Я оделся и спустился вниз. Кошка сидела у меня на руках с таким видом, будто я специально устроен только для того, чтобы на мне сидеть. Из-за стойки с ключами как ни в чем ни бывало улыбался мне всеми своими тридцати восемью, а может, и сорока зубами мой знакомый негр, а его супружница улыбалась, в свою очередь, из-за стойки бара, используя для этой цели как значительно меньшее количество преимущественно золотых зубов, так и все свои пергидролевые кудряшки.
Я помахал им свободной от Кошки рукой:
Доброе утро! Как там моя машина?
Не надо было моего мужика вчера угощать
Хозяйка улыбалась теперь уже одними только зубами, а остальная часть ее лица приобрела специальное выражение, испокон веку свойственное замужним женщинам при беседе на такую, испокон веку, как и сам брак, благодатную тему.
Ну, отдохнули вчера, ну не каждый же день, начал оправдываться упомянутый мужик.
Ты бы и каждый рад, чудовище, ухмыльнулась его лучшая половина.
Посрамленный, но не потерявший достоинства, ее супруг вышел из-за стойки, обнял меня и задушевно произнес:
Котофеич, я тебе как родному скажу, ты сегодня на автобусе съездий, ну в эти, в свои Дерзайцы. Может, ее хозяйка уже там, она ж тебя за эту киску озолотит, понял? А я тебе машину к вечеру заправлю, помою, хочешь прямо в Дерзайцы пригоню. А лучше сюда возвращайся. Номерок твой приберем, а?
Ладно, вздохнул я, решив, что после нашего ночного возлияния мне и правда будет лучше путешествовать на автобусе.
Мы пошли за моими сумками, а кошка при этом даже не шевельнулась у меня на руках.
Глава 4
И вот, я еду в автобусе и имею, наконец, возможность рассказать все с самого начала. Я вообще-то как бы студент, то есть являюсь таковым уже лет шесть, если не восемь. Но, поскольку у нас в медицинском, тем более на стоматологии, нет вечернего отделения, а на стипендию-то не очень проживешь, то я примерно по два года учусь на каждом курсе. То есть я один год учусь, а другой работаю, пребывая каждый раз в академическом отпуске. Как мне это удается? А просто каждый следующий курс наук я прохожу в другом учебном заведении. Вот и все. А как я работаю, вы уже знаете торгую оптом и в розницу кошачьим товаром ну, там кормом, лекарствами, игрушками, домиками и всем таким.
В сумках, которые я смог взять с собой, поместилось только несколько мисочек, да разные упаковки с кормами. Я набрал еще и кое-что из мелочей, но как-то не особенно надеялся на удачу: ведь эти Дерзайцы, судя по всему, такая дыра, что меня там просто на смех подымут с моими кошачьими консервами. Еще не так давно все мы относили сам факт их производства за границей по разряду курьезов разлагающегося Запада, хотя и потребляли по причине низкой, по отношению к человеческой пище, цены и наших пресловутых тогдашних заграничных «обстоятельств». Впрочем, этой ночью и я отдал им должное. И, надо сказать, что под «Рояль» они пошли вполне сносно, только не мешало бы их в таком случае чуть-чуть присолить.
Коллеги по бизнесу очень отговаривали меня ехать в провинцию, уверяя, что аборигены по своей бедности не содержат даже кошек, а просто считают их частью природы, которая, как известно, ни у кого ничего не покупает, а существует сама по себе.
Но оказалось, что эта здешняя первозданность приманила уже достаточное количество «цивилизованных» людей, застроивших ее шикарными коттеджными поселками. И в каждом, в расцветшей вместе с ним, как омела на дубе, лавочке, мой товар брали оптом по розничной цене. Выяснилось, что кошачьи диванчики и мисочки успели снискать успех у нового местного населения, и при этом очень быстро требуют пополнения, потому как хозяева зверей в припадке котолюбия, случающегося обычно по сильной пьянке, пытаются пристроиться со своими питомцами на их диванчике или влезть в их законный домик.
Вчера в моем багажнике оставалось совсем уже мало товара, когда мои здешние коллеги, узнав о моем гешефте, вдруг, очевидно из чувства коммерческой солидарности, начинали загадочно говорить о некоей даме, которая якобы содержит у себя на вилле целый кошачий городок. И зовут ее Калерия Тимофеевна, то есть она как бы мне тезка, К. Т., и притом страшно богатая, потому что приехала сюда из каких-то дальних стран, и именно в ее владениях для меня и окажется настоящий Клондайк, существующий здесь под названием «Деревня Дерзайцы». И я, охваченный азартом Колумба, двинулся какими-то проселками по родимой пересеченной местности и, конечно же, накрутил на спидометр лишнюю сотню верст, может, даже и миль: указывая самый короткий путь к вожделенным для меня Дерзайцам, местные жители махали руками каждый раз в другую сторону.
Бензин кончился посередине бесконечной лужи. Вокруг, кроме нее, были лишь сплошные большие и мелкие болотца, игриво поросшие леском, а в машине у меня, кроме кошачьей еды, только пачка «Кэмэла», стремительно подходящая к концу по причине моего сугубого беспокойства.
Солнце лезло за лес, в котором уже кто-то завыл. Из болот двинулся туман, а из него, с той стороны, куда я собирался ехать, явился автомобиль системы «джип».
Джип остановился, дверца его открылась, и оказалось, что он принадлежит негру в милицейской фуражке. Тот выбрался из своего вездехода, разгребая воду ногами, обутыми в рыбацкие сапоги, обошел вокруг моей машины, и, наконец, обнаружив в ней меня, спросил:
Давно кукуешь? и, не дожидаясь ответа, протянул руку. Петрович.
Костя, сказал я.
А, чо, Костя, у тебя папы разве нету?
Есть.
А как его звать?
Ну, допустим, Тимофей Валерианович. Жив-здоров, сейчас на пенсии, если вам это интересно.
Мне все интересно. Я свой вывод делаю раз папа твой Тимофей, то ты Константин Тимофеевич, понял?
Понял, можно сказать с детства знал. Только вот мне машину кто бы вытащил.
Ты, Тимофеевич, не спеши. Помочь пострадавшему святая обязанность каждого человека. Понял? Только я этой новой моды не люблю. Спросишь кого: как звать? а тебе сразу: Костя, Вася, Петя, Жора, Эдик. Мы ж русские люди, стало быть, должны величаться по отчеству. Понял?
Мне стало немножко не по себе. То ли это все мне чудится, то ли этот философствующий негр, явившийся из вечернего тумана в среднерусских болотцах, просто псих.
А тем временем он, со словами:
Трос-то у тебя найдется? бесцеремонно открыл багажник моей машины и любознательно погрузил в него свою кудрявую голову.
Товарищ, или, как это теперь, господин милиционер, вы туда не лезьте. Трос у меня под сиденьем, а там очень хрупкий товар. И вы, знаете ли, не очень-то Не у себя в ментуре.
Негр совершенно не обиделся:
Ментуру пропускаем мимо ушей, сказал он вполне доброжелательно, но из багажника вылез. Тем более, что она в далеком прошлом. А я, как тебе было сказано, по отчеству Петрович. Понял?
А, извините, по имени?
Абрам.
Абрам, стало быть, Петрович?
Люблю сообразительных. Может, и фамилией поинтересуешься? Я скрывать не буду Ящиков. Абрам, стало быть, Петрович Ящиков. Слыхал?
Нет.
А зря. Меня весь район знает. У меня гостиница своя в Большом! Понял? В Москве, знаешь, Большой театр, а у нас одноименное село. Песня еще такая есть: «Вот на пути село Большое» Ты мне трос давай, я сейчас тебя к себе свезу. Я каждый вечер по грязи ездию, постояльцев себе собираю, понял? Народ тут вязнет, а его спасаю. Понял?
Я действительно понял, что деваться от него некуда, и дал ему трос. Он прицепил меня к своему джипу и кое-как вытащил.
Глава 5
Принадлежавшая Петровичу гостиница оказалась небольшой, но вполне приличной. Он открыл мне комнату под номером «один», вошел в нее первым, осмотрел находящуюся там кровать, сел на нее и подпрыгнул, доказывая, что мебель вполне надежная, похлопал рукой по полированной поверхности журнального столика, потом открыл дверь в ванную и с особой гордостью констатировал:
Обе воды есть. Кто жил не жаловался. Понял?
Я присел на кровать и понял, что страшно устал.
Петрович, тихо сказал я, а машина?
Машине, как и гостю полный сервис, изрек Петрович и удалился из номера.