Как костер любовь горит.
Счастье только тот познает,
Кто на том огне сгорит.
Послушай, Маремьяна
Молчи. Ни словечка. Не было ничевошеньки. Померещилось Прощай.
Коротким поцелуем обожгла Гордеевы губы, выскользнула из кошевы.
Чижиков зажмурился и долго сидел в диковинном забытьи. Когда открыл глаза, дорога до ближнего лесочка была пуста. И впрямь как во сне
Нехотя пошевелил вожжами.
Жеребец вышел на дорогу и остановился.
Чего ты? Давай.
Лошадь побежала нешибкой рысью.
И сразу заклубились мысли, путаясь и переплетаясь. И не было уже в них только что промелькнувшей сказкибыла явь, суровая и неотступная. Мелькали лица, обрывки фразсвоих и чужих, безответные вопросы, запоздалые решения, сомнения, догадки Аггеевский настоял, чтоб арестовать Карасулина «Если даже в заявлении липавсе равно надо проучить распоясавшегося горлопана», так заключил секретарь губкома. Чижиков мог послать в Челноково любого оперативника из губчека, но что-то не позволило ему поступить так. Захотелось встретиться с Карасулиным, высказать ему все, выслушать его, а уж тогда исполнять приказ. И сейчас Чижиков был рад, что не обидел, не оттолкнул, не обозлил этого человека. Обнаженно откровенен Онуфрий. Такие не гнутся, падают во весь рост Он нужен сейчас деревне больше хлеба, бесстрашный большевик-правдолюбец. С ним воевать под собой сук рубить. Как объяснить Аггеевскому? Карасулинская мужицкая правдаколюча и зубаста, ее не погладишь, не потреплешь по загривку, она кусается, но отмахнуться от неезначит отмахнуться от голоса трудового крестьянства А тут еще Маремьяна Откуда свалилась? Вот уж действительноснег на голову. И, верно, ведь забыл, как целуются. До сих пор каждая жилочка А вдруг Замер от внезапной мысли. А вдругзападня? И тут же решительно отмел: чушь, такого не подделаешь! Заводила, смутьянка, говорят, баб против разверстки настраивала, и такая Силушки невпроворот. Рвется, где пожарче да поострее. Зыряновым на руку. Подзуживают. Середнячка да еще бабаухвати-ка!.. Сама себя в беду бросит. Сгорит. И частушки-то у нееогонь.
Сама, что ли, сочиняет?.. Кориков настоял, чтоб включили в список заложников. Глядел на нее, как кот на сало, а в ухо дудел: «Провокаторша, саботажница, под середняцкой скорлупой кулацкое ядро» Липкий и скользкий. Все норовил Карасулина под удар подставить. «Вот и поконтактируйся с партячейкой», «Разберись-ка, где кончается большевик и начинается анархист». И иное подобное гудел по пути к Народному дому, а, перехватив недобрый взгляд Чижикова, запел по-иному, хотя и ту же песню. Излишне, мол, резок, рискованно смел Карасулин в суждениях, не хватает ему гибкости да мягкости, а это вредит делу. Карасулин же на вопрос Чижикова, хорош ли Кориков как председатель волисполкома, ответил: «Я б ему мирское стадо не доверил, не то что волость». «Что так?»«Для себя живет, к себе гребет. Отца продаст, жену заложит, лишь бы мягко, тепло и сытно было». И никаких расшифровок, никаких подтверждений сказанному, а Чижиков поверил. Бывает так, глянул раз человеку в глаза, услышал его голоси уверовал в него. Так и получилось А к Корикову надо присмотреться. Да поживей Не связан ли с Маркелом Зыряновым? Поджог-то не без зыряновских рук. Ухватить бы кончик ниточки, размотали бы весь клубок Кабы приостановиться чуток. Оглядеться. Одуматься. Куда там! Бегом-то не поспеваем. Каждый час на счету. Только б не прозевать искру Ах, Маремьяна Вот занесло И замужняя. И не ко времени Где оно, это время?.. Сколько пробыла рядом?.. Минуту?.. Час?.. Все перевернула. В другой цвет окрасила Как же без нее?..
Развернул жеребца и погнал вскачь назад, в Челноково. Маремьяна стояла у дороги в первом перелеске.
Загадала. Вернешьсяполюбишь. Ох, Гордей. Не уговаривай, не зовисама Побереги себя. Приду. Жди. Любый Теперь уезжай. Кому сказала? А то собачонкой по следу побегу. Ну? Да поезжай же
Чижиков опомнился, когда жеребец отмахал от этого перелеска верст пять
Глава восьмая
1
Две страсти было у челноковского попа Флегонтакниги и песни. Пристрастие к чтению и стало первопричиной вступления Флегонта на необычную для крестьянина стезю служения богу.
Первое знакомство Флегонта с книгой произошло при необычных обстоятельствах. В то время в челноковском приходе священником был отец Варфоломейодинокий с причудинкой старик, прозванный Живыми Мощами за свою редкостную худобу. Был у Варфоломея единственный в селе сад, в котором кроме смородины и малины росли еще яблоки и даже сливы. Этот сад не давал покою челноковской ребятне. Высшей доблестью у нее в ту пору почиталось нарвать яблок или слив в запретном поповском раю, где каждый клочок был любовно обихожен и засеян разными диковинными цветами, которые, впрочем, юные налетчики оставляли неприкосновенными, вероятно, потому, что, изловив похитителя, Варфоломей никогда не бил его и не водил к отцу с поличным, а долго совестил и грозился небесными карами, после чего отпускал с миром, не изъяв даже награбленное.
Раз августовским смурым и душным днем, когда Варфоломей то ли крестил, то ли отпевал кого-то в церкви, а его кухарка судачила с соседкой на скамеечке у ворот, девятилетний Флегонт забрался в поповский сад за яблоками. Это был не первый его набег на Варфоломеевы владенья, и он наверняка закончился бы благополучно, если б вдруг на глаза Флегонту не попался большой иллюстрированный журнал, который лежал на подстилке, кинутой в зарослях малинника.
На обложке журнала был портрет молодой женщины, такой необыкновенно красивой и яркой, что, раз глянув на нее, Флегонт не мог уже оторвать загоревшегося взгляда. Крадучись, он подобрался к журналу, вгляделся в портрет и почувствовал какое-то странное, не испытываемое прежде волнение, словно увидел крохотный кусочек сказочной страны, той самой, о которой по вечерам рассказывала бабушка.
Осторожно, не дыша Флегонт стал перелистывать страницы. На каждой была какая-нибудь картинка, одна удивительней другой, они открывали перед потрясенным, зачарованным мальчиком все новые и новые виды того сказочного царства-государства, что притаилось за морями, за горами, за широкими долами
Больше всего Флегонта поразила одна картинка. Диковинный зверьполосатый и страшный, с огромными клыками в разинутой пастираспластался в стремительном прыжке. А человек, тот, на кого бросился зверь, стоял пригнувшись, готовый к схватке, с ножом в руке. Мальчишке очень хотелось узнать, чем закончился этот страшный поединок, и он листал и листал журнал.
Интересная картинка? послышался негромкий мягкий голос Варфоломея.
Флегонт вздрогнул, вскочил, испуганно уставился на хозяина.
Чего ты испугался? Я не кусаюсь. Сядь сюда. Садись же. Я прочитаю тебе, что здесь написано.
Целую неделю после этого мальчик, сойдясь с приятелями, рассказывал им о стране Индии, где никогда не бывает зимы и где водятся полосатые звери, каких нет в здешней тайге, и ходят отважные люди, называемые путешественниками.
Как видно, Варфоломею приглянулся мальчишка, вскоре поп зазвал Флегонта к себе и долго показывал ему разные интересные книжки с картинками.
Так началась дружба девятилетнего сорванца, коновода зорителей птичьих гнезд и опустошителей деревенских огородов, с одиноким, старым челноковским попом.
Читать мальчик выучился непостижимо быстро и с такой ненасытной жадностью набросился на книги, что иногда Варфоломею приходилось отнимать их у мальчишки, выпроваживая его на улицу или заставляя поливать цветы, подметать дорожки.
Все свободное от работы время (а Флегонт уже по-настоящему помогал отцу и пимокатничать, и хозяйство вести) мальчик проводил в поповском доме, когда же отец запивал горькую, Флегонт дни напролет не выходил из Варфоломеевской библиотеки, порой оставаясь там ночевать.
Читал он все: от закона божьего до романов Купера и Загоскина. Читал на пашне, на сенокосе, в пимокатной. Едва выпадала свободная минута, как в руках у мальчишки оказывалась книга. Отец не раз выговаривал Флегонту за это, грозился пустить его книги на раскурку, но в душе гордился сыном, радовался доброй молве о нем.