Она уснула, кажется, до того как её голова коснулась подушки в моей спальне. В их комнату мы не пошли, оберегая Алёшкин сон, я «на автопилоте» пошёл к себе, а Лёле было уже всё равно
Не всё равно стало Алексею, когда утром он застал её спящей в моей постели и Митю при ней.
Что это значит?! спросил он, сверкая на меня глазами. Что это такое?! Один мне тут войну объявляет, и ты ещё подкапываешься? Внутренний враг?!
Я посмотрел на него, отвлекаясь от плиты, на которой готовил завтрак нам с ним обоим:
Знаешь что, мой мальчик, ты мне выволочек не устраивай, если мне надо будет, я не стану у тебя на глазах устраивать свои любовные дела! Лёле нужна помощь. Надо освободить её от домашних дел и давать ей отдыхать. Она не железный робот. Заболеет от усталости, что делать будем?
Он нахмурился, глядя на меня, глупый гнев его подтаял:
Хорошо, я согласен со всем. Но в твоей постели ей не место.
Я не сказал ничего. Эта ночь была одной из лучших ночей за последние полгода. Лёля была рядом. Я чувствовал её, её дыхание, её тело, её тепло, её сны витали около моей головы. Я мог обнять её. Я мог целовать её волосы. И хотя она почти не чувствовала этого, погружённая усталостью в слишком глубокий сон, я наслаждался уже и этим. Но Алёше я этого не скажу, разумеется
Ты сказал: «один объявляет мне войну», ты виделся со Стерхом? спросил я, вспомнив, что же меня так царапнуло в его словах.
Виделся, он был здесь.
И ты упёрся?
Теперь Алёша ничего не ответил.
Ты как мальчик в песочнице, Алексей.
Он самвспыхнул Алёша.
Ну да: «сам дурак», я покачал головой. С тех пор его не было?
Я ничего не слышал с тех пор.
Будем надеяться, что Лёле удастся
Лёле ты думаешь ты хочешь сказать, что она встречается с ним тайно?! опять засверкал глазами Алёшка.
Угомонись, сказал я. Пусть встретится, только она сможет найти дорогу для всех.
Я встречалась с Игорем. Мы виделись несколько раз. Я приехала к нему домой с Митей, я знала, что они плохо поговорили с Лёней. Нельзя допускать вражды, это грозит всем нам крахом. Поэтому я согласилась на все просьбы Игоря, чтобы он только убрал все свои мечи в ножны и зачехлил ружья, чтобы подождал:
Мите пока всё равно, подожди, Игорь, Лёня уступит, поймёт, что это неразумно и уступит. Я уговорю его. Или Кирилл уговорит.
Вон что?! Так профессор тоже не против, чтобы восторжествовала истина? удивился Игорь. С чего бы это?
Я не стала больше ничего говорить, опасаясь, что он уцепится за мысль о Кирилле. Во всей этой мужской компании только Кирилл, только он один ещё щадил меня, не устраивая сцен ревности, не требовал любви и ласки. Остальные, включая Митю, видимо, сговорились угробить меня своими растущими с каждым днём требованиями, придирками, капризами и недовольством.
Игорь настоял, чтобы мы купили кроватку в его квартиру, «чтобы у Мити была своя комната». Я согласилась и на это. Мы отправились выбирать. Когда мы были в магазине, встретили там Мымроновну. Увидев меня, она подошла, оглядела Игоря с Митей на руках:
Замуж вышла, поздравляю, ухмыльнулась она. Или муж и раньше был? прибавила она, когда Игорь, поздоровавшись, отошёл, думая, что она моя хорошая знакомая, и я не против поговорить с ней. Сколько ребёночку-то? она пробуравила меня взглядом. Кирилл знает?
А вы что в этом магазине для малышей?
У Кирилла внук родился. Вот хочу подарок от кафедры подарить. Посоветуешь, может быть? она усмехается, продолжая сверлить меня бормашиной своих тёмно-карих глаз.
Не думаю, что вам подойдут мои советы, сказала я, сбежать бы поскорее
Да уж, наверное, высокомерно хмыкнула Мымроновна, будь здорова, а то что-то с лица спала совсем.
Я долго готовился к тому, чтобы спросить Лёлю о том, что было там, в её Лысогорской станице. Она только повела бровями:
Ничего особенно интересного, ничего такого, о чём я хотела бы вспомнить и рассказать тебе. Ничего такого, что было бы страшнее, чем взрывы домов.
Она посмотрела так, будто считает, я виноват в чём-то. Когда я спросил, она ответила:
Но ведь вы знаете так много, неужели не могли предотвратить? Ты не понимаешь разве, что
Лёля, неужели ты думаешь, если бы могли предотвратить, не сделали бы этого?
Ты скажи мне! она обожгла меня взглядом. Ты из тех, кто знает больше всех. Ты не из нас, не из стада. Это нас пришли насиловать и стрелять и не прятались даже, они не рассчитывали ни на какое на сопротивление А здесь, взорвали несколько домов со спящими людьми Как может быть, что никто не знал? Столько взрывчатки, что можно тайком провезти и заминировать дома, чтобы никто не заметил?! разгорячилась она.
Мне больно от её упрёка. И я понимаю её чувства, я согласен с её словами, но что я решаю? Лёля, я знаю, но решения принимаю не я. Не я, ты-то знаешь
Предателей по-прежнему слишком много, сказал я. И продажность повсюду. Продажность, возведённая в философию. Это как Змей-Горыныч о двенадцати головах. Одну голову срубаешь, на её месте вырастают две. Пока мы огненный палец, что их плодит, не отрубим, не сможем победить. А пальцев этих не один, а множество. И не все их мы знаем
Так рубили хотя бы те, что знаете! воскликнула Лёля со слезами в голосе, не осознавая даже, что её упрёки для меня хуже любой пытки.
Господи, Лёля
Прости меня, сказал я. Прости, что я всего лишь спица в колесе, что я не ось, вокруг которой вращается колесо событий Но и оси, полагаю, сейчас ещё непросто, пока она спицы все заменит с прогнивших на надёжные Сама видишь, вторая война объявлена, «мочить в сортирах», обещано
Что ж ещё можно обещать после такого Думаю, даже слов других он подобрать со злости не смог
Я улыбнулся:
Полагаю, да
Золотая осень засыпает город прощальными письмами от солнца в виде опадающих жёлтых листьев. Они кружат по утрам в скверах и парках, и обрываемые ветром, падают на ещё тёплую землю. Ещё тёплую, даже инея не бывает пока по утрам. Мы гуляли с Лёлей и с коляской с Митей по дворам вокруг их дома, парков и скверов там поблизости нет.
Чувствуя настроения Лёли, я ни разу не пытался коснуться её так, чтобы она поняла, до какой степени я изнываю от желания к ней. Я не хочу оттолкнуть её. Я продвинусь гораздо дальше, если дождусь, пока она придёт в себя после того, что было на Кавказе, даже просто отдохнёт немного. Тогда и наступит моё время для атаки. Тех нескольких фотографий, что есть у меня, достанет, чтобы превратить рай, в котором так отлично себя чувствуют её Легостаевы, в кипящий ад. Митя никуда не денется от меня в любом случае, но мне нужна его мать.
Вышел мой роман, и я подарил ей экземпляр. И даже расходился по магазинам, благодаря удачной обложке и тому, что я не поскупился нанять людей, которые следили за тем, чтобы в магазинах и на развалах рекомендовали мой опус.
Лёля порадовалась за меня, особенно, когда я сказал, что это только благодаря ей. И более того, что я пишу следующий.
О чём этот?
Снова о тебе. Нет ничего другого в мире, что так интересовало меня.
Лёля улыбнулась. Всё же она принимает мою любовь, ей приятно осознавать, что у неё есть я. Ты поймёшь, что я подхожу тебе гораздо больше, чем твои Легостаевы с их неразрешимыми противоречиями. Тем более что у нас с тобой Митя.
А Митя всё дольше бодрствовал теперь, требуя ещё больше внимания и отдачи. Он переворачивался уже с животика на спинку, вовсю улыбался, хватал себя за ножки и узнавал знакомые ему лица.
К первому снегу я изнывал уже от хронической неудовлетворённости. Теперь Лёля не отказывалась от близости, но, по-моему, не испытывала никакой радости от неё. Этого не было никогда раньше. Между нами всегда было то, что и позволяло мне заносчиво говорить, что у нас нет секса. А теперь секс как раз и появился. Только он был у меня, а для Лёли это стало какой-то чуть ли не тягостной обязанностью, вроде мытья полов. Я не привык к этому, я теряюсь в мире, где такова стала реальность и начинаю сходить с ума Я не хочу так жить, это не жизнь, но изменить я ничего не могу
Ноябрьские праздники, которые теперь праздновали не 7-го, а 4-го ноября и праздновали не всем понятно что, прошли у нас, как и всегдапросто мы, я и отец, были дома. От дежурств я отказался, чтобы иметь возможность помогать Лёле, походы в детскую поликлинику на взвешивание и осмотры в месяц и в два, теперь подходил третий месяц. И сносил теперь насмешки своих коллег, которые называли меня «кормящей мамашей», но я не обижался.