Когда-то мне хотелось узнать причины такой ненависти, но с годами стало просто всё равно. Я не психиатр, чтобы копаться в голове конченного садиста, и не умалишённая, чтобы лезть в его дела. А дела его слишком явно попахивали дерьмецом, как и все деловые контакты моего отца. Белов с Уваровым кипели в одном котле, как и их партнёры, и нам оставалось только мечтать о том, чтобы дров под него накидали побольше.
Вера Михайловна, нам пора возвращаться, подошёл водитель, ворвавшись в мою тишину.
Я оккупировала скамейку на заднем дворе детского дома, пыталась найти равновесие в разыгравшейся весне и, почему-то, воспроизводила в памяти маму и последний наш Новый год с ней. К рождеству она скончалась, по словам отца от кровоизлияния в мозг, а перед этим, в новогоднюю ночь, они ругались. Слышались удары, болезненные стоны, треск разваливающейся на щепки мебели, мольбы остановиться и перестать.
К утру её уже отвезли в больницу, а через восемь дней мы хоронили маму в закрытом гробу. Мне было шестнадцать, и я видела, слышала и замечала больше, чем младшие сёстры, но самого главногосожаления и вины в глазах Михаила Белова я в тот день не увидела, как и лёжа на больничной койке после потери смысла жизни. Всегда расчётливый взгляд, оценивающий прибыли и перспективы.
Через двадцать минут, кивнула ему, выверяя время на часах.
Вы можете не успеть к ужину, и Борис Маркович останется недовольным, насел мужчина, мягко требуя послушания.
Двадцать минут, Юра! С мужем я разберусь, повысила резкость, ставя на место водителя. Свободен. Жди в машине.
И за этот тон Боря отыграется сегодняшней ночью, и, скорее всего, за опоздание. Всё знала, всегда предупреждала и избегала такое развитие, но в данный момент что-то внутри сломалось, а может не в данный, может надламывалось давно, а сейчас до конца треснуло. Было желание лечь на эту скамейку, закрыть глаза и вздёрнуть кверху лапки, выпустив крупицы жизни и перестав дышать.
Перестала бы, если б не угрозы отца заменить моё место Наденькой, или ещё хужеЛюбашей. Надька крепкая, сможет дать отпор, а Люба Люба больше всех похожа на мать. Такая же нежная, слабая, хрупкая. Сделала вдох посильней, расправила лёгкие, глотнула аромат липовой смолы, сладкой, как само лето.
Поживу ещё и Бориса с собой заберу, когда придёт срок, дала обещание самой себе и в обход прошла к выходу, чтобы не касаться в таком раздрае детей, чтобы дать себе возможность собрать в кучу эмоции и спрятать их поглубже, под панцирь, пока не окунулась в привычный ад.
Юрий старался, гнал, нарушал скоростной режим и пробивался объездными путями, минуя пробки. Не верилось, но Уваров не узнал о моём небольшом срыве, видно водитель не доложил, только смотрел всю дорогу в зеркало заднего вида и задерживал взгляд дольше обычного.
Я успела принять душ и переодеться до возвращения Бориса, даже распорядилась о количестве блюд и о марке вина, и меланхолично занялась тупой расстановкой тарелок и ровной укладкой по строгой линии столовых приборов. Приходящие шлюхи не успевали узнать правильное применение всех вилок, что очень бесило садиста и добавляло остроты в его игрищах.
Уже накрыли. Спущусь через десять минут, пролетел мимоходом муж, направляясь к лестнице. Скажи Полине, чтобы спускалась.
Полина. Завтра утром я снова забуду её имя, которое вечером напомнит заботливый Борис. К любовнице, естественно, я не пошла, приказав горничной подняться и предупредить о начале ужина. Уваров не узнал о моей двадцатиминутной слабости, но утреннюю несдержанность не забыл. Мясо с овощами превратились в его тарелке в фарш, бутыль коньяка споро дошла до дна, искры из глаз, разве что, не подпаливали скатерть.
По сложившемуся обыкновению, в произошедшем был виноват он, от его ненависти дымилась я, а проплаченные плюшки на сладкое получала любовница. Вот и сейчас она вздрагивала от каждого резкого движения и бряканья бокала о поверхность стола.
Готовься и в спальню, вытер руки, отбросил салфетку и выжег злостью на мне клеймо.
Дальше начинался абсурд, под стать извращённому режиссёру сумасшедшего дома. Полина ушла в свою комнату привести себя в требуемый вид, я выключила в своей спальне верхний свет, оставив настенные бра и торшеры на тумбочках, Борис выбрал нужные ему девайсы и с ноги распахнул дверь, как раз через минуту после того, как впорхнула напуганная шлюха.
Утренняя злость разрослась прямо пропорционально осушенной бутылки, перемноженной на годы брака и несбывшихся надежд. Я пыталась отключиться от демонстрации точных ударов несоразмеренной силы, но меня возвращали хлёсткие оплеухи, оскорбительные окрики и обещание проделать тоже самое со мной.
Боря разошёлся до такой степени, что дотрахивал бессознательное тело и кончал, отвешивая пощёчины по моим щекам. Наутро за столом мы сидели вдвоём, а вещи Полины отправились к ней домой, или на свалку, если эту ночь она не пережила.
Муж, как никогда, был мил и обходителен, только в глазах пылала привычная ненависть. Скорее всего, он решал, кто займёт вакантную должность любовницы, и какая из них зацепит меня посильнее. Позже, стоя перед зеркалом и замазывая следы неудачных ударов, окончательно поняла, что из этого дерьма нужно выбираться.
Именно сейчас, когда я смогла отложить приличную сумму на чёрный день, когда сестрёнки выросли и готовы выслушать и принять ответственное решение, когда связи и возможности отца перестали для меня что-либо значить. Надо только поймать момент.
Телефон по ушам резанул внезапно, тишину разбил нудный рингтон. На него мне звонили редко, так что от непривычного звука я взвилась к потолку. Отлепила от комода гаджет и растерянно приняла звонок от Любаши, которая давала о себе знать только по праздникам.
Вер, простонал динамик обездушенным голосом сестры. Давай встретимся. Я хочу увидеть тебя и поговорить.
Глава 9
Любовь
Как долго можно просидеть, разучившись дышать, двигаться, чувствовать что-то кроме выворачивающей боли, заполняющей каждую клеточку, каждую молекулу организма. Картинка на экране расползалась, мутнела и застилалась пеленой.
Она выглядела в корне неправильной, ненастоящей, злой. Это я должна была быть на ней, меня должен был обнимать Сергей, мой пост должен был кричать о счастье. Мой А не её Серёжа обещал отвезти меня на Мальдивы в свадебное путешествие. Он клялся мне в любви и обещал счастливое, совместное будущее. А какой результат? Две полоски, разбитое вдребезги сердце и одиночество
Любаш, на, выпей, поднесла Маринка край чашки к губам и наклонила, заставляя сделать обжигающий глоток вонючего и крепкого пойла, от которого лёгкие сжались ещё сильнее, а слёзы обрели горечь. Делать-то чего будешь?
Что в моей ситуации оставалось делать? Либо наглотаться таблеток и отправиться к маме, либо сделать аборт, пока папа ни о чём не прознал, и ждать выгодную партию, подобранную им. Сейчас я склонялась к таблеткам, потому что кровь отказывалась бежать по венам, а все внутренности рвались от отчаяния, а от мысли о другом мужчине, дотрагивающемся до меня, выворачивало наизнанку.
Не знаю, выдавила, забирая чашку и осознанно опрокидывая её в себя. Можно мне остаться у тебя?
Отец не будет против? с опаской глянула на меня Марина и перевела взгляд в окно, где с минуты на минуту должен был появиться Вадим, не дождавшись меня у института и вычислив местонахождение по шпионской программке в телефоне.
Это уже неважно, дёрнула в сторону голову, отбрасывая картинки возможных последствий родительского гнева. Домашний арест и урезание карманных денег не такое страшное наказание в жизни, на фоне предательства любимого мужчины. Если и будет против, пусть забирает бесчувственное тело и делает с ним что хочет.
Следом я плеснула себе ещё самогона, отстучала отцу сообщение и выключила телефон. Сегодня моим успокоением стала бутылка, старательно приготовленная Маринкиным дедом в деревне. Оказалось, что в крепком градусе хорошо топятся проблемы, боль и тоскливые мысли, а качество потопления напрямую зависело от количества этих самых градусов.
Я не помнила, как оказалась на кровати, не знала, пригнал ли отец Вадима и группу поддержки, не думала об отцовском гневе и не представляла Сергея, занимающегося сексом с приобретённой женой. В голове звенела пустота, в груди зияла дыра, в глазах скакала ходуном мебель, изгибаясь и расползаясь, как нагретый в руках пластилин для поделок.