уже не первый день и знают, что он берет уроки у Гриши Поморского.
У меня своей скрипки нет, сказал он, и я ее беру в руки лишь в доме учителя моего и я дуэты играть не обучен, одни танцевальные арии
Это было чистой правдойГриша не столько учил его, сколько натаскивал бойко исполнять всем известные напевы контрдансов и гавотов.
Жаль и Жан вышел распорядиться насчет кофея.
Санька тут же взял книжку, которую Жан привез с собой.
Она была толстенькой, почтенного возраста и на французском языке. Называлась «Кабалистические письма, или философская, историческая и критическая переписка между кабалистами, элементарными духами и сеньором Астаротом». Имя сочинителя отсутствовало. Санька, очень удивленный тем, что Жан читает такие странные книжки, открыл наугади обнаружил послание сильфа Оромасиса, весьма философское. Читать это, да еще на французском, не было ни малейшей охоты. Санька закрыл книжку и взял с подоконника другуюсочинения Мармонтеля. Она была заложена посередке бумажкой. Санька открыли увидел начало сказки «Мужсильф». Он стал искать хоть что-то на русском и открыл толстую тетрадь, в которой оказалась переписанная пьеса «Сильф, или Мечта молодой женщины».
Куда ж я попал? сам себя спросил Румянцев. Он знал, что сильфынеземные создания, вроде ангелов, но не ангелы. Так мало ли всяких созданий, которых никто не видел? Вон истопники в театре говорили, что там домовой поселился и шкодит, поленницу развалил, заслонку у печи самовольно закрыл, от чего музыканты чуть не угорели. Но про домовых в книжках не пишут, а про сильфов, выходит, пишут, и кому-то эти сведения необходимы
Сейчас поспеет угощение, сказал вернувшийся Жан. Так нет охоты поиграть на скрипке? А то тут имеется хорошая, да ноты есть, да другую я бы у соседей попросил Он уже просто умолял, и Санька не выдержал.
Какая там скрипка, не до нее
Простите, бога ради! Вы садитесь, вот кресла говорите, что вам угодно, вам ни в чем не будет отказа!..
Мне угодно Санька хотел было попросить, чтобы его оставили в покое, хотя бы на два-три часа, и не смог. С одиночеством у него были сложные отношения. Он и хотел иногда остаться один хоть в каком закоулке, но не получалось: дома спал с братом, в театре тоже вокруг постоянно люди. Так что он даже не знал, каково этосидеть наедине с собой, не беспокоясь, кто и что сию секунду сказал или подумал.
Сейчас он получил вдруг такую возможностьЖан оставил бы его одного в теплой гостиной, да еще кресла бы ближе к печке подвинулчтобы уютнее тосковалось. Но как теперь думать о Глафире? Как ее оплакиватьтакими ли слезами, как час назад на морозе? Те слезы пролилисьи их больше нет, и в чем же еще должна проявиться скорбь?
Саньку носило от стенки к стенке, длинные ноги в три шага одолевали расстояние, ловкое тело разворачивалось, вновь устремлялоськак будто от того стало бы легче
Я послал за человеком, который принимает в вас участие, сказал Жан. Он живет поблизости, сейчас будет. Как раз к чаю.
Благодарю, Санька хотел на лету поклониться, но шея судорожно дернулась. Это уж было совсем скверно.