Опасно заскрипела щеколда, он поспешил глубоко вдохнуть и сказать себе как можно тверже: нет.
- Нет, - шепотом сказал Барракуда. - Я не могу, Онов... За моей спиной люди, я не могу рисковать... Ты - плохой заложник. Я уважаю твое желание пожертвовать собой - но не с моей помощью, Онов.
Командор молчал; казалось, что он не в состоянии понять обращенные к нему слова.
- Ребенку ничего не грозит, - сказал Барракуда громче. - Ему ниче- го не грозит, если ты исполнишь обещание...
- Я исполню обещание... - эхом отозвался Онов.
- ...и получишь ребенка обратно. Если я отдам его сейчас... Ника- кое честное слово не защитит тигардов.
- Я клянусь! - голос Командора сорвался на хрип. - Я клянусь свя- тыней...
- Ты не веришь в святыни.
- Я клянусь жизнью... Ивара!
- Она в безопасности. Не трать времени, Онов... Возвращайся... и поспеши. Это жизнь и смерть... Поверь, это единственный выход. Для нас обоих.
Лицо Онова странно дернулось. Сквозь страх и стыд, сквозь боль за отца Ивар ощутил вдруг жалость, острую, как нож.
- Кай... - тихо, жалобно прошептал Командор. - Я умоляю...
Ноги его согнулись. Ивар зажмурил глаза, и в наступившей для него темноте колени отца глухо ударились о пол.
...Рука Барракуды оттолкнула Ивара к двери, полуослепший от слез, он ткнулся в прохладную обшивку, отшатнулся, за его спиной рыдал и проклинал отец, проклинал и снова молил - Ивара схватили чьи-то руки, потащили прочь. Отрешенно глядя сквозь обступившие его бледные лица, Ивар страстно пожелал оказаться за зеленой скатертью под голубым шат- ром.
...Они играли в трехмерную "войнушку", Ивар и Саня; палили пушки, и пахло порохом - а в воображении Ивара порох источал запах жженой синтетики. После полутора часов баталии девятилетний брат наголову разбил армии пятилетнего, и потрясенный поражением Ивар не выдержал и разревелся.
И еще ревел, глядя, как загадочно улыбается мама. И еще ревел, когда она все с той же загадочной улыбкой извлекла из-за шкафа целую и невредимую, предусмотрительно запрятанную дивизию Иварова войска, и доверительно сообщила новое для младшего сына слово - "резерв"...
Слезы на Иваровых глазах не успели еще высохнуть - а волна вос- торга, свирепой полководческой радости уже захлестнула его по самую макушку. И хлопал глазами удивленный Саня - он-то ведь большой, должен знать, что такое этот резе.... зере... "резерв"!..
Ивар проснулся - в темноте, в замкнутом пространстве; у него в душе не осталось резервов. Ни капельки.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
* * *
...А если фонарик погаснет?!
Ивар плавал в полусне-полубреду; вокруг него покачивались звезды, нет - не звезды, фонарики в мертвых руках... Он висел посреди космоса, нагой, скорчившийся, белый от холода, ни верха, ни низа, ледяные сияю- щие россыпи - и пустота...
Отчаявшись, он прошептал непослушными губами - "мама".
Космос плавно качнулся.
- Мама... Мама!..
Он по-прежнему висел посреди пустоты, но не черной и враждебной темно-красной, теплой, бесконечно спокойной. Умиротворение и покой. Полная защищенность. Он плывет в пустоте, прорезанной пульсирующими кровеносными сосудами - расслабленный, все такой же нагой, все такой же скорчившийся и слабый - но бесконечно счастливый, потому что любовь, совершенно осязаемая любовь обнимает его теплой пушистой шерстью, зак- лючает в кокон...
Космос.
Надолго ли хватит фонарика?..
Он глубоко вздохнул, приходя в себя.
-...Прародина - для всех?
Серьезный парень с подносом в руках - тот, что приносил Ивару еду - удивленно обернулся от двери.
- Я хотел спросить... Прародина - она для всех? Или... только для тигардов?
Парень задумался. Пожал плечами, ответил, глядя в сторону:
- У всякого есть мать... Но не у всех одна мать, правильно?..
...Мама!..
Перебивая дорогое воспоминание, проплыла по дну памяти восьминогая тень-паук. Два переплетенных тела в метре над полом.