Здравствуйте, дядя Петя! поздоровались мы. Здравствуйте!
Здорово, мужики! ответил дядя Петя. Садись, кто куда может, и беседуй!
Мы сели на траву, и Илюшка Матафонов два раза осторожно кашлянул, так как не хотел, чтобы дядя Петя догадался про Леньку Пискунова и не испортил бы наше важное, большое дело. Потому Илюшка третий раз осторожно кашлянул и сказал:
Дядя Петя, тут вот какое дело! Сегодня на Калининской один чудик на «москвиче» чуть не разбился Такой дурак! Стал заворачивать за угол, а тут еще машина, а потом еще машина и
Ну-ну! сказал дядя Петя. Чего же дальше?..
Чуть не столкнулись! тихо сказал Илюшка и покраснел. Это у него всегда так: когда надо чего-нибудь соврать, у Илюшки заплетается язык и краснеют щеки.
Чего же дальше? засмеялся дядя Петя. Пока ни чего интересного не было
Это я врал! сказал Илюшка. Дядя Петя, вы знаете хромого, что ездит на «москвиче» номер тридцать двадесять с ручным управлением?
Дядя Петя сначала ничего не ответил. Он как-то хитро улыбнулся и задумчиво пощипал нижнюю губу.
Этого лысого я знаю, сказал дядя Петя, очень хорошо знаю! Вот что я вам могу сказать, мужики! Ну, а вы почему о нем спрашиваете?
Да так! ответил Илюшка. Просто для интересу
Нет, уж ты отвечай! сказал дядя Петя. Раз начал так говори
Ничего я не скажу! ответил Илюшка. Военная тайна!
Дядя Петя внимательно посмотрел на Илюшку Матафонова, опять потрогал свою толстую губу, но не улыбнулся.
Значит, ты серьезное дело задумал, Илюшка, сказал дядя Петя, если такой взрослый стал! Лысый работает в артели «Металлист». А теперь, мужики, я ужинать пошел
Мы попрощались с дядей Петей и забрались на штабель дров. Илюшка встал перед нами и сказал:
Я думаю, у Леньки Пискунова есть нож! Раз он с такими людьми, как лысый, ездит, значит, у него есть нож!
Ц-ц-ц-ц! сказал Валерка-Арифметик.
Потом мы немного помолчали.
Вот что, робя! наконец сказал Илюшка Матафонов. Теперь уже не игра решайте, будем дальше копать Леньку Пискунова или не будем?
А ты будешь копать? спросил Валерка.
Буду!
Мы долго думали. Может быть, десять минут, а может быть, и двадцать. Я думал такое, что никому никогда не расскажу, хотя по лицу Валерки-Арифметика видел, что он думает то же самое. Лицо у него было задумчивое и бледное, а что касается Генки Вдовина, так тот зло кривился и сжимал кулаки.
Я буду копаться! сказал Генка Вдовин. Я ему морду набок сворочу!
Справедливо! сказал Валерка-Арифметик. Я тоже буду копаться!
Надо копаться! вздохнул я. Раз начализначит, нам уже нет пути назад Вот в киношке «Последний вечер» один чудик говорит, что нельзя останавливаться на полпути Видали, робя, эту киношку?
Надоели киношки! вдруг закричал Илюшка Матафонов. Все киношки да киношки! Подумаешь! Мы это дело с Ленькой Пискуновым интереснее, чем в любой киношке, устроим!
Не болтай, Илюшка! сказал я. Вон в «Деле пестрых» так все интересно, что ай-люли!
Они комбинированные съемки делают, сказал Валерка-Арифметик. Американец думает, что в кино все правда, а они комбинированные съемки делают
К черту киношки! заорал Генка Вдовин. Что мы теперь с Ленькой Пискуновым делать будем?
Мы продолжаем следить за Ленькой Пискуновым, не спускаем глаз с лысого и с того человека, что встретился нам в сосенках! сказал Илюшка. Начинаю подозревать, что этот человек тоже имеет отношение к делу «Икс два нуля!»
То-то же! обрадовался я. Этот человек, из сосенок, самый опасный!
Не перебивать! приказал мне Илюшка. Завтра мы начинаем слежку за Ленькой Пискуновым с пяти часов утра. Было замечено, что он иногда ходит ловить рыбу на Читинку, а из дома выходит без удочек. Где он прячет удочки, вот что интересно!.. А послезавтра мы начинаем заниматься приемами самбо, что значитсамооборона без оружия. Я книжонку достал. Мировая!
Ура! Кое-что есть любопытное!
Каждый знает, что в пять часов утра из дому уйти легче, чем вечером. Нужно сказать, что ты идешь на рыбалку, и тебя разбудят. Мои папа и мама считают, что рыбная ловля облагораживает человека, так как воспитывает любовь к природе, созерцательность, усидчивость, способность к глубоким размышлениям. Все это, наверное, правильно, но я точно знаю, что любовь к природе рыбная ловля не воспитывает. Окунь так заглатывает крючок, что из него кишки лезут, когда тянешь крючок обратно
Мы с мамой с вечера поставили будильник на половину пятого, но проснулся я сам. Было четыре часа утра, а уже светло, как днем. И тихо-тихо. Я даже услышал, как на вокзале кричат тепловозы, хотя в нашей квартире никогда раньше не были слышны их голоса. «Пришел!»сказал один из них. «Ухожу!»ответил второй.
«Куда ты идешь, Борька Синицкий! печально подумал я о себе. Куда!»
Я лежал на спине вытянувшись. Ноги доставали почти до спинки кровати, и одеяло было уже коротковато. Когда я однажды пожаловался маме на это, она сказала: «Взрослые люди не завертываются в одеяло с головой!» Тогда я почему-то не обратил внимания на ее слова, а вот сегодня подумал, что я уже действительно большеватый парень. Не взрослый, конечно, а большеватый.
«Большой ты уже, Борька, большой! подумал я. Вот лежишь себе на кровати, а потом поднимешься и пойдешь искать жуликов!» И я поднялся, и выключил будильник, и подумал еще о том, что первый раз в жизни так рано проснулся сам: утром меня раньше надо было будить с пушками. Потом я напился горячего кофе из термоса, съел холодную котлету, бутерброд с сыром и вышел на лестницу. Когда я закрыл дверь, то услышал голоса папы и мамы. Они, наверное, удивлялись тому, что будильник не звенел, а я встал сам. На улице было сыровато, прохладно, но солнце светило ярко.
Американец точный, как часы! засмеялся Валерка-Арифметик. Здорово, Борька!
Они, оказывается, все трое уже ждали меня у подъезда. И мне вдруг стало очень весело. Наверное, потому, что горело яркое солнце, что ребята были чистенькие, умытые, свежие, как белье после стирки. И даже пахло от них, как от белья, солнцем и воздухом. Может быть, и от меня так же хорошо пахло.
Минут через десять мы сидели в кустах возле тропинки, которая вела от дома Леньки Пискунова. Он всегда ходил на рыбалку по этой тропинке. Мы сидели тихо, и я слушал птиц.
Самым веселым оказался дрозд, который выделывал бог знает что! Он дразнился. Он дразнил ту синицу, что лениво сидела на ветке. Дрянная была синица, малохольная, и он правильно ее передразнивал, но онахоть бы хны Я терпел-терпел, да и показал синице кулак; она искоса посмотрела, подумала немножко и улетела; мало ли что может быть в моем кулаке.
Справедливо! шепнул мне Валерка-Арифметик. Расселась, как барыня, и важничает. Толстуха!
Молчать! зашипел на нас Илюшка Матафонов.
Я засмеялся про себя. Мне просто не верилось, что по извилистой тропинке может пройти какой-то жулик Ленька Пискунов. Такими веселыми были птицы, таким синим и ярким утро, что не верилось в Леньку Пискуноваи в то, что он обворовал ларек, и в то, что он жулик, и в то, что вообще он есть где-то. «Сочинит же!»подумал я об Илюшке Матафонове и опять про себя засмеялся.
Потом я стал думать про то, почему в наше Забайкалье не прилетают скворцы. В Томск, где живет моя тетка, они прилетают, а в Забайкалье нет, хотя у нас и лето жарче, и солнца больше, и вообще веселее. Я однажды был в гостях у тетки мне очень даже понравились скворцы. Там один скворец был такой чудик, что я его за пять минут научил свистеть.
Я совсем забыл про Леньку Пискунова, но Валерка-Арифметик вдруг тихо ойкнул и схватил меня за голую ногу холодными пальцами. Тут я сразу все вспомнил и стал смотреть на извилистую тропинку.
Ленька Пискунов шел не один: с ним были трое дружков. Тот, что пониже и потолще, назывался Женька, а другой медленный, как пароход Васька. Третий же совсем недавно стал приходить к Леньке. У него были здоровенные плечи и круглое, как помидор, лицо.
Мы не дышали, когда Ленька с дружками проходили мимо нас. Их хорошо было видно, а слышно еще лучше, и мы так и замерли, когда Ленька Пискунов сказал: