Медленно просеивал через сито памяти Онуфрий всю свою жизнь, которую начал сознавать и чувствовать горбом с той самой минуты, как воротились с кладбища, оставив там отца, и меньшие вместе с матерью прильнули к немуединственной опоре и защите.
Чем ближе к сегодняшнему дню подвигались воспоминания, тем бережнее и медленнее просеивал их Онуфрий, ощупывал, пробовал на зуб прожитое. Важно было убедиться, что ни малейшего повода не дал недобиткам надеяться на его измену, что предложение Кориковавсего лишь наглая провокация со ставкой на горькую незаслуженную обиду
Ничего пятнающего большевистскую честь не отыскал Онуфрий в своем прошлом и сразу отвердел, налился озорной решимостью разворошить паучье гнездо. «В таком деле спех на смех, а не спешитьнельзя. Не дай бог начнется семенная разверстка, тогда не миновать беды» Надо было что-то предпринять немедленно, сейчас же. Онуфрий развернулся и увидел бегущую к нему Ярославну.
Они не виделись с последнего собрания. Челноковские коммунисты с решением укома не согласились и отправили коллективный протест не куда-нибудь, а прямо в ЦК РКП(б), заявив Гирину, что до ответа из Москвы нового секретаря вол- партячейки избирать не станут, а заместо него пока покомандует заместитель Карасулина Евтифей Пахотинневысокий чернявый мужик, до самых глаз густо заросший смоляными волосами.
В дни карасулинского затворничества Ярославна не раз порывалась навестить Онуфрия Лукича, но так и не сделала этого. Ярославна была автором того письма-протеста, которое челноковские коммунисты послали в ЦК, прося его «незамедлительно разобраться в деле стойкого большевика Карасулина, пресечь гонение на него и наказать виновных». Вместе с Ромкой Кузнечиком она обежала за день всех партийцев Челноковской волячейки, собрала подписи и отправила Ромку нарочным в Северск, чтобы собственноручно опустил письмо в ящик, прикрепленный к почтовому вагону идущего в Москву поезда. И вот теперь девушка боялась, как бы не подумал Онуфрий Лукич, будто ждет она от него какой-то благодарности. Томилась от неведениячто с ним? а явиться не смела.
Увидела сейчас Карасулина из окна школы, когда тот не разбирая дороги, не глядя под ноги шел неверными шагами к реке, и вдруг обмерла от пронзившей мысли: «Порешит себя» Рванула с гвоздя полушубок и бросилась следом.
Ты что? во взгляде и в голосе Карасулина тревога. Схватил Ярославну за плечи, легонько встряхнул. Да что стряслось, язви тебя, онемела, что ли?
Ничего, еле выдохнула Ярославна, бессильно ткнувшись лбом в холодную овчину карасулинского полушубка, Показалось мне подумалось
«Показалось», «подумалось», ласково передразнил он. Ишь как разжарило тебя, вся нараспашку. Запахнись.
Покорно застегнула полушубок Ярославна, подняла на Онуфрия глаза.
Что теперь будет?
Чему бытьтого не миновать Хорошо, что ты погодилась. Дело есть Помолчал, раздумчиво нахмурился. Мы вот обиделись Рассерчали и на губком, и на уком, необычно медленно подгонял Карасулин слово к слову, за то, что со мной так разделались, а ведь поделом мне, по заслугам. Придержал за локоть отпрянувшую Ярославну. Сейчас иуда Кориков предложил мне вместе Советскую власть свергать. Решил, что теперича мне, окромя ихней своры, податься некуда. В тридцать два глаза глядели мы на этого оборотня, и что? У них уже и уголек в пригоршне, и береста наготове. Чуешь? Да за такой прогляд мне первому надо башку срубить! Теперь слушай Коротко передал суть кориковских разглагольствований. Ежели он про семенную разверстку правду брякнулотворяй беде ворота Я завтра к Чижикову подамся, боле мне ни у кого веры нет, а ты упреди Ромку, Пахотина и пасите Корикова, чтоб ни на минуту с глаз ваших не уходил. Только насторожишь их будто от себяобо мне ни единого слова. Заодно и к Маркелу, и к Щукину приглядывайтесь. Кто вокруг них гуртуется? Куда ездят? Откуда гостей встречают? А сказанное держи до поры в себе. Теперь по домам. Язадами, вдоль реки
Конспирация? Ярославна невесело усмехнулась.
К тому клонится.
3
Едва переступил Онуфрий родной порог, встретился глазами с тещей, как тут же понялздесь тоже произошло что-то неладное. Видно, и вправду беда в одиночку не ходит.
Пойдем-ка, зятек, потолкуем, пока Груша на стол накроет. Ты, Леночка, сбегай покличь братиков, они с горки катаются. И, подхватив на руки меньшую, Марфа неспешно проплыла в горницу.
Онуфрий уже предчувствовал, что разговор будет о чем-то, связанном с недобрыми событиями последних дней. И не ошибся.
Тымужик, строгим властным голосом начала Марфа, поглаживая беловолосую голову младшей внучки, потому соломки подстилать не стану, падай на голу землю. Больней упадешьздоровей встанешь Ныне утром пошла на двор и с муженьком встренулась. Подстерег меня. Рассказал, как ты его приветил. Не сужу. Поделом ему, по заслугам. Не об том речь. Грозился убить тебя. Ежели б, грит, не было меня в дому, спалил бы. Он может. Лютый. Поберегся б ты, Онуфрий. У него рука не дрогнет единственную дочь вдовой изделать, внучат осиротить.
Знаю, угрюмо обронил Онуфрий.
То-то, видать, что не знаешь. Знал быиз рук не выпускал. Надо было повязать его да властям. Чего шары-то выкатил? Туда ему и дорога
Я-то думал ошеломленно пробормотал Онуфрий.
Гусак думал, в лапшу попал, оборвала Марфа.
Муж ведь твой.
Кобель блудливый, а не муж. Бога гневить не хотела, отца с матерью срамить, вот и терпела. Господи, как изгалялся он надо мной, а особо после того, как ты Грунюшку увел. Сколь раз зарок давала: решу его и на себя руки наложу. Бог не дал Еле умолила его заступиться за Грушу с детишками. Обманула, что убили тебя. Даже панихиду по тебе отслужила. На коленях его молила, отравить грозилась и дом поджечь. Перстень мой, серьги золотые сама начальнику контрразведки отдала. Был тут такой живоглот: не то француз, не то полякМишель Доливо. Говорят, с живых красноармейцев кожу сдирал. Сколь ему денег переплатила и всякого добра передарила ради того, чтоб Грунюшку спас от разору и поруганья Поберегись, Онуфрий. Тымужик сильный, а бесхитростный, онзмий, в игольное ушко проползет, сухим из реки вылезет Богом меня заставил поклясться не говорить тебе. Грех на душу принимаю, простит ли господь?..
Простит, успокоил Онуфрий. Спасибо, мать. Сам казнюсь, что дал ему уползти. Теперь ищи щуку в озере.
Если знаешь омуток, где хоронится, словишь.
Если бы да кабы.
Ступай. Я посижу маленько. Отойду. А то Аграфена сразу почует недоброе.
Аграфена все-таки почуяла, но весь день молчала и только ночью, уложив поудобнее голову на плечо мужу, тихонько спросила:
О чем с мамой секретничали?
А-а, небрежно-насмешливо протянул Онуфрий. Советовались, как дружбу с Советской властью наладить.
И как?
Покаяться. Повинную голову меч не сечет.
Онуфрий, размягченно прошептала Аграфена, теснее прижимаясь к мужу. Затяжелела я
Ну? ласково погладил жену по голове, натянул ей на плечи одеяло. Нашего полку прибыло.
Не ко времени. Может, сходить к попадье освободиться, пока не поздно?
Удумала Где четыре коня пасется, пятый прокормится. Мужика только роди. Пока подрастет, оперится, все установится, как следует быть. Выучим его, грамотеем сделаем, станет других уму-разуму учить
Обласканная, убаюканная Аграфена забылась в крепком, сладком сне, по-ребячьи тихонько посапывая, а Онуфрию не спалось. Пережитое за день снова подкатило к самому сердцу, встало комом в горлене продохнуть. Больше всего его поразила теща. Крепок кержацкий корешок. Рука не дрогнет, и глаз не моргнет. Скорей повидать Чижикова. «Завтра махну в Северск. Скажусьв губком на парткомиссию, у этих и вправду, видно, везде свой глаз. Дожили. Сами с собой в прятки играем, язви тебя»
С улицы донеслись приглушенные голоса, скрип полозьев, лошадиное ржанье. Что-то необычное и тревожное почуялось Онуфрию в этом шуме, и он, осторожно выпростав руку из-под головы спящей жены, соскользнул с кровати, подошел к окну, отдернул занавеску. По дороге двигался целый обоз. Впереди шла рослая белая лошадь, запряженная в пустую кошеву. «Никак, Маркелов Гнедко», отметил про себя Онуфрий. Следом на четырех санях ехали вооруженные люди. «Неуж продотряд?» И вдруг в одном из едущих Онуфрий узнал Чижикова. Обрадовался и забеспокоился. Что-то случилось? Откуда они? Среди ночицелый отряд