Генриху пришлось невольно выслушать историю инцидента, происшедшего накануне, теперь уже из посторонних уст.
Войдя в кабинет коменданта, Северов был поражен, увидев там Григория, вальяжно развалившегося на стуле перед генеральским столом. Глазами и уголками рта он улыбался, сохраняя при этом суровую маску на лице.
Сидевший за столом генерал почему-то делал вид, что не имеет ни малейшего отношения ко всему происходившему в его кабинете помимо его воли. Достав из стола бутылку водки, он вылил часть содержимого в подставленную ладонь левой руки, после чего совершил обряд омовения ладоней обеих рук. По кабинету пополз запах испаряющегося спирта.
Фронтовая привычка, объявил генерал для тех, у кого еще могли оставаться сомнения в его боевом прошлом, и тут же добавил, обращаясь к Григорию: Будем считать инцидент исчерпанным. Забирайте вашего человека. Вы свободны.
Григорий нахмурился.
Было бы лучше считать, что инцидента не было, а был лишь досадный случай.
«Интересно, какое у него звание? подумал генерал, глядя на Григория. Эти молодчики из госбезопасности имеют слабое представление о чинопочитании, а потому ведут себя хоть и в рамках приличия, но нагло. И все же лучше с ними не связываться. Нечего от них ждать кроме неприятностей».
Генерал развел руками, давая понять, что сделал всё от него зависящее и вряд ли сможет сделать нечто большее. У молчавшего до этого момента задержанного неожиданно прорезался голос.
Извините, товарищ генерал, хотел просить вас освободить капитана, участвовавшего в этом недоразумении вместе со мной. Человек он в высшей мере заслуженный, боевой офицер, нервы его подвели.
Нервы? взревел генерал. Стрелять в общественном местеэто нервы? Это не нервы, а моральное разложение! И капитан будет отвечать по всей строгости военного времени.
Северов хотел было что-то возразить, но в это время зазвонил телефон. Комендант взял трубку, но к уху близко ее подносить не стал, поскольку она источала сплошной треск, через который вдруг пробился срывающийся голос связиста:
Не кладите трубку, будете говорить с комдивом.
Комендант города генерал Синилов слушает, доложился, все еще не прикладывая трубку к уху, хозяин кабинета.
Генерал Загвоздин, здравствуй, комендант. Звоню тебе с передовой. Мне вот ночью доложили, что ты арестовал моего командира истребительного батальона танков, капитана Дубровского. В чем дело?
Напился твой капитан и стрельбу открыл в ресторане. Всех штатских до смерти перепугал, зеркальный потолок обрушил.
Странно, капитанофицер непьющий. Кого-нибудь из живых задел?
Еще этого мне не хватало! Думаю, плохо у тебя с дисциплиной, генерал! Подчиненные не очень к твоим указаниям прислушиваются.
Это ты прав. Я вот тому же капитану твержу: чего ты под танк немецкий лезешь, отходи потихоньку, оборону организуем на новом рубеже. А он свое: «Наотступались до полного позора. За Россию обидно».
И что ты прикажешь мне с твоим анархистом делать?
Оформи взыскание и верни ко мне в часть. Тут событие намечается. Как только отобьемся от немецких танков, и если он живой останется, то мы его прямо с поля боя на гауптвахту отвезем. Ну а если То будем считать, что правосудие свершилось.
Я лично считаю, что твоего комбата за его проделки в штрафную роту направить следует.
Дубровского в штрафную? Послушай, потрудись, подъезжай ко мне на полчасочка. В Волоколамске тебя мои ребята встретят. А оттуда до меня рукой подать. По сравнению с тем, что ты здесь увидишь, любая штрафнаяэто курорт с морской водичкой, причем подогретой.
Ты что ж, генерал, меня немцами пугать решил, что ли?
Боже упаси! Я тебе обстановку докладываю и хочу, чтобы ты по поводу расстрелянного зеркала не сокрушался. Вот придем в Германию, я тебе сразу три штуки закажу, так, чтобы посетители ресторана на себя сразу с трех сторон взглянуть смогли. Может быть, удивятся. А сейчас прости, докладывают, что танки противника на позицию выходят. Пойду встречать.
Некоторое время комендант, застыв, держал умолкнувшую трубку в руках.
У меня машина, так что давайте мы капитана поближе к передовой подбросим. Нам все равно в том направлении ехать. Григорий произнес это с такой уверенностью, как будто судьба капитана была уже решена, и оставалось лишь организовать его транспортировку.
Комендант задумался. Освобождение капитана из-под стражи стоило того, чтобы избавиться от этих непонятных людей. Он решительно нажал кнопку вызова. Тут же явился помощник в форме майора.
Дайте мне документы задержанного капитана.
Опытный помощник обязан предвидеть намерения начальника. Никуда не отлучаясь, майор послушно положил изрядно помятое отпускное удостоверение на генеральский стол. Генерал придвинул его к себе и, не вникая в его содержание, изложил поверх напечатанного на машинке текста рукописно свое отношение к поведению капитана накануне в московском ресторане: «Десять суток строгого ареста за стрельбу из боевого оружия в общественном месте с нанесением материального ущерба внутренней отделке помещения». Подпись: «Военный комендант города Москвы генерал-лейтенант Синилов».
Описание проступка капитана заняло половину страницы, второй же половины едва хватило на подпись генерала, столь размашистой она была.
Северов разглядывал ее, стоя недалеко от стола. Даже в перевернутом виде она производила впечатление своей масштабностью. Когда-то он прочел, что размер подписи обратно пропорционален интеллекту ее владельца. Но в данном случае было очевидно, что речь идет об исключении.
Посчитав вопрос решенным и не желая отягощать коменданта своим присутствием, Григорий поднялся и пожал генеральскую руку. Провинившийся Северов позволил себе лишь кивнуть на прощание.
Когда вышли из кабинета, Григорий глянул на часы и заторопился.
Я срочно поехал в управление. А ты забирай своего напарника, довези его до шоссе, дальше он доберется на попутках.
* * *
С капитаном встретились в палисаднике перед зданием комендатуры. Внешний вид его совершенно не соответствовал ожиданиям Североватот был свежевыбрит, тщательно умыт, а выцветшая под жесткими лучами солнца гимнастерка при дневном свете приобрела песчаный оттенок, на фоне которого сияющие боевые ордена выглядели весьма эффектно.
По двору двигались молча. Капитан в роли главного виновника происшедшего шел позади. Выйдя на улицу, натолкнулись на солидную толпу зевак.
Толпаэто самое демократичное, хотя и самое неустойчивое объединение людей. Собравшиеся безмолвствовали, задрав головы высоко вверх. На гранитной облицовке ограды старинного здания, сантиметров на сорок выше официальной вывески «Военный комендант города Москвы» красовались две строчки, исполненные ярко-белым мелом и пропитанные отчаянием и решимостью мести за проявленную в отношении кого-то очевидную несправедливость. Если первая строка, взятая из призывов, широко распространенных по всей стране, не вызывала сомнений, то вторая казалась некоторым небезупречной по содержанию: «Бей немецких оккупантов и хреновых комендантов!».
Прохожие останавливались, чтобы прочесть настенную надпись. Одни покачивали головами, другие удивленно поднимали плечи, но все в итоге застывали на месте в ожидании дальнейших событий. И не напрасно.
Собравшиеся не успели осмыслить до конца изображенный мелом на стене призыв, как из ворот выбежали трое военных: майор с красной повязкой дежурного на руке и два солдата. Один из них нес ведро с водой и тряпку, другой, едва переставлял ноги, согнувшись под тяжестью старинной деревянной библиотечной лестницы, по которой в мирное время прилежные ученые добирались до вершин знаний.
Теперь же ее установили под крамольной надписью, и солдат в тяжелых кирзовых сапогах, балансируя с ведром и тряпкой, осторожно поднялся наверх. Затем он не спеша окунул тряпку в ведро с водой и с третьей попытки смыл дочиста нижнюю, сомнительную строчку, оставив верхнюю, вполне патриотичную, нетронутой.
Толпа ровным гулом одобрила мудрое решение солдата.
Звание майора дает основание мыслить иначе, чем толпа, а тем более подчиненные ему рядовые. Человек с красной повязкой на руке приказал солдату смыть и ставшую давно привычной для всех часть надписи, дабы не возбуждать у прохожих, успевших ознакомиться с полным текстом, ненужной ассоциации.