Помню, как мы с ним сидели за столом и играли в «Монополию». Но это же ничего не значит. Я тогда ничего плохого не заметила. Он даже был мил со мной. Вел себя так, словно я ему нравилась. Как будто я не просто младшая сестренка Кейлина, а человек. Девушка, а не просто ребенок. Я пошла спать счастливой. Уснула, думая о нем. А следующее, что я помню, как проснулась, а он уже взбирался на меня, зажимал рукой рот и шептал «тихо, тихо, тихо». Все произошло так быстро. Как будто это был сон, всего лишь сон, и я могла очнуться в любой момент в безопасности, в своей постели. Это было бы гораздо больше похоже на правду. И все было бы хорошо. Ничего бы не изменилось. Я просто лежала бы в кровати, где со мной никогда не может случиться ничего плохого.
Проснись, шепчу я вслух. Господи, просто проснись. Проснись, Иди!
Тут кто-то окликает меня:
Иден!
Я открываю глаза, оглядываюсь, и сердце падает. Я не в своей кровати. Я на заднем дворе на качелях, пальцы без перчаток онемели, вцепившись в металлические цепи.
Ты что там делаешь?! Расщепляешь атомы?! кричит брат с порога. Я раз сто тебя позвал.
Он подходит ко мне быстрым, широким и уверенным шагом, хрустя свежим снегом под ногами. Я выпрямляюсь, кладу руки на колени и стараюсь ничем не выдать себя, хотя в данный момент мое тело кажется мне совершенно чужим.
Ну что, Иди, Кейлин садится рядом со мной на качели, слышал, ты на меня злишься?
Пытаюсь улыбнуться, изо всех сил пытаюсь вести себя как обычно.
Дай-ка угадаю, кто тебе это сказал.
Она говорит, ты злишься, потому что мы проводим вместе слишком мало времени. Судя по его полуулыбке, Кейлин ей отчасти верит.
Неправда.
Но ведешь ты себя действительно странно. Брат толкает меня локтем и с улыбкой добавляет: Даже если учесть, что это ты.
Может, это мой шанс? Неужели Кевин и вправду убьет меня, если я расскажу может ли он меня убить? Думаю, да. Он ясно дал понять, что если захочет, то сможет. Но его сейчас здесь нет. Здесь Кейлин. Он здесь, чтобы защитить меня и встать на мою сторону.
Кейлин, пожалуйста, не уезжай завтра! вырывается у меня. Мне вдруг кажется очень важным, что я должна убедить его не уезжать. Не возвращайся в колледж. Не бросай меня, пожалуйста! Прошу, умоляю я, чуть не плача.
Что? спрашивает брат со смехом в голосе. Что это на тебя нашло? Я должен уехать, Иди. У меня нет выбора. Ты же знаешь.
Неправда, есть. Есть у тебя выбор. Ты мог бы пойти в местный колледж ты ведь поступил, помнишь?
Поступил, но выбрал другое место. Брат замолкает и неуверенно смотрит на меня. Послушай, даже не знаю, что ты хочешь, чтобы я сказал сейчас Ты серьезно?
Мне просто не хочется, чтобы ты уезжал.
Хорошо, давай смеха ради предположим, что я останусь. Довольна? Но как быть с учебой? Сейчас середина учебного года. Все мои вещи остались в колледже. У меня там девушка. Да вся жизнь теперь там, Иди. Я не могу просто так все бросить и вернуться домой, чтобы мы с тобой больше общались.
Да я не это имела в виду. Не обращайся со мной, как с ребенком, тихо отвечаю я.
Без обид, Иди, но ты и есть ребенок. Кейлин смеется, похлопывая меня по плечу. К тому же что прикажешь делать Кевину? Мы же с ним соседи. У нас одна машина на двоих, общие счетавсе общее. Мы полагаемся друг на друга, Иди. Как два взрослых человека. Понимаешь?
Я тоже на тебя полагаюсь. Ты нужен мне.
С каких это пор? смеется он.
Не смешно. Ты мой брат, а не Кевина! я чуть не перехожу на крик. Голос дрожит.
Ладно, ладно. Брат закатывает глаза. Ты что, с Нового года шутки понимать перестала? Он встает, и я вижу, что разговор окончен: он сказал все, что хотел. Давай, пошли в дом. Кейлин протягивает руку. Мои ноги опускаются на снег и инстинктивно начинают следовать за ним, как всегда; рука тянется к нему, но когда пальцы уже почти касаются его ладони, что-то внутри меня обрывается. Я чувствую это физически, как если бы мое тело было машиной и шестеренки внутри, заскрипев, остановились. Как будто произошло короткое замыкание, мышцы парализовало, и они не дают телу двигаться.
Нет, твердо произношу я голосом, который словно принадлежит кому-то другому.
Брат стоит и смотрит на меня сверху вниз. Он растерянеще никогда в жизни я не говорила ему «нет». Переминаясь с ноги на ногу, Кейлин слегка наклоняет голову вбок, как собака, выдыхает облачко пара и открывает рот. Но я не могу позволить ему произнести шутливую остроту, которую он сейчас обдумывает.
Ничего ты не понимаешь! Я бы выкрикнула эти слова, если бы мои зубы не были сжаты.
Не понимаю чего? Его голос на октаву выше обычного, и он оглядывается кругом, точно ищет кого-то, кто бы объяснил ему, что происходит.
Ты мой брат. Слова рвутся с языка и обрушиваются лавиной. Не Кевина!
Да что с тобой такое? Хотя я знаю, в чем дело!
Я встаю, потому что должна сказать ему правду, прежде чем он уйдет. Должна рассказать, что произошло.
Если ты знаешь, почему он все время проводит здесь? Зачем ты всегда привозишь его с собой? У него что, своей семьи нет? Мой голос срывается, и слезы катятся из глаз.
В первый раз слышу, что тебе не нравится его присутствие. Мне казалось, как раз наоборот. Его слова эхом повисают в воздухе. Я поднимаю голову и смотрю на Кейлина. Мои глаза затуманены слезами, но я все равно замечаю, что он злится.
Что значиткак раз наоборот? вздрогнув, спрашиваю я.
А то, что, может, пора уже забыть о своей девчачьей влюбленности? Сначала это выглядело мило, даже забавно, но, Иди, сколько можно? Ты стала какая-то злобная. На себя не похожа. И тут же добавляет, скорее, отвечая на свои собственные мысли: Хотя, наверное, я должен был это предвидеть. Забавно, мы с Кевином только что об этом говорили.
О чем? выдыхаю я почти беззвучно. Поверить не могу. Поверить не могу, что он это сделал! Настроил против меня моего брата, моего единственного лучшего друга и союзника.
Забудь, огрызается Кейлин, поднимает руки и уходит. Мне лишь остается смотреть, как его фигура, уменьшаясь, сливается с черно-белым фоном. Я стою на улице еще некоторое время, пытаясь понять, что теперь делать, куда идти, как жить в мире, где брат больше не на моей стороне.
В тот вечер я тихо закрываю дверь. Поворачиваю защелку на девяносто градусов вправо и как можно сильнее дергаю за ручкуна всякий случай. Потом поворачиваюсь и смотрю на кровать. Простыни и подушка чистые, на постели ни складочки. Не знаю, получится ли у меня прожить еще хоть минуту, не сказав кому-нибудь, что произошло. Достаю телефон из кармана и звоню Маре, но сбрасываю звонок.
Я включаю потолочный светильник и настольную лампу и достаю с верхней полки шкафа спальный мешок. Разворачиваю его на полу и пытаюсь думать о чем угодно, кроме того, почему не могу спать в кровати. Ложусьточнее, падаюна пол своей комнаты, накрываю голову подушкой и плачу так сильно, что, кажется, никогда не перестану. Я плачу до тех пор, пока слезы не кончаются, пока они все не выливаются, как будто мои слезные железы вдруг отказали. Остаются только звуки: вздохи и всхлипы. Мне кажется, что я сейчас усну и уже не проснусь. Почти надеюсь, что так и будет.
Если на свете есть ад, он похож на школьную столовую. Первый день в школе после зимних каникул. Я что есть сил пытаюсь просто вернуться к нормальной жизни. Жить как раньше. Стать той, кем я была раньше.
Отстояв в очереди за обедом, оглядываюсь в поисках Мары. Наконец вижу, как подруга машет мне рукой из гомонящей толпы. Она нашла нам местечко у окна, в углу, где вечный сквозняк. Через каждый шаг кто-то преграждает мне дорогу, кричит, чтобы его услышали в этом гаме, добавляя в общий гвалт еще больше децибел.
Сюда! вопит Мара, когда я подхожу ближе. Стивен пришел пораньше и занял нам столик. Мара улыбается во весь рот: она весь день улыбается, да и всю неделю, с тех пор, как ей сняли брекеты.
Здорово, отвечаю я. Занять этот столвсе равно что выиграть джекпот. В этом углу нас никто не заметит и не будет дергать, как обычно. Но я удостаиваю Стивена лишь слабой улыбки.
Стивен Райнхайзер, больше известный как Жирдяймилый тихоня, фотограф, снимающий для школьного ежегодника. Иногда садится с нами за обедом. Не то чтобы мы дружим, нет. Скорее, просто знакомы. Стивен принадлежит к другой разновидности школьных чудиков, чем мы с Марой. Мычудики, которые вступают в клубы и играют в оркестре. А он просто никуда не вписывается. Но это неважно; между нами существует безмолвное взаимопонимание. Мы знакомы со Стивеном со средней школы. Знаем, что в седьмом классе у него умерла мама. Как и нам, ему пришлось несладко; возможно, даже хуже, чем нам. Поэтому мы вроде как присматриваем друг за другом. То есть если кому-то из нас удается отхватить подходящий столик в углу за обедом, мы все усаживаемся за него и не говорим о том, почему так важно занять именно этот стол.