Сокровищница снова заперта, запечатана, вновь включена сигнализация, и они вдвоем крадутся по дому. Свет горит не везде, час поздний. Вокруг ни души. Тим открывает двери, показывает Мод пустые комнаты. В каждой свой запах. В салонедорогая кожа и цветы; в малом салонепоследний огонь прошлой зимы в камине. Кабинет пахнет спящей псиной. Музыкальная комнатапчелиным воском, втертым в черное дерево фортепиано. Все сплошь уставлено фотографиями детей и собак. Кажется, Тим и Мод ложатся последними, одни во всем доме не спят, но наверху, когда она с несессером отыскивает ближайшую ванную, там горит свет и течет вода в душе. Мод сидит на приступке под дверью напротив и ждет. Душ выключается, и минуту спустя из ванной выходит Магнус с полотенцем на бедрах. За ужином, подливая Мод в бокал хорошее вино, он рассказалтоном, каким в иных обстоятельствах передают секретные финансовые сведения:
У нас такая семейкавсе или ничего. Мы тут пленных не берем.
Теперь же, увидев Мод на приступке, он улыбается, сдергивает полотенце, потом снова медленно в него заворачивается и шлепает прочь по коридору.
Спокойной ночи, окликает он через плечо. Смешная девчонка.
В голубой, в китайской комнате в час ночи Тим горбится над Мод, будто споткнулся, будто ждет, что его сейчас высекут. Раз в несколько секунд в остервенении делает тряский выпад, погружается в нее, слегка отступает. Пять недель они любовники. Всякий раз Тим хочет довести ее до исступления и всякий раз доходит до исступления сам. Ахи, придушенные вскрикиэто все он. У Мод лишь чуть-чуть густеет дыхание. А с другими мужчинами она кричала? Он психует: вдруг он делает что-то не то? Может, тут нужен, к примеру, бешеный натиск, а не этот неспешный переменный секс, который теперь, когда Тиму двадцать шесть, похоже, сложился в его сексуальный нрав, его сексуальную судьбу.
Он не пересказал Мод, что профессор Кимбер говорила в палате про вьющихся мотыльков. Сам не понимает, много ли хочет знать. Мод их не поощрялаэто значит, не откликалась? Или это значит, что поощрять было незачем, что им хватало Мод самой по себе? Есть в ней это свойство, которому Тим пока не подобрал названия, но кроется оно, похоже, в ее взгляденечто не прорисованное, ранимое, подспудно бесстыжее; не исключено, что всяким другим людям, кому достанет прямодушия, достанет смелости, оно намекает, что Мод попросту ляжети пожалуйста, пусть они делают что хотят.
Что он отыскал? Кого отыскал? Мудро ли ее любить?
Тьма в комнате не беспросветна. Из коридора под дверь сочится электричество, и в воздухе разбросаны огонькиизлучение летних ночей, точно море фосфоресцирует. Глаза у Мод закрыты, руки покойно закинуты за голову. Sauve qui peutпрямоугольник теней на бледно мерцающем предплечье.
Тим меняет ритм. Старая кровать дребезжит. Что любопытно, все это отчасти напоминает детскую игру. Он целует Мод в шею, и она подается к нему бедрами. Чересчур. На нем презерватив, но он чувствует, как ее затопляет, добивает до самого ее кровотока, затопляет ее. Он лицом тычется ей в плечо и ненадолго слепнет, стирается. На краткие отрадные мгновения всему миру опоралишь чириканье ночной птицы в зарослях у ручья. Затем комната складывается вновь. Мод просовывает руку между ними, касается ободка презерватива. Это значитза последний месяц они научились читать сексуальные пантомимы друг друга, что надо выйти из нее, и поаккуратнее. Тим встает на колени. Она перекатывается и садится на краю постели. Так и сидит, глядя в незанавешенное окно, затем ребрами ладоней отирает пот из-под грудей.
5
Ночной переход на университетской яхте до Иль-де-Бреа. Двадцать четыре часа, если ветер попутный, курс как можно южнее, поперек морских путей, подойти к маякам Паон или Эо-де-Бреа, пробраться меж течений.
Их шестеротрое юношей, три девушки. Опытом практически неразличимы, хотя кое-кому, как Мод, понятнее про шлюпки, чем про яхты, проще работать с парусами и ветром, чем прокладывать курс и расчислять кривые приливов. Согласно правилам клуба, они (в бристольском пабе) назначили капитана. Выбирали голосованием, на сигаретных бумажках написали имена, бумажки свернули и кинули в чистую пепельницу. Тим выиграл, получив на один голос больше прочих, и пообещал сечь всех за малейшие нарушения дисциплины. Мод получила два голоса, один из них Тимов. А она за него голосовала? Он знает, что за него не голосовали двое, и ему проще считать, что ее среди них не было.
Они отчаливают поутру с отливом. Ветер западный, три-четыре балла, яхта движется величаво, крена как раз хватает, чтобы карандаш на штурманском столике медленно скатывался в сторону подветренного борта. На выходе из убежища залива яхту встречают поперечные течения, на полях зеленой водыщетина коротких волн, и они мелко трясут корпус, плюются брызгами, что темнеют на деревянной палубе. Но это простейший переход, наиприятнейший. Летний воздух, тень яхты черным шелком струится под самой поверхностью воды, команда свежа, свежелика, прогноз превосходный. После обеда ветер сдвигается к югу. Приходит шквал с дождем, и они наблюдают его приближение за много миль, а после вся лодка блестит и истекает влагой. Англия исчезает в мути за кормой, а когда непогоду сдувает прочь, снова проступает замечательно четкой зеленью.
В последний час дневного света они готовят на ужин chili con carne (одинокому вегетарианцу достается chili sin carne), выпивают по бокалу вина, кружками глотают кофе. Включают навигационные огни и заступают на вахту. Еще через час они окажутся на морских путях, где ходят суда водоизмещением пятьдесят тысяч тонн, сто тысяч, и некоторые так быстроходны, что огни на далеком горизонте могут надвинуться на яхту через каких-то пятнадцать минут. По слухам общеизвестно, что суда эти ходят вслепую или почти вслепую, разве что кто-нибудь дремлет на полутемном мостике в шестидесяти метрах над водой.
Без десяти три ночи Тима и Мод будят на вахту, и оба выныривают из мелководья сна в яхтенную жизнь, в накрененный мир. Сдающий вахту приготовил им попить горячего. Кто-то, забавляясь, называет Тима шкипером. Ла-Манш на штурманском столике под красной лампой придавлен свинцовыми пресс-папье в коже. Тонкие линии размечают движение яхты. Последняя отметкав тридцати милях к западу от Джерси. Мод в кокпите встает к румпелю. Тим выходит впередвести наблюдение. Впереди по правому бортугруда огней ролкера; по другому борту что-то маленькоетраулер, наверное, судя по странным огням. Тим наблюдает, проверяет, как меняется пеленг, потом возвращается в кокпит.
Нормально? спрашивает он.
Нормально, отвечает Мод.
На ней синяя куртка «Хелли Хансен», джинсы, резиновые сапоги.
Тебе надо шапку, говорит Тим и тычет пальцем в свою.
Лицо Мод омыто подсветкой нактоузапотусторонним светом. Мод тянет шею, глядит на гротголубино-сизый призрак грота под топовым огнем. Уваливается под ветер, снова приводит яхту к ветру на румб, держит курс. Тим на пол-оборота лебедки набивает стаксель-шкот. Ролкер уже идет мимо. Тим, кажется, слышит рев его машины. Может, и впрямь.
Если повернуть вправо, говорит Тим, можно доплыть до Америки.
Мод кивает. Сосредоточена.
Ты бы хотела?
Да, говорит она.
Вот и славно, говорит он. Сбегаю вниз, перережу им там глотки.
Ладно, говорит она.
Поможешь потом сбросить трупы за борт?
Ладно.
Или хочешь сама им глотки перерезать?
Ты ведешь наблюдение?
Он тянет руку, касается холодной ткани ее джинсов.
Ладно, говорит он. Я буду паинькой.
Каждые двадцать минут они меняются: один к румпелю, другой на решетчатую банку у подветренного борта под гротом. Самому страшно, до чего охота говорить с ней, притягивать ее внимание. От любви Тим слегка глупеет. Посреди ночного перехода через Ла-Манш онкапитан, между прочим, думает о том, что в кармане лежит шоколадка, позволит ли Мод себя покормить, чтобы пальцев его на миг коснулся легкий влажный жар ее губ. Надо встряхнуться. Вспомнить про свой долг. Кончай, Рэтбоун! Но за гранью любых упрековего вера в то, что миром втайне правят люди ровно в таком же состояниимелодичные, воспламененные, чьи мозги ветвятся горящими нейронными сетями, как ночные города с высоты птичьего полета