Через шесть лет странствующий аскет Сиддхартха сидел однажды под смоковницей у реки Нераняра. И здесьименно здесьон достиг прозрения. После тридцатипятилетней жизни, проведённой словно во сне, Сиддхартха пробудился к познанию того, что в страдании мира виновата жажда жизни. И тогда он стал «буддой», тем, кто пробудился, «пробуждённым».
Енни снова узнала в нём себя. К тому же она была в том возрасте, что и Будда. Разве не она жила в позолоченной клетке довольствия, надёжно защищённой от страдания, смерти и излишних раздумий? Разве не она жила как лунатик все эти свои тридцать шесть лет? Разве не до бесчувствия пьянила её жажда жизни? И разве теперь не она на пути к тому, чтобы пробудиться от долгой спячки?
Будда не только пробудился к познанию того, что всё в мирестрадание, ибо всё проходит. Он пробудился к осознанию того, что есть и нечто другое. Нечто вечное, нечто непреходящее. Нечто, подъятое над этим бренным миром, нечто, подъятое над временем и пространством. Нечто, доступное лишь тому, кто сможет задушить в себе жажду жизни
Будда достиг «другой широты». Он преодолел соблазны мира и стал «архатом», «почтенным». Он видел мир с точки зрения вечности. Он достиг нирваны.
ЕННИ НЕ БЫЛА ФИЛОСОФОМ. Енни была реалисткой. Её мировоззрение определялось атомами и молекулами. Оно состояло из планет, солнц и звёздных туманностей. В будни она имела дело с реактивами и мензурками.
Если что-то не вписывалось в её мировоззрение, то потому, что всё могло подвергнуться анализу и делиться на более мелкие части. Но так далеко мысли её заходили редко Поверхностный взгляд, брошенный ею на учение Будды, позволял всё же предчувствовать своего рода единство.
«Должна существовать некая единая связь, думала Енни. Она сидела, глядя на Пуддер-фьорд. Должно же быть нечто, что я могла бы осознать сама и увидеть свою судьбу со стороны?»
Что такое «нирвана»? Что было это вечное, это непреходящее, пережитое Буддой? Была ли это только мысль? Идея? Или это было нечто реальное?
ПЕРЕД НЕЙ НА МЫСУ прогуливалась молодая матьлет двадцати пятис малышом двух-трёх лет.
У Енни детей не было. Но когда-то она сама была ребёнком. Такну точно так играла она когда-то со своей матерью. Возможно, именно на этом самом месте. И так будут мать и ребёнок играть на мысу Норднес долго-долго и после неё.
Енни показалось, что в этом портрете матери и ребёнка она видит эстафету поколений.
Казалось, что, сидя на этом месте с белым чемоданчиком у ног, она была не только самой собой. Казалось, будто она была и той матерью тоже. И этим маленьким ребёнком. Казалось, будто она пребывала среди окружающих их деревьев. В траве, по которой они ступали. В пении птиц. Да, в скамейке, на которой сидела она сама
Нирвана
Это не могло быть чем-то недостижимым, возвышенно-небесным. Это должно было иметь нечто общее с тем, что происходило с ней здесь и сейчасс этим пространством и с этим временем. Потому что Будда достиг нирваны под смоковницей у реки Нераняра
И ВОТ ОНА УВИДЕЛА паром, идущий к острову Аскё, как раз на половине пути между мысом Норднес и островом Аскё. На борту находилось, наверное, несколько сотен человек. Но отсюда паром выглядел словно игрушечное судно на фоне модельного ландшафта.
Сотни человек, тесно сгрудившиеся на одном судне, поднятые одним паромом, несомые одной силой.
Енни забавлялась мыслью о том, будто она тоже была на борту этого парома Будто она стояла на палубе далеко в глубине фьорда, а там забавлялась мыслью о том, что видела себя на мысу Норднес и смотрела вслед себе самой.
В какой-то миг она обнаружила: она запуталась и не в состоянии определить, где находится. Она на борту парома, но в то же время и на мысу Норднес. И на вершине Ланноса в горах Мьёльфьелль, и в Осло, иу сестры в Санивикене, и в Радиологической клинике
Если бы только отрешиться от времени, она находилась бы во всех этих местах. Она бродила бы по Луне. Она была бы повсюду.
Енни вспомнила, как она летела над Европой в 1975 году. Люди были так далеко от неё, что она их не видела Но она повсюду замечала их следы. Она видела города и небольшие участки пахотной земли. Словно мелкие клеточки жёлтого, зелёного и серого цвета. Греция, Югославия, Австрия, Германия, Дания. И древняя Норвегия. Но с высоты десяти тысяч метров она не видела никаких границ между странами. Зелёная Европа
Она словно видела сейчас картины земного шара, снятые с Луны. Или нечто в глубине мирового пространства. Голубой глобус.
Если смотреть с такого расстояния, вся жизнь на этой планететесно связана между собой. Как живой организм. Удивительное дело. Игра живых вещей в пустом пространстве.
Кто обратил внимание на Енни и её судьбу, когда картина одним щелчком была снята с Луны? Какое значение имела одна муравьиха среди многих миллиардов муравьёв?
И всё жев своём сознании она странным образом охватывала весь мир.
Когда умру, думала Енни, весь мир умрёт вместе со мной. В наследство к другим людям перейдёт совсем другой мир.
Её мир сейчас здесь. Через несколько недель или месяцев он исчезнет
Прилетел воробей и сел рядом с ней на скамейку. Посидел немного, и всё оглядывался по сторонам. А потом улетел.
АПРЕЛЬ
ОДНАКО ПАРОМ на Аскё уже пришёл. Енни встаёт со скамейки, поднимает белый чемоданчик и начинает спускаться вниз к городу.
Апрель. Газоны и лужайки такие зелёные, что почти больно смотреть на них. На клумбах растут подснежники, крокусы и нарциссы. Голые берёзы словно окружены лёгким ореолом. А у некоторых появилась даже светло-зелёная дымка Через неделю их окутает зелёный плащ.
Апрель. Енни кажется непостижимым, как всего за несколько недель из чёрной и безжизненной земли тоннами, будто насосом, выкачивается зелень, живая материя.
Апрель. Она снова думает о Пасхе. О смерти и воскрешении из мёртвых. О посевном зерне, которому должно упасть в землю и умереть
ЕННИ МЕДЛЕННО ПРОХОДИТ мимо Фредриксберга и спускается вниз в старое деревянное строение между монастырём и Пуддер-фьордом.
Зелёные газоны и лужайки. Деревья. Старик с тростью. Щебечущий детский смех. Тяжёлое вечернее солнце прорывается сквозь завесу туч.
Енни впитывает в себя все эти впечатления.
Прощай! жёстко и горько думает она. Прощай, Берген!
Прощай, живая Земля, прощай, Солнце на небе! Счастливого пути! Я покидаю вас, моё время истекло. Теперь меня не будет. Не будет ни неделю, ни две. Навсегда! Навечно!
Вдруг она понимает, что означает это слово: «Навечно!» Это происходит в долю секунды. Енни познаёт вечность. Это был мой мир. Целых тридцать шесть лет. Нет, миллионы лет. Она ощущает себя ни на один день не моложе Ульриккена. Каким непостижимым был этот мой мир! Он был окрашен в мои цвета. Он был охвачен моим сознанием.
Возможно, существуют и другие миры. Другое место. Или другое время. Или то и другое. Но именно в этом мире ей дано было пребывать. В мире долин и фьордов, в мире пустынь, моря и джунглей. С лошадьми, и коровами, и козами, и слонами, и носорогами, и жирафами. С крокусами, подснежниками, с алтеей, с апельсинами, сливами и крыжовником.
И с людьмиженщинами и мужчинами. Енни познала человечество. На близком расстоянии. Она была в близком контакте четвёртой степени. Она сама была человеком!
Мир!
Это здесь побывала она с кратким визитом. Как участник, как представитель, как наблюдатель.
Сколько часов у неё остаётся?
Но, пожалуй, это не так уж и важно, если она всё равно уже по пути отсюда?
Ну нетэто важно. Сколько часов жизни остаётся у неё? Сколько часов бытия!
Дай мне жизнь ещё раз! думает Енни. Дай мне здоровое тело! Дай мне, верни мне мою юность обратно
«Дай нам Варавву!»
Это онаЕннижертвенная овечка на эту Пасху. Это она несёт всё страдание мира на своих плечах.
«Если станет вовсе тихо ныне, мы услышим сердца стук Если ж поползём или пойдём, будь мы даже заблудшие овечкимы живём!»
ОНА БЫЛА ВНИЗУ на Энгене.
Будь это обычный вечер вторника, она, возможно, выбрала бы путь мимо кафе «У Весселя», прежде чем поехать автобусом домой в Осане. Не исключено, она встретила бы кое-кого из знакомых, кого-то, с кем можно было бы поболтать
Но это не был обычный вечер вторника. Она, впрочем, всё равно решилась на последний визит к Бесселю, но вовсе не для того, чтобы встретить знакомых. А для того, чтобы последний раз окунуться в живую стихию, прежде чем повернуться спиной к Бергену и уехать в Осло.
Она прошмыгнула мимо гардеробщика так, что избежала неприятностей, не сдав плащ и чемоданчик. С чемоданчиком в одной руке и сумкой в другой она проскользнула между столиками в задымлённое помещение. На этот раз она не высматривала знакомых. Этот миг, атмосферу, жизнь кафе она хотела ныне унести с собой.
То был великий день разговоров на тему: «посмотри, как я загорела». Однако попадались изредка и бледные лица. Они бы должны ощущать себя изгоями, словно принадлежат к этническому меньшинству. Было нечто ненормальное в том, чтобы разгуливать между столиками в кафе с чемоданчиком в руке в первый будничный день после Пасхи. Белый чемоданчик подчёркивал ненормальную бледность лица.
Енни к тому же была абсолютно трезва.
И от неё не пахло лыжной мазью или кремом для загара. Или парафином и берёзовыми дровами. От неё не пахло даже перекисью марганца.
Странно было смотреть, как люди, сблизив головы, перешёптывались и шушукались друг с другом, как они кудахтали и смеялись. Как кокетничали друг с другом и рассказывали друг другу весёлые истории. Как распускали свои павлиньи перья и хвастались. Было почти больно смотреть на них.
Посмотри на кончик моего носа! Ещё у меня немного загорел живот А разве ноги у меня не загорели? И вот мы встретили лектора и врача которые жили в гигантской хижине с сауной. Ну, ты понимаешь и всем прочим Несколько дней было так тепло, что мы могли загорать в одних трусиках от купального костюма.
Мелкие людишки, думала Енни, дрожавшая под своим плащом.
Несколько недель тому назад она сама была одной из таких. Теперь она себя не узнавала. Теперь её тошнило. Теперь она пребывала где-то в мировом пространстве.
Из страха встретить знакомых она поспешила выйти на улицу.
ЕННИ ПРОКЛАДЫВАЕТ СЕБЕ путь между мотоциклами, стоящими перед отелем «Норвегия». Она пересекает наискосок Фестплассен и направляется к автобусной станции.
Внизу у самой воды примостилась, занимаясь любовью, парочка. Зрелище не из приятных. Как они могут, думает Енни. Это производит впечатление изнурительного труда. Да и холодно. А выглядит это, несомненно, чуточку комично. Двое распростёртых у воды животных, которые когтят, и тискают, и гладят, и щиплют друг друга. Причина их вожделения в том, что они принадлежат к двум разным видам рода человеческого.
И всё же: она так хорошо их понимает! Она сама была человеком
САМОЛЁТ УЛЕТАЛ не раньше чем через полтора часа. Но маршрутный автобус в аэропорт Флесланн отправлялся сейчас же. ФанаМильде.
Впервые за день она физически почувствовала, что больна. Подземный коридор, ведущий в автобусный терминал номер восемнадцать, был бесконечно длинный. И ещё нужно было подняться по трудной лестнице. Да и в автобусе, где она изо всех сил пыталась удержать чемоданчик, пока рылась в сумочке, доставая деньги на билет, пришлось нелегко.
Она так много думала о смерти, что позабыла о своей болезни.
Теперь она почувствовала, как слаба
Извините, вы здоровы, фру?
То был шофёр автобуса. С тех пор как она была застигнута врасплох Сири в кафе Реймерса, к ней впервые обращались с вопросом.
Енни почувствовала, как тёплая волна благодарности разлилась по её телу.
Что? О, да-да, по-моему здорова. Я всего лишь немного устала Спасибо. Мне очень жаль
Охотнее всего она обняла бы его. Попросила бы о помощи, о сострадании. Или легла бы на капот двигателя и заплакала.
Онавозможно, впервые, будучи взрослой, прожила целый день, не думая о том, как она выглядит. Пожалуй даже, рано утром она не подкрасила глаза.
Она чувствовала себя не только бледной и неухоженной. Должно быть, на её лице лежала печать страха, отчаяния, подавленности и смятения. Наивно было бы думать, что не все те мысли, с которыми она бродила по Бергену, были видимы всем и каждому.
Её охватило ощущение, которое она часто испытывала ребёнком. Ощущение того, что все, кто смотрит на неё, могут прочитать её мысли.
МИР
ЕННИ ВСЕГДА ЛЮБИЛА ездить автобусом.
Она любила сидеть у окна и смотреть, как мимо проплывают пейзажи. Горы, фьорды, дома, витрины магазинов, люди
Как будто листаешь страницы книги.
Здесь она могла сидеть сама по себе и тайкомни перед кем не отчитываясьприслушиваться к людским беседам о погоде и ветре.
Самые важные часы раздумья в жизни Енни бывали во время дневных поездок автобусом между Осане и Бергеном. Если её мысли время от времени выходили за рамки житейской экономии и обычных дел, то это бывало в автобусе.
Это здесь она встретила восход солнца. Здесь пережила час сумерек. Это здесь однажды её осенила, словно какой-то парадокс, мысль, что человекне вечен.
НА ЭТОТ РАЗ она села позади молодой матери с болтунишкой сыном шести-семи лет.
Он как раз достиг той поры в жизни, когда уже привык к действительности вокруг. Мир не был для него больше таким новым, будто с иголочки, и неисследованным. Ему по-прежнему предстояло узнать много неизвестного, но мир как таковой не был больше источником удивления. Он не был предметом постоянных открытий.
Впереди через несколько рядов на коленях у отца сидела двухлетняя девочка Она то дёргала папу за бороду, то вырывалась у него из рук, восторженно показывая пальчиком в окошко.
Это дитя было совсем другим существом, нежели семилетний мальчик. Малютка по-прежнему пребывала в магическом возрасте. Для неё мир был по-прежнему столь же абсолютно нов, как и на седьмой день Творения, когда Господь отдыхал. И крошечная девочка видела что мирпрекрасен