Никогда в жизни ему не доводилось видеть ничего страшнее.
Весы упирались в небо - то есть в то место, где должно было быть небо, а сейчас была красная, мутная каша. Весы занимали полмира, чер- ные, жуткие, с закопченными котлами вместо чаш... И все стояли молча - Белый Рыцарь в изорванном плаще, тонкогубая женщина с погасшим фонари- ком, мальчик в простреленном комбинезоне, Барракуда с ритуальным кинжа- лом в опущенной руке, маленький паж, и еще много, много...
- ЦЕНА.
Ивар не видел, кому принадлежал этот голос, которого лучше бы не слышать никогда.
- ЦЕНА.
Плечи Весов дрогнули - Ивар увидел Белого Рыцаря на одной из чаш, Весы накренились, но Барракуда бросил на другую чашу свой кинжал - и Весы выровнялись, и в следующую секунду Рыцарь был уже высоко вверху, в мутной кровавой каше... Ивар хотел закричать - но невидимая сила швыр- нула его на опустевшую чашу, и, вцепившись руками в черные склизкие це- пи, он увидел в котле напротив груду контейнеров, из-под отлетавших крышек медленно поднимались головы в шлемах, но Ивар был тяжелее, он перевешивал, пока на чашу напротив не швырнуло Регину, мертвого Саню, смеющегося чертика на липучке...
Ивар почувствовал, как его чаша идет вверх. Он кричал и прыгал, желая стать тяжелее, весомее, умилостивить Весы... Но кровавая каша бы- ла все ближе, а земля уходила все дальше, и голос, которого лучше бы не слышать, торжествующе твердил:
- ЦЕНА. ЦЕНА. ЦЕНА.
...Несильная боль в плече. Он открыл глаза - над ним сидел Барра- куда со шприцом-пистолетом:
- Ты что? Ивар, ты что же?
Он лежал, чувствуя, как расслабляется мокрое, холодное, как лягуш- ка, непослушное тело. Действительность, какой бы она не была, оказалась стократ лучше сна. Ему захотелось улыбнуться Барракуде - но улыбки не получилось.
- Ивар... Ты же держался. Немного осталось. Все будет хорошо. Слы- шишь?
- Я больше не могу, - сказал Ивар виновато. - Я не могу...
Барракуда закусил губу. Секунду сидел, раздумывая. Потом быстро взял Ивара за плечи:
- Сядь... Вот так. Я научу тебя боевому заклинанию тигардов... Знаешь, когда воин обескровлен, когда кажется, что все, конец, непере- носимо... Мне всегда помогало. И когда я в шлюпке взрывался, и когда я карцере сидел годами... Закрой глаза. Крепко. Повторяй за мной: сквозь ночь. Сквозь день. Травой сквозь могильные плиты...
- А что такое могильные плиты?
- Потом... Сейчас повторяй. Сила земли. Сила воды... Ор загг, ор хон, ава маррум... Ну, Ивар: сквозь ночь...
- Сквозь ночь, - прошептал Ивар одними губами.
Миллиарды звезд. Пахнет хвоей. Теплый ветер на краю обрыва...
- Сквозь день... Травой... сквозь могильные плиты...
Сначала было тяжело, губы немели и не слушались, потом стало лег- че, и незнакомые слова приятно щекотали язык:
- Ор загг, ор хор...
- Ор хон...
- Ор хон...
- Услышь, защити, сохрани мое имя, сохрани мою душу...
- Услышь... Защити...
Он повторял и повторял вслед за Барракудой странные слова; липкая тяжесть страшного сна уходила все дальше, высыхал холодный пот, и от- пускала лихорадочная дрожь. Уже после того, как умолк Барракуда, в ком- нате долго жила незнакомая речь: слова летали, сталкивались, шуршали, как полчища ночных бабочек...
Потом он откинулся в изнеможении, в сладком изнеможении, как пья- ный; Барракуда поднялся:
- Вот так... И спи. Люди ночью спят, один только ненормальный Ко- валь работает...
Он шагнул за порог - и в эту секунду Ивар понял со страхом и сты- дом, что не может оставаться в комнате один.
Не может, и все.
...Облезлое пассажирское кресло с какого-то древнего, давно списанного корабля показалось ему мягче самой пышной постели. Высокие своды зала терялись в полутьме, и нависали со всех сторон полки-сей- фы-стеллажи, и мягко ворчал вентилятор - как дома...