А сто грамм? расстроился Виктор.
Пятьдесят грамм, я даже прооперированным больным рекомендую, поднял указательный палец и криво улыбнулся медицинское светило.
Встал, достал из сейфа початую бутылку армянского коньяка, не закрывая тяжелую дверцу, налил в стоящие там же две рюмки и принес их на стол. Бутылку вернул в сейф и дверцу закрыл. Такая вот, мол, у нас с тобой норма, брат. Беседа у них получилась недолгой, но содержательной. Светило оказалось смелее и более уверенное в себе, чем кардиолог из портовой поликлиники. Не побоялся «навредить» и без предстоящего основательного обследования сделать своё заключение. Предварил он свое заключение оптимистично:
У меня в этом кабинете принято чокаться. Мы не на поминках, а когда выпил, блаженно зажмурился, несколько минут помолчал, открыл глаза и улыбнулся, вот так, Виктор Павлович. Многие нам лета!
Виктор поставил рюмку и обрадовался:
Значит ничего страшного?
Неужели вам, при вашей профессии что-то может быть страшно?
Ну, это смотря, что мы имеем в виду, осторожно ушел от ответа пациент.
Можно предположить, что вам страшно станет, если вам сказать, что море впредь для вас закрыто.
Вы угадали.
Я бы вам вторую налил, для храбрости, но вам нельзя. Точка! Так что пугайтесь, не пугайтесь, но вам, действительно, в море впредь дорожка заказана. Ни я, никакие другие врачи вас туда не выпустят.
Виктор, сказать по правде, был готов к такому повороту событий. И каждый раз он успокаивал себя, что можно подлечиться, и все вернется на свои места. По тому, что сейчас сказал врач, и по тому, как он это сказал, Виктор понял, что это приговор. Вовремя он мне коньячок налил, подумал, иначе бы я сейчас психанул. А так, теплая волна, пришедшая после рюмки в голову, притормозила реакцию.
И что теперь? чувствуя, что пауза затягивается, спросил Виктор.
Ну что? Во первых я вижу, что вы стойко перенесли эту новость. Это делает вам честь. Значит можно обсуждать спокойно программу минимум. Минимум, потому, что я тоже не знаю до конца полного диагноза. Но то, что я могу сказать вам, милейший Виктор Павлович, уже по первым моим наблюдениям, по тому, как вы описываете свои боли, по тому, в результате чего они у вас проявляются, это то, что у вас все признаки ишемической болезни сердца. И, скорее всего, запущенной болезни. Да-с, опять погрозил пальцем.
Виктор выслушал короткую лекцию о болезнях сердца, об успехах нашей медицины, о том, что уже более десяти лет в их клинике проводится операции коронарного шунтирования. И было принято, по общему согласию, решение продолжить обследование и лечиться. Виктор вышел на воздух и только тут понял до конца, что ему сейчас сказали. Пока шел домой, решил отложить «разбор полетов» на время, когда будет больше ясности. Даже с Наташей решил пока ничего не обсуждать.
На третий день посещения клиники, вернувшись домой, пообедав в одиночестве, Виктор позвонил Варе. На этот раз трубку она взяла сразу.
Ты знаешь, начал Виктор, вот уже какой, не помню день, я нахожусь в роли больного
Не паясничай, Витя, никакой роли нет, ты на самом деле больной, мягко прервала его Варя, и рассказывать мне ничего не надо, я в курсе всех твоих дел. Давай лучше договоримся о встрече. И прошу тебя не откладывать её, я в ближайшие дни должна буду уехать.
Уехать? Виктор помолчал, так в чем дело? Давай сейчас и встретимся. Где тебе удобно?
Ну, если ты такой быстрый, давай через часик у дома Зингера на Невском. Сможешь?
Конечно. Сейчас четырнадцать пятнадцать, да? Постараюсь к пятнадцати ноль ноль быть на месте.
Договорились. Чувствуется моряк, Виктору показалось, что на том конце провода Варя улыбнулась.
Приехал на место Виктор раньше, чем предполагал. Поймал себя на том, что волнуется. Вошел в магазин «Книги», походил вдоль прилавков, постоял в отделе «искусство», полюбовался глянцевыми обложками. Показалось, что отвлекся, успокоился. Что это я, как мальчишка. Права, видимо, Наташа, надо себя в руках держать. Почему я сейчас волнуюсь? А вдруг Варя с Германом приедет? И кому я больше рад буду? Пока думал, направился к выходу. Варя стояла в нескольких шагах к нему спиной и смотрела вдоль проспекта в сторону метро. Она явно одна была.
Варя, я здесь.
Варя медленно повернулась. Лицо серьёзное, на носу капелька. Дождик начался, когда Виктор еще из дома вышел. Только сейчас моросил мелкий, холодный, колющий щеки и проникающий за воротник. Холодало. Виктор по-разному представлял себе эту встречу с Варей. То она ему представлялась сдержанной, деловой, то вдруг уверен был, что обнимет Варю, и она ответит ему, прижмется к нему тесно тесно, как когда-то. Но вот он подошел к ней и убрал у неё с носа капельку, а она все так же серьёзно смотрела ему в глаза, молчала, руки в карманах пальто.
Виктор Павлович, буревестник мой непокорный, а у тебя нет желания прогуляться с дамой?
Варя, что ты? Какая прогулка? Дождь, сыро, холодно. Я думал, что мы посидим где-нибудь.
У меня в машине зонт, большой, мужской. Вдвоем под зонтом, с красивой женщиной, неужели не уговорю? Я тебе достопримечательности города на Неве покажу. Ты вот живешь здесь, а города, я уверена, не знаешь. Не так, скажешь?
Почему это я не знаю?
Хорошо. Один вопрос. Не ответишь пойдешь со мной. Согласен?
Виктор пожал плечами. Странно у них разговор начинается. Варя глянула в одну сторону, в другую и кивнула вдоль канала Грибоедова.
Что это там за храм стоит? Знаешь?
Ну-у. Церковь какая-то старая, ремонт на ней идет. Видишь, вся в лесах?
А как называется?
Ясно. Ваша взяла, мэм. Пошли.
Вот и чудненько. Я сейчас зонт только возьму, и пойдем в ту сторону. Я тебе заодно и историю этого храма расскажу. Называется он, чтоб ты знал, «Спас на крови».
Варя взяла в стоящем, оказывается, рядом уже знакомом серебристом автомобиле зонт, что-то сказала водителю и вернулась к Виктору. Машина плавно вывернула на проезжую часть и ушла на Невский. Варя вручила Виктору раскрытый зонт, взяла его под руку, и они направились вдоль канала.
Мне почему-то казалось, что ты с сыном придешь.
Казалось, или хотелось?
Варя, ты меня каждый раз заставляешь на какие-то вопросы отвечать. Я отвык от этого.
Привык сам вопросы задавать?
Да. Как-то чаще я задаю.
Задавай.
Прошли молча до мостика. Варя легонько тряхнула его руку.
Что молчишь? Спрашивай.
Кто такой Майкл? Что ты делаешь у американцев? Куда ты уезжаешь?
Ого! засмеялась, помолчала, конечно, можно было предположить, что ты эти вопросы задашь, но, хотя бы в другой последовательности. Например, первым мог спросить когда я уезжаю, да? Майкл? О Майкле вопрос меня тоже устраивает. Женщина, Витенька, может многое простить, кроме равнодушия.
Отвечать то будешь?
Конечно, отвечу. Для того и пришла. А можно я перед этим еще один вопрос тебе задам? Можно? Ты мне скажи, ты обо мне вспоминал? Да не задумывайся, скажи сразу правду. Я же все равно пойму, правду ты говоришь или лукавишь.
Вспоминал, Варя, вздохнул, вспоминал. И часто вспоминал. Чаще, чем хотелось бы. Ты даже не представляешь, как часто. По несколько месяцев в море, знаешь, там много времени для воспоминаний бывает. Но ты пойми, у меня замечательная жена. Наташа. Если бы та знала её
Знаю.
Откуда? Хотя, что я спрашиваю. Ты же у нас ведьма. Не сердись. Я в хорошем смысле.
Я не сержусь, Витя. На это я не сержусь. Я и есть ведьма. В хорошем смысле. А что не забывал спасибо. Как теплой рукой по щеке провел. Я о тебе тоже не забывала. Никогда. Хотела сказать ни на минуту. Да ты не поверишь.
Виктор удивленно глянул на Варю. Как будто серьёзно сказала. Постояли у храма «Спас на крови». Варя рассказала всю историю этого храма, от убийства царя до нынешнего реставрационного ремонта. Пошли по аллеям Михайловского сада. И здесь Варя рассказывала ему историю Михайловского замка, темнеющего справа за деревьями, мрачного, как и его история, рассказанная Варей. Они не заметили, как дождь постепенно превратился в снег, сначала мелкий и колючий, почему и не был замечен. Но вот он посыпал сначала редким, а потом густым пушистым снегопадом. И тени деревьев и тень замка стали завораживающе красивыми, графичными, загадочными.