Я Молли. Это Иш, а это Билли. Вы подруга Тима?
Приходят их родителиТимов брат Магнус и его жена, бывшая модель.
Время пить джин? осведомляется брат.
Они с Тимом хлопают друг друга по плечам. Магнус смотрит на Мод, поздравляет с благополучным прибытием в дурдом. За кухонным окном на ослепительной лужайке две девочки с тяжелыми косами играют в крокет. Молотками орудуют без малейшего изящества. Над кошеной травой свистят шары.
Выясняется, что и впрямь время пить джин. Магнус двадцать минут готовит напитки, режет лаймы, дробит лед в чистом кухонном полотенце, отмеряет, перемешивает.
Пес с занавешенными глазами взобрался на скамью и грызет печенье, украденное с блюда. Гримаса у него при этомкак у мученика на полотне религиозной тематики.
Заслышав аэроплантоненькое жужжание, дети высыпают на улицу. Следом Тим выводит Мод. Все идут к конюшням. Аэроплан исчез, но внезапно появляется вновь, в тридцати футах над дорогой, скользит над верхушками деревьев, затем над изгородями. Жена Магнуса созывает детей, но голоса не слышно. Они бегут к полю за конюшнями, машут. Аэроплан мягко падает на траву, подскакивает, выравнивается, тормозит и с разворотом катит к конюшням. Крошечный самолетик, серебристый и трепетливый. Останавливается неподалеку от толпы взрослых и детей. Дверца распахивается, из кабины выкарабкивается крупный человек.
Сколько баллов за посадку? кричит он.
Тим говорит Мод:
Познакомься с папой.
Обед долог, шумен. У всей семьи манеры за гранью манер. Блюда вкусны, искусны. Вино в графине, пестрая коллекция хрустальных бокалов. Мод посадили рядом с отцом Тима. Мистер Рэтбоун, говорит она, а он отвечает, что сойдет и Питер, или мне что, звать вас мисс Стэмп? У него красные вельветовые штаны, густой венец седых волос, обветренное и безупречно выбритое лицо, а голос словно бездонный и с легкостью заглушает все прочие голоса. Утром он пролетал над Солсберийским собором и гордится тем, что порожден нацией, которая его построила. Вроде была, говорит, такая королева, которую звали Мод, нет? Вышла за кого-то из Плантагенетов. Он расспрашивает ее о работе в университете, об исследованиях. Она рассказываетстарается, впрочем, покороче. Заживление патологических повреждений, восстановление тканей, особенно у пожилых.
В смыслекак я?
Старше, говорит она.
И то хлеб.
Она говорит о нарушениях передачи эстрогенного сигнала, и Тимов отец, похоже, понимает, о чем речь. Он рассказывает, что служил в армии, а с тех пор много чего почитывает, возится в мастерских, пилотом вот заделался. Спрашивает о несчастном случае. История падения Мод изложена уже раза три-четыре. Особенно детям нравится. Гипс сняли на прошлой неделе.
А шрамы остались? интересуется бывшая модель.
Парочка, отвечает Мод.
И вот про это расскажи-ка, говорит Тимов отец и обеими руками, решительно не похожими на руки сына, берет ее за левый локоть. На шее у него болтаются очки на шнурке. Он их надевает, читает буквы на предплечье (набивали четыре часа, два сеанса, рука на мягком подлокотнике вся в крови).
Sauve qui peut. Sauve qui peut?
Каждый за себя, поясняет Магнус, подливая себе в бокал.
Вряд ли прямо дословно, возражает Тим. Как там, Мод?
Да, блин, вот ровно так, говорит его брат.
Все лучше, замечает мистер Рэтбоун, чем руны или ахинея какая на маорийском. Хоть смысл есть.
То есть, продолжает Магнус, можно было набить и Arbeit Macht Frei. Тоже есть смысл.
Не дури, Мэгз, отвечает его отец.
Одна двойняшка объявляет:
А у нас в школе есть девочкаона набьет себе Песнь песней спиралью вокруг пупка.
Ничего не набьет, говорит другая.
Но, Мод, ты, когда делала татуировку, понимала, что это значит? спрашивает мать Тима.
Ну мам, говорит Тим.
Она улыбается:
Я же просто спросила, миленький.
Их селят в гостевой комнате наверху, в западном крыле. Комнату иногда называют голубойпотому что такие обоиили китайскойпотому что между окон на стене висит свиток в рамке. Они несут туда багаж. Послеполуденного солнца в комнатедо краев. Тим выпускает на волю муху, которая сражается с оконным стеклом.
Дети уже тебя полюбили, говорит он.
Они меня не знают, отвечает она.
Он подходит к ней сзади, обнимает.
Сколько нужно быть знакомым, чтобы полюбить?
Больше, чем одно утро.
А тебе хоть кто-нибудь понравился?
Конечно.
А кто конкретно?
Твой отец?
В детстве, говорит Тим, я перед ним робел. О нем все так говорили, будто он Господь Бог. Но ты поосторожнее. Я помню, как мы все прятались за диваном, с мамой вместе, а папа ходил по комнатам, нас искал. И это была не игра. Он обнимает ее крепче, прижимает к себе. И вообще, через час они все напьются, прибавляет он.
Долгие сумерки, сине-фиолетовые, сине-пурпурные. Все бродят туда-сюда через французские окна. Пьют джин из синей бутылки. Дети гоняются за собаками меж крокетных воротец. Мать Тима обсуждает свет, и как он прелестен, и как он берет и все собой окутывает, у нее заплетается язык, выступают слезы, и она теребит подол платья. Тимов отец объясняет Мод, что сумерек бывает трое.
Это, фыркает он, гражданские. Потом будут морские.
Сине-фиолетовые, сине-пурпурные. Двойняшки, облачив широкие зады в светлые джодпуры, на коленках стоят посреди лужайки и в задумчивости дерут подровненную траву. Магнус кривится, трагически скучая. Его жена в собственноручно сшитом платье удаляется за детьми.
Ужинать садятся ближе к одиннадцати и едой особо не интересуются. Мать Тима поплакала и успокоилась, а теперь очень тщательно выговаривает слова. Вяло ковыряют еду, затем отодвигают. Утром кто-то придет. Наведет здесь порядок.
Все семейство рассеивается. Тим за руку ведет Мод через дверь, в коридор, к лесенке. Там обитая железом дверь, сбоку кнопочная панель. Здесь у нас, поясняет Тим, сокровищница. Он смеется, набирая код, говорит, что это вроде погребальной камеры в пирамиде. Внутри ощутимо прохладнее, чем в других комнатах. Стены побелены, вдоль стенполки и горки. Окон нет.
Тим показывает Мод то и се.
Я даже не знаю, сколько это все стоит, говорит он.
Громоздкие викторианские украшения. Миниатюра с ладонь, приписываемая Озайасу Хамфри, портрет рыжеволосой девушки. Первое издание «Белой птички» Дж. М. Барри (с посвящением «прелестной малютке Лилли Рэтбоун»). Папка с акварельными набросками Альфреда Даунинга Фриппав основном дети у моря. Заводной граммофон, револьвер уэбли, с которым кто-то из предков побывал во второй битве при Ипре. Резная ритуальная маска из какой-то Центральной Африки, темное лакированное деревоартефакт словно глаголет на мертвом или навеки утраченном языке, но сам не мертв, отнюдь не мертв. Тим прикладывает маску к лицу, помахивает револьвером.
К тебе или ко мне? говорит он, из-под дерева глухо.
На низкой полке в сморщенном буром футлярегитара. Тим достает ее и, секунду помявшись, вручает Мод.
«Lacôte, Luthier, Paris 1842. Breveté Du Roi». Гитара в почти безупречном состоянии. Внезапно легка, плавуча. Вокруг розеткичерепаховый узор, инкрустация золотом и жемчугом. Мод возвращает гитару Тиму. Тот садится на табурет и принимается настраивать на слух.
Старые гитары, говорит он, необязательно лучше с возрастом. Большинство уже не строят. А вот этадругое дело. Он пробегает пальцами по струнам, берет аккорд, подкручивает колки. Начинает что-то игратькакой-то танец, пятнадцать-двадцать тактов. Акустика здесь ни к черту, говорит он. Но ты поняла.
А у нее домау ее родителейламинатор, телевизор, материно обручальное кольцо. Расписные тарелки на стене в гостиной. Книжки в мягких обложках.
Почему она лежит здесь? спрашивает Мод. Это как купить яхту и не спускать ее на воду.
Она немногим дешевле яхты, отвечает Тим. А украсть гораздо проще.
Прячет гитару в футляр, ставит футляр на полку, оборачиваетсяа Мод так глядит на африканскую маску, словно маска глядит на нее в ответ. Тим ничего подобного раньше не видел. Он не станет об этом думать.