И ветер вмиг унялся, что в небо бурей подняло, осыпалось на землю, тишь наступила, благодать. Распоп святил купель, молился, пел, а в сердце плакал и мыслью утешалсяне выпустят живым. Известно, чем одарят в разбойной шайке, ножом иль кистенем. Едва окрестит, так и зарежут сразуне зря грозили, де, мол, есть некрещеные, по одному на двор
И утешался тем: коль муки вытерпит и примет смерть от рук безбожных татей, искупится свой грех. Душа спасется!
А лиходей на одре, уже крещенный и причащенныйвоистину, дитя безгрешное! не помирал до вечера. С родней простился, с детьми и стариками, воды просил и очи закрывал, и Аввакум, воздув кадило, пел отходную, но в который раз он оживал, и ледяные длани согревались. Касался рясы иль хватал за руку:
Постой-ка, батюшка Я зрел тебя Сдается, служишь ты в часовне придорожной, у Селища.
Да нет, Христос с тобой. Я странствующий инок.
Но образ твой в глазах стоит
Допреж не виделись
Не ты ли, поп, на прошлой пятнице с иконою ходил по большаку да созывал народ?.. Чтоб крестным ходом супротив пожара?.. Вон как горитповсюду дымно
Се был не я
А взор твой мне знаком И лик
Так длилось до захода солнца, и токмо вкупе с ним разбойник окрещенный угас незримо и спокойно, как будто бы заснул. Распоп в тот час же начал панихиду, однако кликая по имени покойногосуть, тезоимца Аввакума убиенного, молился о себе и отпевал себя. Доподлинно и с чувством справив все по чину, убрал кадило и встал пред стариком, как пред судьей.
Я все исполнил, старче. Ужо и мне пора. Настал черед.
Добро, сам провожу тебя, промолвил тот и, кликнув отрока, коего ласкал и по головке гладил, неспешно двинул в лес.
А после урагана благодать стоялане высказать словами: должно, в Раю бывает так, и то не каждый день. Хоть солнце село, но свету еще много, лазоревое небо, сурмяный воздух и легкая прохлада; и чудооправившись от ветра, дерева с земли восстали, вздохнули и замерли. Нет и следа от бури! И несмолкаемо повсюду свист райских птиц. Не щебет, не скворчаньесуть литургия!
В сей лес вошли, как в храм. Разбойник старый напереди идет, с сумой и посошком, а сзади отрок с топором за опояской. Еще приметил Аввакум, креста на шее нет, знать, он будет кончать. Приступит незаметно в нужный час и срубит головузатычку на сосуде, в коем душа живет. Отпев себя, распоп меж ними шел и даже не молился, а чтобы смерть не ждать ежесекундно, сложивши руки на груди, смотрел вперед и слушал пенье птиц.
Изрядно прошагали, пора бы уж стемнеть, ан свету не убавилось. В иной бы раз он стал гадать, чьей силой явлено свеченье и нет ли в чуде сем антихристовой воли. Сейчас же шел и токмо благодать вкушал. Да и старик, должно, объят был тем же чувствомни слова не сказал, не оглянулся, ровно он один идет. А вывел на дорогу, встал и отрока спросил:
Пошто живым оставил?
Сей человексвятой, промолвил тот. Рука не поднялась.
Добро. Старик налег на посох и глянул на распопа. Коль раз бы дрогнул, забоялсяв тот миг бы ангел смерти взмахнул десницей. На что же душу мучить страхом?.. Поелику святой, то за труды дар будет царский.
Раскрыл суму и свиток вынулпотертый, древний, ветхий. В науке книжной искушенный, распоп мгновенно ожил, рукою робкой взял его и тут же, не сдержавшись, распутал бечеву и развернул пергамент заскорузлый И замер, пораженный.
4
Вдоль костромской дороги леса сгустились, потемнели, не стало ни полей, ни рубленых прогалов, ни пожен и пожегов. Лишь изредка, когда карета, преодолев подъем, въезжала на увал, на миг короткий открывалось солнце. И вместе с ним боярыня легко вздыхала. Ей чудилось, мрак отступил, тем паче дым, с болот несомый, и вот сейчас откроется простор земной, сияющее небо, и вместо гнуса липкого, лесного шума и колдовского скрипа боров дремучих лицо овеет ветер, насыщенный пыльцой и духом трав цветущих. Коль это бы случилось, она в тот час велела б остановить весь поезд, и без служанок, сама б открыла дверцу, ступила наземь и, сдернув плат, кокошник золоченый, простоволосою пошла и не молилась бы, не воздавала бы славу, что Бог пронес сквозь даль разбойничью, сквозь грязи, смрад болот, а просто подышала волей да сбросила грудную тяжесть и призрак мысленный, греховный
Лишившись власяницы, Скорбящая страдала от боли загрудинной. Иль чудилась она, или себе внушала болезнь телесную, однако ж дыханья не хватало, и под парчою тесной ломило грудь. И хворь сия к ней привязалась в одночасье, в канун отъезда из Москвы, когда, с духовником расставшись, боярыня молиласьпросила ангела в дорогу. Склонилась в поясном поклоне и замерла, услышав звук пастушьей дудки. И верно, прав был Аввакумсе бес прельщал, явившийся во сне, однако не сдержалась, заслушалась. И кровь, от головы отхлынув, вдруг перси опалила, в груди зажгло огнем, вскружились образа перед очами и сердце загорелось, но жар был не болезненнымистомным, сладострастным. Забывшись, Феодосья выпрямила стан, со стоном потянулась, сгоняя ломоту приятную от персей ко суставам:
Пошли мне ангела в дорогу!.. Мгновеньем позже спохватилась, крест сотворила двоеперстный и вороватый:Спасипомилуй!..
Хворь грешная в тот час же отпустила, но растеклась по плоти и, разума достав, там утвердилась тайно, как семя сорное.
Где власяница? Где?
Под руки попадали одни обрывки
Она пыталась их связать, но конский волос иструх и в прах рассыпался
Ей бы бежать ко старице Меланье, чернице-схимнице, кою держала при дворе, пасть в ноги и поведать все, что приключилось ночью. Она бы, дошлая в делах духовных и знающая суть женскую, враз рассудила бы, что в яви было, что во сне, где бесы мучили, где ангел к ней являлся.
Черница-схимница, воительница духа сумела б отделить зерна от плевел
Скорбящая ж потрафила себе, пожалилась на долю:
Вдова я, мужа нет над мной Да с тем и в путь пустилась.
Двенадцать лошадей, запряженные цугом, несли карету по горам, свергая ее вниз до замиранья духа, в гущу дерев, в лесную темень, или вздымали к свету. Но беспокойной путнице повсюду не хватало ни солнца, ни простора, ибо на гребнях лес вековечный на миг лишь расступался и вновь стеной сходился, накрыв боярыню сырой волной.
И вот однажды в сем лесном просвете, когда у окоема свет вольный полыхнул и на короткий миг согнал лесную темень, боярыня позрела всадника. Малиновый кафтан, расшитый серебром, соболья шапка и поза горделиваяне скажешь вор иль лиходей, однако же тревога охватила. Конный дозор шел впереди, и всякий встречный-поперечный с дороги убирался прочь, покуда не проедет поезд. Ужель так осрамилась стража, если чужак неведомый не спешился и шапку не сломил, а встал на пути и пляшет на коне, карету поджидая?
Кто на сие решился, кто заступил дорогу? Коль не разбойникзнать, отрок несмышленый или холоп, отпущенный на волю и дерзостью исполненный. След проучить
Она за шелковый шнурок, давай звонить, но стражник на запятках не внял или оглохникто не отозвался. Тогда боярыня оконце отворила и, сдерживая гнев, хотела крикнуть, мол, слепые, позрите, кто впереди и по какому праву дорогу заслонил. Но блаженный Федор, бегущий от Москвы за поездом, босой, оборванный верижник, вскочивши на подножку, к каретному оконцу приник и белозубо ухмыльнулся:
Ни-ни, Скорбящая! Не ратуй! Нет никого вокруг!
Да как же нет? все более волнуясь, спросила Феодосья. Позри! Се всадник на дороге!
Ну, полно! Где?.. Ах, конный? Да се же бес верхом!
И в тот же час видение пропало! На месте, где скакал чужак, лишь взвилась пыль и вихрь сей, пронизанный лучами, вспыхнул серебристо и растворился в воздухе Чудно!
Все дьявол искушает! верижник устрашился. Се он, треклятый! Зрю, зрю его! Он заведет тебя в леса и там погубит! Почто ты едешь в Кострому?
Да суд рядить, блаженный. В имении моем порядка нет и грех творится
Святой провидец Аввакум куда велел идти? В обители, молиться!
С тех пор, как Аввакум привел его из Устюга и в терем поселил, боярыне покойней стало. Убогий сей верижник горбатым был, хромым на обе ноги и скрюченный ходил, задравши вверх главу и глядя в небо. Однако в две недели всех бесов усмотрел, что приблудились с нищетой и голью перекатной, всех испытал и уличил, и выгнал вон. Однако сетовал, что самый главный бес еще остался, прикинувшись блаженным или бабой, мол, вся нечисть чаще в них вселяется. И много лет подряд ночами ходил по терему, смотрел и слушал, у прибылых людей искал рога и ноги щупал, нет ли копыта.