Саня лежит на операционном столе... Сегодня утром Ивар отвернулся, когда Саня хотел заговорить с ним. Зависть... Смертельная зависть к брату, притворившаяся обидой. Может быть, это Иварова зависть направила выстрел Сане в грудь?
Голоса в коридоре. Отрывистые, злые. Стихли.
Ивар лег и снова поднялся. Оттянул рукав - след от прививки, чуть заметный темный кружок, был еще заметен.
Вчера Ванина сидела напротив, положив рядом свою черную сумку... Не прошло и суток. Она злилась на Ивара, она краснела, у нее были узкие губы и светлые глаза, а что теперь?!
Он всхлипнул. Мама...
От матери осталась медная табличка, вмурованная в Стену Мертвых. Он не видел маму... после. В его памяти она только живая... А Ванину он видел сначала живой, потом мертвой. Что останется от нее? Тоже... таб- личка?..
...Среди мертвых страшно. Ленивые вороны на трупах... На поле боя и год, и два, и три года спустя будет расти жирная сочная трава. А пока - торчат обломки копий, и кто-то бродит среди мертвых тел - ищет... Высматривает... Тревожит павших...
Когда через час, а может быть, и два - он потерял счет времени - незнакомый угрюмый парень принес ему поесть, Ивар с отвращением по- косился на тарелку и, пожав плечами, уселся носом в угол. Еще через не- которое время угрюмый молча забрал нетронутый обед.
И снова шаги в коридоре - о, эти тяжелые шаги он услыхал задолго до того, как рывком распахнулась дверь и Барракуда, злой, осунувшийся, бросил с порога:
- Голодовка, да?
Ивар поднял голову. Выпуклые глаза Барракуды глядели на него хо- лодно и яростно; Ивар выдержал этот взгляд. Спросил шепотом:
- Что с моим братом?
Барракуда стиснул зубы:
- Разве я стрелял в твоего брата?
- Мне плевать, кто в него стрелял, - сказал Ивар, не опуская глаз. - Но если он умрет, его убийца - вы.
- Его убийца... - начал Барракуда сдавленным, приглушенным го- лосом, - его убийца...
И замолчал, с видимым усилием давя в себе не сказанные слова.
Поселок лихорадило. Ивар кожей чувствовал напряженные, косые взгляды; Барракуда тащил его недавно пустыми улицами, и там, где появ- лялся мальчик, стихали приглушенные разговоры, чтобы тут же возобно- виться за его спиной.
Поселок пребывал в трауре - и вокруг глаз женщины-наблюдателя, обернувшейся навстречу Барракуде, лежали черные траурные круги:
- Они вызывают. Они вызывают уже семь с половиной минут.
- Соединяй, - процедил Барракуда, выталкивая пленника поближе к экрану.
Секунда - и для Ивара не осталось в мире ничего, кроме огромного, во всю стену, лица Командора Онова.
Мгновение - отец глянул на сына, будто желая удостовериться, что он цел; быстрый, даже беглый взгляд - но Ивару сделалось страшно.
Он не помнил, чтобы отец когда-либо так смотрел. Ярость - да, бла- городная ярость, приводящая в трепет; гнев, раздражение - да, но сейчас глаза Командора казались мутными, невидящими, будто подернутыми плен- кой. Пленкой ненависти, которая граничит с безумием.
Ивар отшатнулся, и вся тяжесть свинцового командорского взгляда обрушилась на Барракуду.
Еще секунду длилась тишина; потом Барракуда медленно, не отрывая глаз от экрана, откинул кресло и сел, поставив Ивара у подлокотника.
Качество связи было отличное - Ивар видел острия несбритых во- лосков на отцовом подбородке, запекшийся рубец на верхней губе и красные прожилки в белках замутившихся глаз; потом рот Командора дер- нулся, чтобы прошипеть:
- Отброс-сы... Подонки.
Ивару захотелось закрыть глаза и заткнуть уши. Отец не может быть некрасивым. Даже в горе и ненависти.
Онов прерывисто втянул воздух:
- Подонки... Вам припомниться все. Вы заплатите... Ты! - он зах- лебнулся, невидящим взглядом уставившись на Барракуду. - Ты проклянешь день... За каждую капельку его крови... Ты...
Ивар беззвучно заплакал.