Петька растерялся.
Не надо, не надо, успокаивал он деда. Давай я тебя разую. Ну их!..
Нет, постой, я ему скажуДед хотел встать, но Петька удержал его:
Не надо, деда!
Финтифлюшки городские. Дед как будто успокоился, притих.
Петька снял с него один сапог.
Но тут дед опять чего-то вскинул голову.
Ты мне усмешечки строишь? Опять глаза его безрассудно заблестели. А я тебе одно слово могу сказать!.. Взял сапог и пошел в горницу. Петька не сумел удержать его.
Вошел дед в горницу, размахнулся и запустил сапогом в телевизор:
Вот вам!.. И плотникам вашим!
Экранвдребезги.
Все повскакали с мест. Петькина тетя даже взвизгнула.
Усмешечки строить! закричал дед. А ты когда-нибудь топор держал в руках?!
Отец Петькин хотел взять деда в охапку, но тот оказал сопротивление. С грохотом полетели стулья. Петькина тетя опять взвизгнула и вылетела на улицу.
Петькин отец все-таки одолел деда, заломил ему руки назад и стал связывать полотенцем.
Удосужил ты меня, удосужил, родитель, зло говорил он, накрепко стягивая руки деда. Спасибо тебе.
Петька перепугался насмерть, смотрел на все это широко открытыми глазами. Городской человек стоял в сторонке и изредка покачивал головой. Мать Петьки подбирала с пола стекла.
Удосужил ты менявсе приговаривал отец Петьки и нехорошо скалился.
Дед лежал на полу вниз лицом, терся бородой о крашеную половицу и кричал:
Ты мне усмешечки, а я тебеодно слово!.. Слово скажу тебе, и ты замолкнешь. Если я дурак, как ты говоришь
Да разве я так говорил? спросил городской мужчина.
Не говорите вы с ним, сказала мать Петьки. Он сейчас совсем оглох. Бессовестный.
Вы меня с собой за стол сажать не хочетеладно! Но ты мне Этоладно, пускай! кричал дед. Но ты мне тогда скажи: ты хоть один сруб срубил за свою жизнь? А-а!.. А ты мне же говоришь, что я в плотниках не понимаю! А я половину этой деревни своими руками построил!..
Удосужил, родимчик тебя возьми, удосужил, приговаривал отец Петьки.
И тут вошли Петькина тетя и милиционер, здешний мужик, Ермолай Кибяков.
Ого-го! воскликнул Еромолай, широко улыбаясь. Ты чего это, дядя Тимофей? А?
Удосужил меня на радостях-то, сказал отец Петьки, поднимаясь.
Милиционер хмыкнул, почесал ладонью подбородок и посмотрел на отца Петьки. Тот согласно кивнул головой и сказал:
Надо. Пусть там переночует.
Ермолай снял фуражку, аккуратно повесил ее на гвоздик, достал из планшета лист бумаги, карандаш и присел к столу.
Дед притих.
Отец Петьки стал рассказывать, как все было. Ермолай пригладил заскорузлой темной ладонью жидкие волосы на большой голове, кашлянул и стал писать, навалившись грудью на стол и наклонив голову влево.
"Гражданин Новоскольцев Тимофей Макарыч, одна тысяча"
Он с какого года рождения?
С девяностого.
"Одна тысяча девяностого года рождения, плотник в бывшем, сейчас сидит на пенсии. Особых примет нету.
Вышеуказанный Тимофей двадцать пятого сентября сего года заявился домой в состоянии крепкого алкоголя. В это время семья смотрела телевизор. И гости еще были"
Как кинофильм назывался?
Не знаю. Мы включили, когда там уже шло, пояснил отец. Про колхоз. "Заглавие фильма не помнят, Знают одно: про колхоз.
Тимофей тоже стал смотреть телевизор. Потом он сказал: "Таких плотников не бывает". Все попросили Тимофея оправиться. Но он продолжал возбужденное состояние. Опять сказал, что таких плотников не бывает, вранье, дескать. "Руки, говорит, у плотников совсем не такие". И стал совать свои руки, Его еще раз попросили оправиться. Тогда Тимофей снял с ноги правый сапог (размер 43-45, яловый) и произвел удар по телевизору.
Само собой, вышеб все на свете, то есть там, где обычно бывает видно.
Старший сержант милиции КИБЯКОВ".
Ермолай встал, сложил протокол вдвое, спрятал в планшет.
Пошли, дядя Тимофей!
Петька до последнего момента не понимал, что происходит. Но когда Кибяков и отец стали поднимать деда, он понял, что деда сейчас поведут в каталажку. Он громко заплакал и кинулся защищать его:
Куда вы его?! Деда, куда они тебя!.. Не надо, тять, не давай!..
Отец оттолкнул Петьку, а Кибяков засмеялся:
Жалко дедушку-то? Сча-ас мы его в тюрьму посадим. Сча-ас
Петька заплакал еще громче.
Мать увела его в уголок и стала уговаривать:
Ничего не будет с ним, что ты плачешь-то? Переночует там ночь и придет. А завтра стыдно будет. Не плачь, сынок,
Деда обули и повели из избы. Петька заплакал навзрыд. Городская тетя подошла к ним и тоже стала уговаривать Петьку:
Что ты, Петенька? В отрезвитель ведь его повели-то, в отрезвитель! Он же придет скоро, У нас в Москве знаешь сколько водят в отрезвитель!.,
Петька вспомнил, что это она, тетя, привела милиционера, грубо оттолкнул ее от себя, залез на печку и там долго еще горько плакал, уткнувшись лицом в подушку.
Заревой дождь
Был конец апреля. С карнизов домов срывались крупные капли, теплый ветер сдувал их, они мягко шлепались в стекла окон и медленно стекали светлыми слезами. Ефим Бедарев лежал в районной больнице, в маленькой палате, на плоской койке.
Он почернел от болезни. Устал.
Часто заходил врач, молодой парень.
Ну, как дела?
Как сажа бела, с трудом отвечал Ефим; в темных провалившихся глазах его на миг вспыхивала странная веселость. Подвожу баланс.
Бросьте вы!..
Я шутейно, успокаивал Ефим. Ему нравился доктор: он был до смешного молодой и застенчивый, этот доктор.
Лекарство пили?
А как же! Лучше сталочую.
Доктор пытливо смотрел на больного. Тот спокойно выдерживал его взгляд.
Не веришь? Хэх, доктор!.. До чего же ты молодой еще. Прямо завидки берут.
Доктор краснел:
Как это не верю! Зачем вы так?..
Ефим легонько хлопал его по руке:
Все в порядке, сынок: я понимаю. Я не жалуюсь Мне бы только дочь
Ей послали телеграмму.
Вот хорошо! Ефим хотел увидеть единственную дочь Нину. Это хорошо.
В полдень, когда в палате никого не было, в открытое окно, с улицы, заглянул человек в белом полушубке. Оглядел палату, снял с огромной головы мерлушковую шапку и лег грудью на подоконник. В палате запахло талой землей и овчиной.
Здорово, Ефим.
Больной повернул голову и от удивления округлил глаза. Пошевелилсяхотел приподняться, но человек в полушубке замахал рукой:
Лежи!
Ефим внимательно смотрел на пришельца.
Зашел попроведать, заговорил тот, глядя раскосыми глазами не то на больного, не то мимо. Как делишки, Ефим?
Ефим усмехнулся:
Хорошо.
Большеголовый понимающе кивнул. Вылез из окна, высморкался на землю и снова влез и лег на подоконник. Некоторое время смотрели друг на друга.
Значит, как я понимаю, плохо дело, сказал большеголовый и опять понимающе кивнул.
Ты для чего приполз сюда? спросил Ефим,
А приехал в гости к зятю, охотно заговорил большеголовый, ну, узнал, что ты, значит, прихворнул. Ага. Ну, сидел на крылечке, и так меня разморило. Вот, думаю, весна, хорошо, солнышко светит. Да-а А помирать все одно надо. Он полез в карман полушубка за кисетом. И опять же так подумал: вот живем мы, живемвроде так и надо. О смертыньке-то и не думаем. А онараз! тут как тут. Здрасте, говорит, забыли про меня? Большеголовый посмотрел прямо на Ефима. Взять хоть тебя, ЕфимОн долго слюнявил край газетной самокрутки.
Ну?
Ну, жил, думаю, человек активничал там, раскулачивал э-э и все такое. Большеголовый прикурил, заботливо отмахнул от окна белое облачко дыма. Крест с церкви тогда своротил. Помнишь?
Помню, как же.
Во-от. Я к чему это: там есть бог или нетуэто ладно. Не про то счас. Я хочу узнать: как вобче-то?
Что?
Мучаешься?
Хочешь знать: мучает меня совесть, что я вас раскулачивал? Это, што ли?
Ага, вот это самое.
Нет, Кирилл, не мучает. Нисколько. А бога ты зря приплел. Ты ж сам не веришь. Хоть бы сейчас-то не вилял душой.
Кирилл усмехнулся:
Богу не верюэто правда. Ему, как я понимаю, никто не верит, притворяются только.
Молодец. Хоть на старости лет за ум взялся.