В зеркале заднего вида мелькнул человек, Витька высунул руку с пистолетом в окно, надавил трижды на спуск. Человек ухнул в яму. По пикапу открыли огонь. Витька врубил переднюю, вывернул руль вправо. Пикап уперся в припаркованный полтора десятка лет ржавый спорткар, смял его гармошкой, заскочил на капот передними колесами и выпрямился вдоль дороги.
Он помчался вдоль Сивки, вдавливая педаль в пол. Вскоре впереди показался чернеющий в ночи исполин Мида с пылающим на вершине, словно маяк, вечным огнем.
Добрался. Смог.
Он вскинул руку навстречу набегающему ледяному ветру и закричал во весь голос.
***
На звуки мотора и крика из Мида выскочили дозорные. Предупредительно выстрелили в воздух, потребовав немедленно остановиться и выйти с поднятыми руками. Не узнали в прибывшей таратайке сталкерский пикап.
Свои! прохрипел Витька. Братцы
Так это Витек! Опустить оружие!
Витька с Семой вернулись! полетела молва по голосам.
Внутри здания заиграли фонарные лучи. На улицу выбегали закутанные в тряпки люди. Они приветственно кричали, махали руками, многие держали зажженные свечи и лампады. Не пугал людей даже пронизывающий до костей ледяной ветер.
Электричество отсутствовало в Миде уже много месяцев. Мера вынужденная все запасы топлива давно распродали за воду, а небольшие остатки держали только для автомобилей. К темноте быстро привыкаешь, даже находишь в ней много плюсов. Когда серость становится чернотой ее перестаешь замечать, так даже легче. Один генератор в Миде все же работал питал прожектор на вершине шпиля, прозванный в народе «вечным огнем». Его распорядился установить Опер в память погибшим защитникам Мида, и топлива на него не жалели.
Слава богу, они вернулись!
Воды!
Пить! Дайте пить ребенку!
Дозорные помогли Витьке выбраться.
Ни хрена себе, выпалили Бизон, оглядывая машину. Вас, что через мясорубку пропустили?
Подошел Опер.
Почему не отвечали по рации?! спросил глава Мида с ходу. Разглядел машину, и тут же его напор сник. Вот черт
А Сема? спросил Бизон.
Твари убили.
Вот блять.
Повисло молчание. Сталкеры прыгнули головы.
Движок! Где? спросил Опер.
Сдал, сказал Витька сквозь зубы. Почему водовозки не было на наливной?
Была! Четыре часа вас прождала. Я думал, что-то случилось и отозвал, а вам навстречу отправил группу. Разминулись, наверное.
Отзывай, пока их мародеры не кончили. Все уже.
Опер обратился к Бизону:
Водовозка должна быть у наливной ровно в восемь. Сам поедешь в сопровождении, и возьми пять человек.
Понял.
Я воду забрал. В баке она.
Ты забрал? Опер запнулся, понял, что отчитывать Витьку при свидетелях не стоит. Обернулся к Бизону. Принять строго по накладной.
Окинув Витьку недовольным взглядом, глава Мида ушел в здание. Бизон сел за руль, заерзал на мокром сидении.
Задняя не работает, если что, предупредил Витька. И движок не насилуй, он и так подвиг совершил.
На крыльце рыдали, стоя на коленях, теща и жена Семы. Витька прошел мимо не остановившись. Наверное, должен был ощутить приступ стыда за смерть напарника, все же глава двойки несет ответственность за подчиненного, но не почувствовал ничего. И стыдно стало именно за это за пустоту внутри.
На первом этаже его встретил Арарат. Выглядел механик неважно: волосы мокрыми мотками лежали на лице, глаза блестели стеклом, смотрели куда-то сквозь него.
Привез?
Витька кивнул и сказал:
Сегодня твои дочки попьют, не волнуйся.
Семен, это Хоть не зря?
Не зря.
Арарат отстранённо покосился на обугленный чернотой, наспех замазанный известкой дверной проем, в этом месте погиб отец Семы. Матусевич старший положил троих дружинников одним кухонным тесаком, прежде чем получил пулю в спину. Герой.
В центре главного холла в память о погибших защитниках из оружия захватчиков соорудили рукотворный алтарь. Сюда приносили личные вещи, фотографии, любимые книги. В первый месяц люди приходили каждый день, чтобы оплакивать родных, постепенно поток иссякал. Все на этом свете забывается, даже смерть. Чтобы «сохранить народную память», Опер издал указ, в котором обязал мидовцев приходить к алтарю регулярно, и даже прописал подробное руководство к ритуалу. Подходить к алтарю следовало слева направо, голову держать траурно наклоненной на тридцать градусов к полу, руку прикладывать обязательно левую с касанием «алтарной конструкции» всей пятерней, прикосновение длится не менее пяти секунд, необходимо вслух произнести фразу: «Спасибо тебе защитник за то, что я живу», вместо троеточия вставляется имя одного из погибших, упоминать одни и те же имена не следует более двух раз подряд. Чтобы никого не забыть, рядом с алтарем повесили список погибших, отдельным пунктом указали полный запрет на произношение имени Кобальта. В будние дни предписывалось совершить не менее двух благодарственных подходов, в выходные не менее четырех, в памятные дни не менее шести. В день рождения каждого защитника его имя упоминалось всеми Мидовцами без исключения вне очереди. За исполнением указа, а также за функционированием вечного огня следил почетный караульный, который менялся ежедневно был составлен список дежурств, в него попадали все, кто не задействован в добыче воды. В обязанности караульного также входило посещение больных и ослабленных для «свершения процедуры на дому». За уклонение от ритуала нарушителя ждал штраф в виде понижения нормы, всеобщее порицание на еженедельных памятных мероприятиях, и даже в крайнем случае изгнание.
Витька проследовал мимо алтаря, не обратив внимания на замечание караульного, поднялся на второй этаж в фельдшерскую. В дверях его встретил Горский. Выглядел врач жутко уставшим. Казалось, дунешь на него упадет.
Ну как он? сходу спросил Витька.
Горский кивнул. Значит, живой.
Привез? с надеждой в голосе спросил врач.
Витька протянул ему флягу с пояса. Горский крепко схватил ее обеими руками, прошел к столу, расставил стаканчики и поровну разлил.
За хороший товар наливщики накинули сверху пару литров в качестве чаевых, так что счетчик на приемке покажет точно по накладной. За присвоение воды Витьку могут серьезно наказать, но Горский его не сдаст. По инструкции, написанной Опером, вся поступающая вода сливается в бак под чутким надзором приемной комиссии, затем та же комиссия рассчитывает нормы на несколько дней вперед, распределяет талоны, и только потом начинается отпуск в строгой очередности по степени нужды. Все это часто длится по несколько часов, а то и полдня. Ромка и другие больные не могут столько ждать.
Витька насчитал пять стаканов, а должно быть шесть.
Кто? спросил он.
Марина, ответил Горский, опустив взгляд.
Марина Артуровна была хорошей женщиной, тихой и отзывчивой. Спаслась одна, в Катастрофу потеряла всю семью, отношений в Миде так ни с кем и не построила, хотя одинокие мужики на нее посматривали с большим интересом. Как и все тяжело переносила жажду, но подкосила ее кишечная инфекция.
Облизнув пересохшие губы, Горский обратился к Витьке:
Поможешь?
Сталкер кивнул.
Сам как? врач указал на его раны.
Потом посмотришь.
Они поочередно напоили пациентов. Сложней всего опять пришлось со стариком Ермолиным.
Отойди от меня, доктор Менгеле! Знаю я тебя, темную подсовываешь, в залив меня отправить хочешь! Не дамся!
Ермолин самый возрастной житель Мида, хотя казался не по годам крепким, даже молодые говаривали, что старик всех их переживет. Сюда он попал не потому, что организм сдал из-за обезвоживания или болячки, а потому что неудачно оступился на ступеньке, таща коробку с консервами. Как итог посчитал ребрами два лестничных пролета, при этом отделался только ушибами и переломом ноги.
Это чистая, дурак ты эдакий, выпалил Горский, протягивая ему стакан. Витька привез.
Нее, знаю я ваши штучки. Голову мне морочите. Выбрали самого старого, чтобы численность проредить. Я жить хочу! Я еще пригожусь.