Шутейный разговор слышу! остановил Ной. А теперь скажу так: приспел час посмотреть нам на самих себя, какие мы есть спереду и сзаду.
Комитетчики ждут. Интересно, какие же они с этих сторон?
Председатель продолжает:
Какие мы есть спереду? Красные, как вроде клюквы или той брусники. Али не мы подняли оружие за Советы и за большевиков, когда нас пригнали в Петроград по приказу временных? Али не наши две сотни щипали донских казаков Краснова под Пулковом? Такие мы есть спереду.
Комитетчики шумно вздохнули. Эко разложил их председатель! А ведь в самом деле так оно и естьклюква
Теперь глянем, какие мы есть сзаду? Каждодневно шипим и дуемся на большевиков, которых мы же сами защищали. Слушаемся разных серых и офицерам поддакиваем, гнем линию к восстанию. Так или нет? С центром тайную связь держим. Так или нет? Какие же мы есть сзаду? Белые. Только погонушки навешатьи сготовились. А разве не наскрозь белый наш выборный командир Дальчевский? Али он запамятовал, что он есть полковник и должен быть при погонах с двумя просветами? Хэ! Он на свои карточки денно и нощно глядит! Там-то он припечатан в парадных погонах. Зовется эсером, а што это обозначает? Каким бывает туман, видели?
Дак серый! подсказал Санька.
То и есть серые, туманные, кивнул Ной, довольный тем, что сумел точно определить эсеров. Ну а теперь скажите: разве можно жить на два цвета? Красными и белыми? Поглядят на нас большевики, какие мы есть сзаду, влупят! Ну а как из тайного центра захватят власть, как думаете: запамятуют, какими мы показали себя большевикам спереду? Опять влупят!
У комитетчиков чубы повисли.
Теперь скажу про диспозицию, какую выработал тайный центр. За январь месяц в третий раз приезжают к нам офицеры из центра, шуруют в полку, а мыглаза вприжмурку. Бологов красиво гутарил про дивизии, да враки все. Нету дивизий в Пскове и на Северо-Западном фронте, какие сготовились идти на Петроград. Дезертирство кругом, офицерье щелкают по взводам и ротам. И чтоб солдаты пошли в такое время за восстание за бывших благородий? Хо-хо! Смехота. Или те два полка в Петрограде Что же они не восстали?
Молчание. Тягучее, клейкое, как смола.
Ной доканывает:
Стал быть, на кого надежду имеет тайный центр? Да на наш сбродный полк! Еще на эту артбригаду, какая из Павловска прибыла в Гатчину на передислокацию, как у них там что-то произошло, и теперь их чистят.
Пятерых офицеров арестовали у них позавчера, сообщил вездесущий Санька, поддерживая командира. А комиссаром к ним поставили большевичку из Петрограда, ей-бо! Селестина Грива по фамилии, из Минусинска будто бы. Сама в кожаной тужурке под матросским ремнем, с револьвером, в папахе, ей-бо! Глаза чернущие, а лицом белая. Спросила: из какой станицы я, много ли казаков Минусинского уезда? А я ей: «А вам какое дело?»
Сазонов тоже вспомнил:
Погоди, Сань. Гришь, в кожаной тужурке и в солдатской папахе? Тогда я ее знаю. Приходила в нашу казарму, газету еще читала, про мировых буржуев чтой-то. Комиссар наш с ней был. А потом со мной разговор поимела. Интересовалась: знал ли я полковника Дальчевского по Красноярску, когда он ишшо был сотником? Я тут смикитил: подбирается, стерва, к девятьсот пятому году!..
Ной выпрямился, как аршин заглотнул:
А что было тогда в Красноярске?
В Красноярске-то? Дак Советы! Всю власть в городе захватили. Али не слышали, Ной Васильевич? У-у!
Так разве Дальчевский был там на подавлении восстания?
Сотней командовал, слышал, виновато бормотнул Сазонов, опустив голову: сам был в той сотне карателей.
Та-ак! Ной поставил шашку промеж ног, навалился на эфес грудью. А теперь подумайте: тогда он подавлял революцию, рубил всех социалистов под корень, а таперь социалистом себя навеличивает!
Павлов сказал о подслушанном разговоре Дальчевского с офицерами, будто в Ленина стреляли, когда он ехал в автомашине, и тяжело ранили и что Ленин недолго, мол, протянет.
Смехота! покачал головой Сазонов, любивший поспорить по любому поводу. За это время, Яков Георгиевич, покель мы стояли в Петрограде и вот в Гатчине, Ленина пять раз убивали, сто раз свергали, а он все жив-здоров и отряды Красной гвардии гарнизует.
Живой, конечно!
Да вот у менясемь ранений. Два пулевых, одно от мины, одно от пики и три от шрапнельных снарядов. А чаво? Затянуло, заросло и крепше стало, сказал Крыслов.
Кто-то в окно глядит! насторожился Санька.
Все оглянулись на окнаникого. Санька божится:
Истинный Бог, видел! По обличности женщина, токо в шапке!
Думщики заметно перетрусили.
Щупают нас, кажись! шипит Крыслов.
Хоть бы окна чем завешали!
На такие окна по три одеяла на каждое потребуется, отвечает Санька.
Ной взял со стола стеклянную лампу под зеленым абажуром и поставил ее под стол. В комнате сразу стало сумрачно.
Вот сейчас мы доподлинные подпольщики, ошарашил и без того перепуганных комитетчиков. А вы как думаете? Большевикам головы рубить сготавливаемся, а они бы сидели и ушами хлопали? У них теперь ЧК. Думаю так: удержать надо полк от свары! Пускай начинают петроградские.
В самом деле, пущай они! подхватил Сазонов. К чему нам? Ни к чему. Первым завсегда дают по шее.
II
Послышались шаги за дверью. Кто-то шел по пустому дому к единственной жилой комнате председателя.
Помолчим покуда, предупредил Ной. До отхода поезда на Псков часа два. Тянуть надо.
Вошел сотник Бологовпосланник центра, а с ним две женщины!
Ной встал, и комитетчики поднялись.
Что вы лампу спрятали? спросил Бологов.
Женщины стояли у двери. Высокая, в папахе, бекеша ниже колен, в пимах, а с неюв обрезанной шинели и в ушастой шапке, ростом чуть ниже. Бологов представил:
Познакомьтесь, служивые. Командир женского батальона, показал рукой на высокую, но ни фамилии, ни имени-отчества не назвал. А про ту, что в шинели, ни слова.
Высокая, в бекеше, сама подала руку хорунжему Лебедю:
Юлия Михайловна, назвалась. Рада с вами познакомиться, господин хорунжий. Как вас? Ной Васильевич! О, какой же вы истинно русский богатырь-силушка! Добрыня Никитич.
Никак нет, отверг Ной. Не сродственник Добрыни Никитича. Присаживайтесь, коль в гости пришли. Милости прошу. И подал стул.
Юлия Михайловна будто не слышала приглашения, ввинчиваясь сине-синими глазами в Ноя, точно просвечивала его нутро. Ной выдержал дерзкий взгляд. Экая баба укладистая! Лицом молодая, не схудалая. Из-под белой каракулевой папахи выбились прядки русых волос. В душу лезет, язва! А за ее спиной черноглазая хоронится. Что-то неладное. Не ловят ли их, доверчивых комитетчиков?
Санька меж тем, поставив десятилинейную лампу с начищенным стеклом на стол, подозрительно взглядывал на черноглазую. Именно она смотрела в окно! В шапке, точно! Она самая. Так, чтобы никто не заметил, толкнул локтем командира; Ной уразумелпредостеречься надо.
Когда из батальона? сухо спросил командиршу.
Дуги бровей Юлии Михайловны круто выгнулись.
Вы, кажется, не доверяете? Скажите же, Григорий Кириллович, оглянулась на Бологова.
Тут нет подвоха, господин хорунжий, заверил Бологов. Наши люди.
Ной глянул на черноглазую в шинели, спросил:
Вы смотрели в окно?
Командирша хохотнула:
Ах вот в чем дело? Она заглянула. Моя пулеметчица. Не беспокойтесь. Мы должны быть крайне осторожными.
Угу. Иникакого доверия.
Познакомьтесь, пожалуйста, с членами комитета.
Ной Лебедь представил. Юлия Михайловна пожала всем троим руки.
Я не задержусь у вас, сообщила, не садясь на стул. Подошел поезд на Петроград. Пока на паровоз грузят дрова, зашла к вам, чтобы познакомиться. Нам выпала великая честь освободить Россию от власти узурпаторов-большевиков. Сейчас самый удачный момент: на Дону восстали казаки, в Оренбургском войске не признали большевиков, в Екатеринбурге неспокойно, в Малороссиинемцы, а по всем губерниям восстания крестьян. Надеюсь, вы знаете, какие переговоры ведут совнаркомовцы с немцами в Брест-Литовске? Они готовы пожертвовать половиною России, только бы выиграть момент и удержаться у власти. Ужасно! Ужасно! Сейчас или никогда!
В каком смысле «сейчас или никогда»? не понял Ной.