Москвитина Полина Дмитриевна - Конь Рыжий стр 13.

А было ли в самом деле совещание? Куда уехали выборные командиры с полковником Дальчевским и начштаба Мотовиловым?..

III

В половине восьмого вечера притащился Ной со спецпоездом из Петрограда в Гатчинузлой до невозможности, наполненный, как река в половодье, мутностью.

Сумеет ли он удержать полк от восстания, когда казаки, да и солдаты будто взбесились, раззуженные господами-говорунами?.. Ну а если удержит полк, а в Гатчину припожалуют дивизии из Пскова? Тогда бывшие высокие благородия припомнят и бой под Пулковом, и генеральского коня, а заодно присовокупят комиссараБушлатную Революцию: «Ага, скажут, в одной упряжи с большевиками ходил? На веревку его!»

Не расстреляют и не зарубятповесят на осине, как сказал комитетчик Павлов.

Но отступать ему некуда, да и поздно, одной линии надо держаться.

С улицы увидел, что одно из окон закрыто изнутри доскамиставень, что ли, сделал Санька? Второе светилось.

Постоял возле дома на углу переулка к станции. Темень. Небо затянуло серыми овчинами облаков, мороз чуточку сдал, как это всегда бывает перед снегом.

Прошел в обширную ограду, обнесенную каменной стеною,  ворот не было: кто-то из местных жителей утащил на дрова. Поднялся на высокое крыльцодверь на запоре. На стук вышел Санька.

 Возвернулся? Слава богу!

 Чего на запорах сидишь?

 Скажу потом.

Прошли просторную веранду с выбитыми стеклами в рамах, еще четыре пустынных и гулких комнаты, не пахнущие жильем, а тогда уже в обжитую, своютеплом напахнуло и сосновыми щепами. Натасканы доски, ручная пилка на стуле, гвозди, молоток, топор, а на окнесработанный Санькою ставень.

 Чудишь, что ли?

Санька, в гимнастерке без ремня, разморенный теплом, убрал топор, пилку, доски. Сказал:

 От такой чудости, какая заварилась в полку, очень просто на небеси преставимся. Ага! Пущай теперь стреляют через доски!

 В кого стреляют?

 В твою башку сперва, потом в мою,  и, чтоб не манежить Ноя тайною, выложил:  Покель ты два дня был в Петрограде, тут такое дело развернулось, ого!.. По казармам вчерась плакаты появились против тебя. Три сорвалпокажу. А сегодня, когда чистил твово рыжего, подошел ко мне в конюшне казак из оренбургских. Молодой еще, из необстрелянных. Фамилию не назвал. Упредил: «Ты меня не видел, и я тебя тоже. Этот,  спрашивает,  генеральский конь?» А я ему: «Этот, а что?»  «Председателя, значит?»  «Ну, председателя». Он помолчал, оглянулся и с хитростью так: «Стенька Разин,  грит,  казаков на бабу променял, а твой председатель за генеральского жеребца продал большевикам весь полк». Ну схватил его за грудки, а он заверещал, безусик: «Не бей,  бормочет,  скажу, что знаю. По мне,  говорит,  хрен с ним, с твоим красным хорунжим, на кого он нас променял. Домой бы живым уехать. А тут такое дело завариваютна тот свет сыграешь. Скажу,  говорит,  по секрету: вчера ночью проходило тайное совещание доверенных казаков оренбургской сотни с офицерами, а у когонеизвестно. Токо не в полку. Офицеры из Пскова приехали. На совещании будто решили: полк восстанет двадцать шестого, в субботу. А до восстания сговорились казаки-оренбуржцы прикончить председателя, а потом комитетчиков. А жребий вытянул хлопнуть его поручик Хомутов. Живет с оренбургскими в девятой казарме».

Одно к одному! Тучи метутся, метутся по небу, а все в одну сплываются!..

 Та-а-ак! Поручик Хомутов? Знаю его.

 Дык не признается же! А тот казачишка, который выдал, так-то вихлял: «Если,  говорит,  назовешь меняв морду плюну: знать тебя не знаю и никаких разговоров с тобой не имел».

Ной повесил шашку на гвоздь, вбитый над кроватью, где висел фронтовой карабин с побитой ложею, разделся, кося глазом на окно в переулок, еще не заставленное, а Санька показал сорванные с казарм плакаты на серой бумаге.

На одном из них крупными буквами:

На втором такими же буквами:

Третий, совсем свеженький, и еще злее

У Ноя от этих плакатов морозом подрало по спине, даже в затылке боль появилась.

Значит, все было разыграно как по нотам. Начальник канцелярии Дарлай-Назаров не сказал, где проходило совещание и кто вызывал,  ищи ветра в поле!..

 Разве не был на совещании?  спросил Санька.

Ной поведал, как над ним «подшутил» Дарлай-Назаров, но

 Не напрасно съездил. Побывал в двух полках за Невой. Разузнал кое-что.

Санька навострил уши:

 Ну и как? Сготовились там к восстанию?

Ной чуток подумал. Санька есть Санька, да и комитетчикам не скажешь про разговор с фельдфебелем Коршуновым.

 Сготовились. Только в обратную сторону. За день разделаются.

У Саньки рот раскрылся:

 Дык что же это, а? На стребленье полк толкают?

 Бывшим благородиям не жалко наших голов. Спытокне убыток. Не свои головы сложить.

 Эва-ан ка-ак! До чего же хитрущие серые, а?!

 Наторели жар загребать чужими руками. Пускай своими попробуют.

 Ох и голова у тебя, Ной Васильевич!

 Варит еще, чтоб серые на кривой кобыле не объехали.

 Оно так!  согласно кивнул Санька, вспомнив о своем, более существенном:  Язви те в почки! Из-за этой сумятицы три дня не был на свиданке у своей крали-телефонистки. Хучь бы на часок сбегать, а?

 Экий ты вихлючий кобель! У тебя вить мальчонка растет, девчушка, да и Татьяна твоя такая выглядистая! Сколь раз толковал: душа не шуба, не выдаст каптинармус новую.  Взглянув на плакаты, брошенные на кровать, Ной помрачнел.  Шутки оставим, а то и в самом деле на небеси преставимся.

 Ставень доделывать?

 Одевайся, лети за комитетчиками. По одному подымай их, да тихо, смотри. Подхорунжему Мамалыгину скажи от меня, чтоб сотню енисейцев держал в боевой готовности. Из батальонов позови Ларионова и Карнаухова.

Санька понял: паленым напахнуло! Моментом оделся.

 Ты хоть досками покеда заставь окно,  напомнил Ною.

 Лети!

Не успел Ной снять китель, чтобы умыться после дороги, как услышал голос Саньки: «Стой, гад! Стреляю!!!»

И выстрелбах!..

Ной за карабини вон из комнаты, оставив дверь распахнутой. Выбежал на веранду и возле открытой двери на крыльце увидел Саньку с наганом.

 В кого палишь?

 Не вылазь!  оглянулся Санька.  Двое, кажись, прячутся за сортиром. Один убег в ворота.

 Что приключилось?

 Дык вышел я  зашептал Санька.  С веранды увидел. Идут трое. Кто бы это, думаю? В папахах. Шашек не видел. Пригляделсячеловека тащут. Ого, думаю! Духовито. Когой-то кокнули, а к нам в ограду несут. Выскочил на крыльцо. Они как раз подошли к гаражу. Один ворота стал открывать. Я им: «Стой, гады! Стреляю!» Пальнул без прицела. Бросили и бежатьодин возле каменной стены проскочил в ворота. Двое, видел, за сортиром схоронилисьждут, гады, когда на крыльцо сунусь.

Саженях в пятнадцати от крыльца возле белокаменного гаража, где бывший владелец держал автомобиль, Ной увидел на снегу что-то черное. Густо сыпал снег, да и ночь к тому жене разглядишь. Вспомнил, что за уборной кирпичная стена разворочена. Быстро побежал туда с карабином наперевес, и Санька за ним. Следы вели по занесенным снегом кирпичам в соседнюю ограду, а оттуда можно убежать в переулок.

 Ушли, гады! Мне бы надо прицельно бить, а я чтой-то раздумывал. Офицерье взыграло, ей-бо! Кого они прихлопнули?

А вот и жертва в снегуеще живая! Подтягивает ноги и мычит, мычит. Женщина!.. В кожанке, простоволосая, изо рта кляп торчитшерстяные перчатки.

 Та самая большевичка-комиссарша Селестина Грива!  ахнул Санька.  Знать, почалось! Живая еще! Теперь жди, возвернутся, чтоб нас вместе с ней прикончить, истинный Бог. Швырнут гранату, и капут нам!

 Не болтай лишку!  оборвал Ной.  Бери мой карабин, перейди переулок к дому с палисадником. Заляжешь там. Если подойдут к нашим окнам с оружием, стреляй без предупреждения!

 Понесешь ее? Окно заставь!

 Ладно. Через час сменю тебя.

А снег сыплет и сыплет! Заметает стежки-дорожки и волчьи следы бывших благородий.