Я не спешил вынести суждение. Свидетельства звучали впечатляюще. Под ними подписывались люди очень известные, например Альберт Швейцер. Но все-таки мне это казалось невероятным. «Подтверждения! Где подтверждения?»повторял я. Закрыв книгу, отупев от цитат, ссылок, описаний, я удивлялся тому, что сижу у себя в кабинете. Удивлялся и радовался. Здесь я был в безопасности. В своем книжном шкафу я различал свои институтские учебники, свои работы по физике и химии. И говорил «нет» этой кошмарной Африке. Эта Африка не была доброй Африкой Мириам. В пять часов Элиана приносила мне полдник. Сама она пила чай. Я предпочитал чашечку горячего черного кофе.
Закрывай свои книги, дорогой,говорила она.Отдохни.
Она никогда не спрашивала, что я читаю. Толщина моих фолиантов отпугивала ее заранее. Элиана не отличалась любопытством. Редкие книжки, которые я видел у нас дома, были тощими сентиментальными романами, которые Элиана недоверчиво и осторожно проглядывала. После обеда я читал еще примерно с час. Любое дело я делаю серьезно, поэтому самые яркие пассажи я выписывал на карточки, которые расклассифицировал по рубрикам: ворожба, ясновидение, двойники и так далее. Мне казалось, что таким образом я окончательно разделаюсь со своими прошлыми подозрениями. И когда я вернулся к своим повседневным занятиям, я окончательно оправдал Мириам. В Нуармутье я ехал в подавленном состоянии духа. До этого я чувствовал вину только перед Элианой, теперь, как оказалось, я был виноват не меньше и перед Мириам. Машину мне починили, она стала как новенькая. Отлив приходился на конец дня. Время самое благоприятное. Я отправился в путь, твердо решив на этот раз расспросить Мириам о ее взаимоотношениях с туземцами. Я не сомневался, что Виаль все преувеличил.
Мириам я нашел озабоченной и несколько рассеянной. Ньетэ отказывалась от еды. Она лежала в старой прачечной, которая была продолжением дровяного сарая. Мириам устроила ей там жилище, там кормила ее, там она спала. Моим здоровьем Мириам почти не интересовалась. Однако предупредила, чтобы я был осторожнее: Ньетэ со вчерашнего дня подпускает к себе с трудом. Ронга сидела возле нее на корточках и плакала. Стоило мне опуститься на одно колено перед Ньетэ, как она заворчала, и я понял, что мне и впрямь следует быть осторожнее. Я заговорил с нейласково, успокаивающе,потом протянул руку и потрепал по затылку. Гепард принял мое дружелюбие.
Она пьет?
Много.
О серьезном осмотре не могло быть и речи. Животное было слишком напряжено. По моему мнению, гепард страдал от печени, поскольку Мириам упрямо кормила его тем, что ела сама, и, любя сладости, пичкала сахаром и шоколадом.
Боюсь, как бы она не сделалась злобной,сказала Мириам.
Я поднялся; состояние у меня было противоречивое. Я был привязан к Ньетэ, но все же предпочел бы видеть ее в зоосаде. Мириам была слишком неаккуратна, чтобы как следует заниматься животным, тем более хищником. Но свое мнение мне надлежало держать при себе.
Диета,твердо сказал я.Ни молока, ни сахара. Несколько косточек, и ничего больше. Потом посмотрим.
Ронга взглянула на меня, и я понял, что она одного со мной мнения. Зато Мириам, похоже, мне не поверила. Мы вышли из помещения.
Животное попало в неволю,добавил я.Вся беда в этом. Ты мне не веришь? Как-то ты мне говорила о травах, об африканских средствах. Хочешь, я напишу своему коллеге в Африку?
Он их не знает.
А ты знаешь?
Знаю.
И что же ты знаешь?
Тебе этого не понять. Нужно побывать там, тогда почувствуешь... И потом, прошу тебя, Франсуа... Чему быть, того не миновать!
Мы поднялись на второй этаж, и Мириам уселась на балконе. Было жарко. Пахло смолой.
Я не люблю здешних запахов,сказала она.У меня от них мигрень.
А там ты много общалась с местными?
Много. Когда я была совсем маленькая, у нас была служанка... Н'Дуала... Удивительная женщина. Я от нее не отходила. Отца никогда не было дома. Мама вела светскую жизнь, и Н'Дуала считала меня своей дочкой.
И чем же она была такая удивительная?
Она знала все... Тайны, заговоры. Например, чтобы росли цветы или прекратился дождь...
Ты это серьезно?
Заложив руки за голову, Мириам смотрела в небо, видневшееся между соснами. Потом она принялась напевать какую-то странную, тягучую, наподобие арабской, мелодию:
Я нге нтижа шенья, шенья
Ни шенья мушенья нугу
Ни шенья ку шалунгу
Я нге нтижа шенья, шенья...
Это прогоняет ночных духов,сказала она.Н'Дуала ее пела возле моей кроватки. Была и другая, чтобы вернуть неверного возлюбленного:
Мундиа мул'а Катема
Силуме си квата ку ангула
Мундиа мул'а Катема...
Я пою ее каждый день, но мне начинает казаться, что она бессильна...
Глаза Мириам наполнились слезами. Я взял ее за руку.
Ничего,прошептала она. Не важно. Я вернусь туда одна.
Мириам...
Нет, правда, любимый. Уверяю тебя, это уже не имеет никакого значения. Ты устал от меня. Тем лучше. Не будем больше об этом.
Да нет, ты просто сердишься оттого, что я не приходил... Но я не мог встать с кровати. Ты же видишь, у меня шрам, так какого черта!
Что ж, неплохой предлог.
Пусть предлог, и я нарочно бросился под грузовик.
И все-таки скажи мне, Франсуа, что удерживает тебя возле твоей жены, раз ты сказал мне, что ее не любишь? Ты ведь мне сам сказал. Так или нет?
Так.
И сказал правду?
Я ни секунды не колебался.
Правду.
Мириам не продолжалаона ждала ответа на уже заданный вопрос. Тишина становилась непереносимой. Говорить должен был я, я должен был проявить инициативу. Каждая секунда тишины служила лишним подтверждением моего малодушия.
Сейчас ты взглянешь на часы,сказала она наконец.Встанешь и будешь вздыхать, словно уезжать тебе грустно. Но уедешь ты с такой скоростью, словно боишься подхватить дурную болезнь. И когда окажешься дома, будешь на меня злиться... за все! Вы все одинаковые. Уезжай, Франсуа, голубчик! С Ньетэ я сама разберусь.
Она меня прогоняла. И мне вдруг захотелось обидеть ее, ударить, но больше всего я негодовал на себя, мне невмоготу была моя странная расслабленность, какой-то паралич души, который делал меня фальшивым и упрямым. Я и сам все видел, и меня от себя тошнило. Я постарался казаться непринужденнымвстал и чуть было не вздохнул, как предсказывала Мириам. Проходя мимо нее, дружески потрепал по плечу.
К завтрашнему дню все наладится,пообещал я.
Голос у меня был глупый. И я сам был глуп. Мужлан, которому только и ухаживать что за коровами.
На крыльце меня остановила Ронга.
Что нужно сделать для Ньетэ?
Спросите у хозяйки!взорвался я.Она найдет какую-нибудь песенку, чтобы ее вылечить.
Я хлопнул калиткой и пустился в сторону Гуая был вне себя, руки у меня дрожали. На этот раз все и впрямь было кончено. И от злобы я был просто болен. Вечером, проработав целый день, я вернулся домой в том же злобном и болезненном состоянии. Впервые я отшвырнул Тома ударом ноги, как только он, обнюхав меня, заворчал. Все книги, что загромождали мой стол, я забросил на верхнюю полку шкафа. Хватит! Я сыт по горло! На секунду я даже подумал, что хорошо бы уехать отсюда куда подальше и поселиться на другом конце Франции. Шум моря действовал на меня угнетающе. Я принял две таблетки снотворного и заснул как бревно. На другой день я уже не злился, вместо мыслей в голове был ватный туман. Я был здесь и не здесьослабевший, опустошенный, как человек, который долго-долго плакал. Я принял несколько пациентов, нескольких навестил все в том же состоянии прострации. Я не думал о Мириам, но мелодия, которую она пела, вдруг начинала звучать во мне». «Мундиа мул'а Катема.» Непонятные слова убаюкивали мою тоску, становились для нее неотвязным рефреном, и стоило им притихнуть или затеряться, как я начинал тревожиться». Я боялся, что я их потерял... Но нет... Они возвращались... «Мундиа мул'а Катема». Никогда еще трясина не была так зелена, так неоглядна и не блестела так на солнце. Я увязал в ней всеми своими печенками. Но может быть, благодаря ей я и выздоровею со временем?
Я не считал, сколько времени прошло после моей ссоры с Мириам. Может, четыре, может, пять дней. Какая разница. После визитов я возвращался домой под дождем. Наверное, было часов шесть, когда я затормозил возле гаража. Толкнул тяжелые раздвижные двери и, прежде чем сесть обратно в машину, зажег в гараже свет. Я останавливаюсь на всех этих мелочах, потому что они запечатлелись у меня в памяти со зловещей трагической точностью. Я въехал в гараж и почти тотчас же остановилсяна другом конце гаража зияла огромная темная яма: люк погреба был открыт. Люк, который был закрыт всегда. В погреб спускался только я, и то крайне редко.