«Какую еще заблудившуюся? подумал Ной. Самому бы не пропасть!» И тут же забыл о прочитанном.
Ной еще не поднялся с постели, как прибежали перепуганные комитетчикиСазонов, Павлов и Крыслов. Так и так, беда! По всем казармам шумнуло, что комитетчикидоподлинные большевики, а для видимости маскируются, чтоб ловчее запутывать казаков. И с Бушлатной Революцией комитетлапа в лапу!
Как быть, Ной Васильевич? От кого отбиваться, если со всех сторон грязь ползет, а кто ее подкидывает, неизвестно.
Ной не подал виду, что самому ему хоть волком вой, до того тошно. Не торопясь натянул брюки с желтыми лампасами, заправил рубаху, обулся, сполоснул лицо над поганым ведром, вытерся выстиранным полотенцем, тогда уже надел китель, глянул на часы. Нажал пальцем одну из трех головок. Отбило восемь часов и семнадцать минут.
Грязь плывет, говорите? А вы что думали: белыми булками кормить будут нас серые путаники за ответ тайному «союзу»? Еще не так будет! Вижу, как обиходили тебя, Яков Георгиевич, заметил Ной, глянув на распухший нос и подбитые глаза Павлова. Дружки Кондратия Терехова?
Васюха Петюхин, гад! Придрался, будто я у него кисет вечор брал и не отдал, ипошел! Хоть бы кто поднялся со своих постелей! Ну и я ему тожа дал! Кричит мне: «Под рыжего подложил всех нас? Красные звезды, грит, готовите нам на папахи». А тут и комиссар вошел: «Это что еще такое?! крикнул. За какие красные звезды бьешь члена полкового комитета?» Ну, Васюха попер на меня со своим кисетом. А с комиссаром два крепких якоряматросы те.
Сазонов сокрушенно признался:
А ведь, Ной Васильевич, как вот я ночесь обдумал опосля нашего заседанья с Бологовым, ежли в корень глянуть: мы за большевиков стоим в Гатчине? Али не так? Стал быть, казаки не зря ярятся.
Ну а ты как думал, Михаил Власович, когда оказался на Цветочной площадке?
Да ведь пулеметы у них были, у тех матросов! вспомнил Крыслов.
Ну а с чем они должны были нас встречать, хлебом-солью? Чего мутить-то воду в чистом пруду!
Нетерпеливый Крыслов поднялся со стула, выругался:
А на кой мне прости господи, быть в комитете? Али мне жизня прискучила и надо соломинку перекусить? С какими глазами вернусь я к себе в станицу? Ведь станичники спросют: где и кому служили? А вот как пишут от нас: смутность там, твердости нет у новой власти. Как бы ее с тыла не опрокинули. Вот тогда где мы окажемся?
Ной и сам о том же думал. Ответил:
Я уже сказал, Иван Тимофеевич: про то надо было мозговать раньше. С кем вы? С этой слово-то, господи прости, на языке не провернуть! У мово Александры Свиридыча в башке всякое упаковывается! С этой, значит, социалистической революцией али за временных? А их успели к тому дню в Петропавловскую крепость спровадить.
И нас угнали бы туда же, ввернул Сазонов.
Ну, сказанул! До министров возвысились, ухмыльнулся Ной. Ладно, министры. Вы хоть успели позавтракать?
В кою пору?
Сазонов вдруг вспомнил:
Да ведь тогда-то как спрашивали? За Советы мы аль нет? А разе Советы и солдатские комитеты не при Керенском заварились?
Точно! поддержал Павлов. Как же это понимать, если у большевиков тоже Советы? И ЦК партии ишшо, как вот Бушлатная Революция обсказывал. Хто у них за самого главного? ЦК большевиков али те Советы? А теперь ишшо ВЧК объявилось. И в самой Гатчине на станции вагон стоит с матросами от ВЧК.
Про то спросить надо у комиссара, уклонился Ной. Для нас главная задача одна: удержать полк от восстания.
Крыслов опять вскочил со стула. До того комитетчик был непоседливый и ершистый.
Ни хрена нам его не удержать! Только Кондратий Терехов со своими оренбуржцами шумнет, и полк вздыбится. Помяните мое слово! Тогда при каком интересе останемся!
Павлов ответил:
При осиновом, Иван Тимофеевич. Перевешают, как иудов на осинах.
СанькаАлександр Свиридович, у которого, по словам Ноя, «в башке всякое упаковывается», подживляя огонь в печке, чтобы доварить кашу на завтрак и вскипятить чайник, напомнил о своем совете:
Бежать надо, покеля всех не повязали.
И в сам-деле, Сань! обрадовался Сазонов. Кони при нас, по паре мешков овса кинуть в тороки, и дай бог гладкой дороги!
По всей России сейчас, скажу, нету гладкой дороги, сурово отверг Ной. Никуда не ускачем. Разве только в банду какую! Стал быть, одно у нас: удержать полк от восстания и просить комиссара, чтоб посодействовал через тот Смольный распустить полк, как ненадежный.
В самый раз бы!
Да разе Бушлатную Революцию уломаешь? Он вить самый ярый большевик, усомнился Павлов.
Ной Васильевич взопрел.
Новое заседание почнем, или завтракать пойдете по своим казармам? спросил.
Успокоившись, комитетчики ушли завтракать. У Саньки подоспела овсяная кашаразлил по фарфоровым тарелкам. Посуда-то какая! На таком бы столе да с такой посудойсвадьбу справлять
VII
Еще ктой-то идет! предупредил Санька, заслышав шаги по пустому дому. На стук в дверь Ной ответил: «Входите». Нежданные гости показались на пороге: Свиридов, а с ним молодая женщина в кожанке под армейским ремнем.
Приятного аппетита, товарищ председатель, грубовато, простуженным голосом сказал комиссар, снимая шапку-ушанку.
Ной поднялся:
Милости прошу к столуколь в гости пришли! А сам так и резанул настороженным глазом по лицу женщины: уж не из ЧК ли?
Но Свиридов сбил с толку, представив попутчицу:
Познакомьтесь, комиссар артбригады Селестина Ивановна Грива, ваша землячка. Если я не ошибаюсь, вы из Минусинского уезда?
Округа, по-казачьи, поправил Ной Васильевич. Из Минусинска, говорите?
Из Минусинска. Там живет и работает мой отец, доктор Грива.
Доктор Грива? Слышал, слышал, буркнул Ной, припоминая. Кажется, есть такой доктор в Минусинске. Что ж, раздевайтесь и садитесь наших харчей отведать. Вот ждем, когда нас демобилизуют, Иван Михеевич! Время приспело. Потому как даже армии на позициях давно демобилизованы.
Комиссар сказал, что сводный Сибирский полк в настоящее время не может быть демобилизован. Нельзя оставить революционный Петроград без прикрытия с тыла.
Плохое прикрытие, комиссар, сказал Ной. С таким прикрытием, не ровен час, утопнуть можно. Али не знаете, что происходит в казармах? Ведь мы сводные и сбродные. И что ни день, то потасовки. То казаки бьют солдат, то солдаты молотят казаков. Стал бытьни ладу ни складу. Развинтились казаки до полной невозможности.
То, что казаки в полку развинтились, это мне известно, ответил комиссар. Но ведь полковой комитет должен поддерживать дисциплину и не допускать безобразий. И, кроме того, почему комполка установил разное довольствие? Казаки получают больше продуктов, чем солдаты.
Не так, комиссар. Довольствие получаем одно. Чего мы стоим? Садитесь и за чаем потолкуем, еще раз пригласил Ной.
С удовольствием выпью чаю, сказала Селестина и расстегнула ремень.
Санька достал чашки, расставил, разлил чай и подвинул два стула. Комиссар Свиридов сел, и маузер в кобуре опустился до пола.
А где сахар? спросил Ной Саньку.
Санька сверкнул глазами на председателя и нехотя достал жестяную коробку с сахаром.
Может, каши положить вам? спросил Ной. Вот вы, комиссар, говорите, что у казаков богаче довольствие! А про коней-то забыли? У нас же фураж имеетсяеще вывезенный с позиций. На каждого коня получаем овес. А ежели не в атаку, то чего в коня овес травить. Вот вам и каша! Овес жарим, толчем, просеиваем, а после кашу варим. Александр, налей по тарелке комиссарам нашего дополнительного харчевания.
Свиридов отказался.
Вот разве Селестину Ивановну угостите. Она с утра не ела.
Не с утра, Иван Михеевич, а со вчерашнего обеда. Как в Центробалте с вами пообедала, так и не ела.
Что ж вы молчали? возмутился Свиридов. Я бы уж нашел, где вам пообедать!
Селестина ела Санькину кашу из конских пайков и так-то похваливала! Ной подумал, что она не со вчерашнего обеда, а с позавчерашнего завтрака во рту куска хлеба не держала! Ну и житуха у этих комиссаров! Господи прости, экая подтощалая!
Извините, Ной Васильевич, промолвила комиссарша. Хочу спросить: я слышала, будто вы не коренной сибирский казак, а приезжий с Дона, из станицы Качалинской. Я даже не поверила.