Как ты? Ранение серьезное? давя в себе слезы и горечь, возвращаюсь к насущным вопросам.
Ерунда, жить буду.
Ответ меня совсем не удивляет, поэтому не могу сдержать тяжелый вздох.
Тебе надо к врачу.
Все нормально, справимся своими силами, у меня есть свой медик. В больницу нельзя. Меня объявили в розыск, моя рожа теперь по всем каналам.
Нохочу возразить, но кто бы мне дал.
Все, Насть, давай, иди с Гридасиком. Догоняйте, и так кучу времени потеряли.
Не говоря больше ни слова, он отключается. Мне остается только возмущенно открывать и закрывать рот.
Что? Даже слушать не стал? понимающе улыбнувшись, забирает у меня Гридасик телефон.
Да ну его к черту! Хочет помереть от какого-нибудь заражения, ради бога, отмахиваюсь обиженно и пытаюсь встать, но из-за слабости и головокружения меня ведет, и я едва не падаю. Ой, мамочки!
Осторожно. Давай руку, хватает меня Гридас и помогает встать.
Получается немного резко, в глазах тут же темнеет, живот скручивает от боли, и я сгибаюсь пополам.
Что такое? следует обеспокоенный вопрос.
Ничего, все нормально, сейчас пройдет, заверяю торопливо. Смысла что-то говорить Гридасу не вижу. Он все равно без разрешения Долгова никуда меня не повезет, да и я сама не хочу осложнять ситуацию, наверняка мое лицо теперь тоже по всем каналам. Да и, если у Долгова есть свой медик, может, он сможет помочь. В конце концов, мне ведь не так уж и плохо. Ну, болит, но почти, как во время месячных. Может, это все-таки они и есть?
Так я успокаиваю себя всю дорогу до машины, чувствуя, что еще чуть-чуть и побежит по ногам, поэтому, когда вижу свою сумку на заднем сидении, моему облегчению нет предела. Не взирая на то, что мне жутко неловко и стыдно, прошу Гридаса отвернуться и дать мне немного времени. Он понимающе уходит покурить.
Правда, после не могу взглянуть ему в глаза, сколько ни повторяю, что это все физиологично, и ничего постыдного в этом нет.
Отпускает меня только спустя пару часов молчаливой езды, прерываемой лишь короткими звонками Долгова. Перебарывая смущение, спрашиваю, куда мы едем и долго ли еще, в ответ получаю довольно лаконичное: "На турбазу Серёгиного знакомого."
Догадавшись, что Гридасик и сам мало, что знает, больше не лезу к нему с вопросами. На турбазу приезжаем уже затемно. Состояние у меня совсем хреновое: меня знобит, живот и поясницу ломит так, что каждый шаг дается с трудом, поэтому меня не впечатляют ни природа, ни домики в скандинавском стиле посреди леса, на берегу горной реки. Все, чего я хочуэто добраться до кровати и попросить врача.
Иди вон в тот, последний домик, там все готово, кивает Гридасик в сторону торчащей за холмом крыши. Мне надо машину спрятать.
Молча, кивнув, иду, точнее ковыляю по указанному маршруту. За несколько метров до домика, из-под навеса ко мне выходит охрана, но узнав, пропускает без лишних вопросов.
Прежде, чем войти, ненадолго замираю, давая себе передышку. Меня вдруг охватывает волнение и страх. Сама не знаю, чего боюсь, но боюсь отчаянно.
Сглатываю тяжело и осторожно открываю дверь, в коридоре темно, но полоска света из приоткрытой комнаты прямо по курсу, не дает растеряться.
В проеме вижу полуголого Долгова, сидящего на кровати. Сделав шаг, хочу окликнуть, но замираю, как вкопанная, заметив рядом женщину, колдующую возле его плеча. Почему-то мысли, что это может быть врач даже не возникает.
И в следующее мгновение я в этом убеждаюсь, когда Долгов что-то тихо со смешком произносит, а большеротая копия Джулии Робертс начинает кокетливо смеяться.
Господи, Долгов, ты не меняешься! резюмирует она. Что десять лет назад, что сейчас
Ну, а зачем, если я и так хорош? парирует он дурашливо. Но я слышу в голосе эту игривую нотку вышедшего на охоту кобеля, и чувство, будто меня изнутри облили кислотой, особенно, когда женщина протягивает руку и судя по всему, проводит по его щеке, признаваясь:
Я соскучилась по тебе. Очень сильно соскучилась, Долгов.
Никогда не думала, что человека можно возненавидеть с первой секунды. Тем более, когда эта ненависть замешана на ревности. Я вообще всегда считала глупым винить в чем-то другую женщину и никогда не понимала бабских разборок на подобии тех, что учинила мне Лариса. В конце концов, какой смысл, если корень всех проблем в мужике? Это как лечить симптомы вместо их причины.
И вроде бы все это я и сейчас прекрасно понимаю, но смотрю на соскучившуюся «Красотку» местного пошиба, и едва держусь. Так хочется войти и вломить ей в ее джулироберсткую улыбочку, чтоб не щерилась призывно, и держала свои ручонки при себе, а лучше, чтоб вообще исчезла, ибо я не в состоянии вынести «ничего не значащий флирт» от очередной «ничего не значащей бабы». После всего, что я пережила и потеряла, для меня это кощунство, надругательство. Внутри полыхает огнем, и никакая позитивная хрень в духе «это цивилизованно и вообще нормально быть с бывшими в теплых, приветливых отношениях», не работает.
Похрен мне, как там нормально и цивилизованно, и что мы с Долговым два месяца, как друг другу никто. В жопу эти реверансы! Не припомню, чтобы прошлой ночью Серёженька о них вспомнил, когда, как животное, нагнул меня раком и трахнул. Более того, сейчас я даже могу его понять, ибо мое сердце тоже не помнит, не знает и не признает никакого «цивилизованно». Озверев от собственнического инстинкта, оно варварски ненавидит и болит. Разрывается на части от обиды и непонимания. Я не понимаю, почему этой женщине из прошлого, с которой уже ничего не связывает, Долгов позволяет вот так запросто, по-свойски прикасаться к себе, вести эти недвусмысленные разговоры, улыбаться соблазнительно и просто даже оказывать помощь, словно он ее мужчина, и она имеет на это все права, тогда, как я, потеряв всего месяц назад его ребенка и пройдя все круги ада, стою тут, как бедная родственница и чувствую себя чужой, лишней?
И нет, я вовсе не желаю быть на месте «Робертс»: мне не нужны ни его шутки, ни прикосновения, ни близость. Я просто хочу, чтобы он хоть чуть-чуть, хотя бы самую малость уважал мое горе и мои потери, не обесценивая с каждой встречной то, что между нами было.
Вижу, новым мужем ты не особо довольна, словно услышав мой мысленный вой, со смешком убирает Долгов руку Большеротой. Я же убеждаюсь, что возненавидела эту назойливую бабу не зря, когда она вместо того, чтобы как-то смутиться и сделать вид, что ничего не произошло, в шутку, но с претензией, парирует:
А ты вижу, недотрогой стал.
Долгов хмыкает и с ленцой проводит ладонью по затылку. Он всегда так делает, когда придумывает удобоваримый ответ, чтобы не слишком обидеть.
Да не то, чтобытянет насмешливо. -Просто не хочу истечь кровью, пока ты ностальгируешь.
Ой, сиди уж! ничуть не проникнувшись, толкает она его в плечо, отчего он с шумом втягивает воздух.
Томка, твою мать! Больно же.
Не ной и мать мою не трогай. Если бы не я, давно бы уже червей кормил.
Ну, а кто спорит? Но давай поаккуратней. Шкура у меня может и бронёвая, но не когда в нее со всей дури тычут иголкой.
Она у тебя, Долгов, не бронёвая, а сволочная, особенно, когда кладешь на кого-то большой и толстый.
В смысле? Это че щас за наезд?
А вот такой вот! Хоть бы раз приехал просто так. А то вечно либо мимоходом, либо покоцанный весь.
Так ты бы еще дальше забурилась.
О, ну, конечно, пыхтит она зло над его плечом, и я уже по ее перекошенному лицу вижу, что Долгову сейчас снова будет больно.
И точно: в следующее мгновение он стонет от боли.
Бл*дь, Томка, ну, поаккуратней -то будь! Че зверюга-то такая? взяв стоящую рядом бутылку рома, цедит Сережа раздраженно, мне же хочется вырвать руке этой обнаглевшей Томке.
Какого вообще хрена она права какие-то качает? Мужик двести лет, как забыл к ней дорогу, а она все туда же. Самой не стремно?
Какие пациентытакие и медсестры, отбривает меж тем Большеротая, однако, Долгова это только веселит.
Ну, ты и злющая, дразнит он ее, делая несколько глотков прямо из бутылки. А я тебе, помнится, предлагал нанять управляющего на базу и переезжать ко мне в город.
В качестве кого? Твоего вкусного, румяного поросеночка?