Ты видел, как забивают свиней эта жестокость, ужас. Я совсем не защитник зверей мне есть после этого захотелось, но я испытал возбуждение и экзальтацию от этого, какую-то странную и, что ли, потустороннюю, гибельную, могильную. Знаешь, как их забивают? Не думаю. По крайней мере, так на том видео это выглядело: свинью крепко привязали, чтобы в агонии она никуда не убежала, и со всей дури ей делают ай огромной киянкой по голове прицельно по лобной доле. Ноги аж осели, полушоковое состояние и вдруг ей горло передают со вкусом, сильно. Далее хряк захлёбывается собственной кровью, кашляет, чихает, с чем и умирает в муках. Буквально все забрызгал, истёк, но там желоба есть такие специальные для этого, откуда субстанция стекает куда-то, где вся эта кровь, сукровица гниет, сохнет. Крики такие были, сложно было назвать хруканьем.
Или, например, в Китае во время коронавируса совсем недавно, цыплят в яму бросали и давили бульдозерами, много ужаса. Видя смерть, будто животного или человека, оголяется само бытие его ужас неопознанности, я заворожённо слежу за этим и повергаюсь ниц перед своим же трепетом. Я смотрю всё это, подписан на каналы, связанные со смерть на журнал «Археология как-то там смерти» часто, бывает, проигрываю это в голове, чужие смерти и свою. Чужая смерть даёт ощущения своей смерти.
Недавно в одном телеграмм-канале увидел такое: камера снимает с самого верху, метро где-то в Токио или, может, Нью-Йорке непринципиально. Молодой парень в костюме, видимо, настроение отличное, радостное и игривое, непозволительно игривое. Думаю, Нью-Йорк всё-таки, азиаты всегда предпочитают быть сдержанными, даже маски носят на улицах, а в порно у них пезды и хуи запискеленны.
Так вот, парень этот, непринуждённо пританцовывая, поезд баднул и изза инерции не знаю чего-то там физического, завернулся под него, прокрутится несколько раз и повис Умер.
Меня терзает это и обвораживает что смерть буквально везде с нами по пятам идёт, это моя боль, отчаянье, а не их нытье о какой-то хуйне конченной, ебаные бульканье и барахтанья. Ладно, прости. О чем это я?
Я не видел того, что ты перечислил, ты обесцениваешь проблемы других людей, ты высокомерен, горд тем, что ты страдаешь больше всех остальных. Наверное, от этого я буду снисходителен с тобой. Я справедливо предпочитаю быть снисходительным к тем, кто много страдает. Вижу в этом благо. Это правильно.
Понимаешь, все думают о смерти, даже низкие умы, и принимают её, это часть психологических кризисов, их решение. Например, во время кризиса среднего возраста важно не только оценить себя, как человека, постепенно увядающего и что половина жизни с молодостью прошла незаметно, а что ещё ты скоро начнёшь стареть и умрёшь. В старости ты это сможешь перебороть, смириться и принять свою смерть. Ты болен фобией, не самой отвратительной, пожалуй, но ты точно болен танатофобией.
Смерть бывает разная, но она всегда пугает. У Сартра в Стене один герой ссался под себя, а другой, главный, сделал смерть героической, великой, сильной, хотя он без проблем выжил. У Достоевского в Братьях Карамазовых описывался случай, когда солдат не принял веру и его убили, его потом в ранг святых возвели. Хотя время у нас получестнее, нежели эпоха Шлезвиг-Гольштейна, но есть достойные мужи Отечества и сейчас как сейчас, тьфу ты, в ближайшем прошлом.
Например, ты мог слышать, вспомни, из националистических групп о некоем Евгении Родионове, солдате, который служил во время чеченской, и он, осматривая медицинскую карету или как там ее, ты понял меня был захвачен в плен со своими сослуживцами. Его объявили дезертиром сначала, так оскорбили этим его мать.
Когда его терзателя поймали, тот сознался, что у Жени была возможность выжить: изменить свою веру. Он не изменил и погиб героем. Потом ещё где-то читал, что его останки мать перевозила на поезде в плацкарте, где тело начало разлагаться и где оно стало отвратительно вонять её из поезда выгоняют, а она даже сказать, ничего не может объяснить, что такое пахнущее везёт.
Понимаешь, я стараюсь привести мою мысль к тому, что смерть важна и она может определить жизнь человека, смерти не нужно бояться, нужно её оседлать и признать её, взглянуть в лицо и не начинать это делать снова и снова, чтобы просто испытать страх, иначе такое общество, которое боится а ты боишься не сможет ничего сделать. Ты, видно, считаешь, что смерть обезличивает, это далеко не так, она, наоборот, даёт личности статус в истории. Геббельс вот умер, отравил своих детей, думаешь, это обезличего его? Нет, конечно, ты боишься смерти и рисуешь её, только почему?
Когда ты себе исключительно долго рисуешь нечто, при встрече с этим ты будешь волноваться, бояться и обязательно что-то пойдёт не так, это работает, хоть с первой любовью, хоть со смертью. Нужно мириться со смертью, а не бояться её, понимаешь?
Егор почувствовал себя глубоко униженным и оскорблённым, ведь какой-то парень с красивой укладкой что-то смеет ему рассказывать о смерти. Тем более, сметь заявлять ему о его незначительных познаниях в ней, какой-то танатофобии и прочих никчёмных вещах. Он, расслабившись, ответил:
Ты думаешь, что я боюсь смерти, если я в ней живу я вижу её. Такие рассуждатели, как ты, смиряющиеся со смертью и благосклонно теряющие её из виду совсем охуели. Видите ли, боязнь смерти психологический феномен, который, будто кризис рождения, можно легко перебороть. Понимаешь ли ты, что таким образом ты просто отобьёшь от себя и необходимость думать, ведь зачем это тоже ведёт не к тем последствиям. Боязнь смерти выступает здесь феноменальным знаком, она по-разному интерпретируется в сотнях культур: где-то это праздник, где-то великая печаль и тоска, но у смерти есть явная для меня особенность она являет бытие, будто смерть животного или человека, я её чувствую всеми фибрами, пропуская через себя потоки ненависти каждого прожитого дня я сам не умер, потому что я хочу понять, что меня там ждёт не плане рая или ада, устаревшие концепции не пустоты, а самого потаённого в смерти, статуса не существования. Если бы я стал бессмертным, я бы проклял каждого человека на Земле, потому что для меня важна смерть. Каково это, не существоватьна этом вся философия и теология стоит. Смерть познаётся лишь в окружающих нас проекциях на себя мёртвых людей, так мы признаем свою ограниченность во времени, да?
Да
Ну вот, собравшись с мыслями, что было непросто, продолжает Егор, мы ощущаем себя бессмертными, ведь, не было бы нас, мы бы не видели этого самого мира мы для себя бессмертны, а лишь те, кто умер, смертны. Знаешь, как у Набокова:
Другие умирают,
Я не другой,
Следовательно, я буду жить вечно.
Если мы признаем свою смертность, мы, на самом деле, играем с самими собой, полностью не веря в это, если мы, зная, что мы можем умереть, идём на работу или занимаемся какой-то посредственной хуетой тратя время, мы не верим по-настоящему в свою смерть. Это пиздеж. Примерил на себя маску смерти, смирился с этим и пошёл дальше жить с радостной улыбкой. Это именно то, отчего я отказался, и я честен со смертью, потому что боюсь её, не психологически, а метафизически, а что я не смогу убить себя или погибнуть, ложь-речь.
Если бы я не был слишком молод, слаб, непреклонен и убог, я был бы готов отправиться ополченцем на Донбасс, где бы с большой вероятность сдох от хохлов потому что я, правильно, молод, слаб, непреклонен и убог. Я готов стать на баррикады и сдохнуть разъебаться о стенку за идею но не знаю, за какую бы я был готов умереть, евразийство ли, неомарксизм, ленинизм, сталинизм, национализм, синдикализм, путинизм, либертарианство, фашизм неважно, может, вообще за любую, потому что не знаю, во что я верю. Когда-то ни во что не верит, он готов умереть за всё, что угодно.
Я ничего не боюсь, так как я ментально готов повеситься хоть завтра, хоть сегодня с этого 7 этажа прыгнуть, хоть через неделю разбить голову о камень. Ты сильно ошибаешься во всем.
Павел уже сильно напрягся, изменив позу рук, положив, спрятав их под голову, глаза прищурил и увлечённо ответил:
Ты, мне кажется, говоришь так гласно и ярко, а дел-тоно, в твоём случае, это даже замечательно. Мне всё-таки хотелось бы узнать, а что так много мыслей о смерти, у тебя кто-то умер?