Обычно я не слишком-то жалую людей. Может, я таким уродился, а может, то, как складывалась моя жизнь, не оставило мне другого пути. Да, наверное, я, скорее, готов помочь другому человеку, чем просто пройти мимо, но в большинстве случаев я предпочитаю быть сам по себе. Наверное, кто-то назовет это стремлением к свободе. Не знаю. Вероятно, мне просто быстро становится скучно, я не понимаю того, чем так дорожат эти люди. Или не умею ценить. Мне странно, насколько малым они довольствуются, но при этом как жадно они стремятся наполнить себя этими ничтожными вещами и переживаниями. Смогу ли я когда-нибудь угнаться за своей радугой? Не придумал ли я ее просто из чувства неполноценности, из страха собственной уязвимости, из какой-то дьявольской гордыни, чтобы чувствовать, что мой путь отщепенца не только не хуже того, чем живут они, но и на самом деле единственная цель, ради которой стоит жить?
Почему же мы со Стрэй все еще вместе? Должно быть, оттого, что и ей большинство других людей не очень-то симпатичны. Большинство, но не все. Алекс, ее друг-навигатор, очевидно стал для нее одним из исключений, превратившись из простой добычи в кого-то, кто оказался важен ей сам по себе, в своей уникальности.
Возможно, мы всего лишь устали от пустых дорог, от безликих координаторов, от копов, выслеживающих тебя день за днем. Наверное, мертвый город со зловещими тенями на какое-то время придал ценность любой человеческой жизни. Как бы то ни было, когда мы сделали следующую остановку в городке, ненанесенном на карту, у которого даже названия не было, и увидели суровые, но такие живые лица местных жителей, мы были им рады, рады самому факту их существования, рады тому, что они рядом. Нам не нужно было вести с ними беседтолько заказать обед, спросить, можно ли снять на ночь домик или комнатку, и они были немногословны и смотрели настороженно, но отчего-то их однообразные повседневные заботы, их редкие скромные радости показались нам что ни на есть настоящими.
Случайно заплутав, мы натолкнулись на замаскированную теплицу, где выращивались овощи. Скорее всего, где-то рядом была пробита несанкционированная скважина, из которой качалась вода для увлажнения почвы. Судя по всему, вода оказалась неядовитой или же пригодной для очистки от яда, однако мы понимали, что раскрой Государство или Корпорация этот маленький секрет, поселению придет конец. Слишком уж на отшибе стоял городок, чтобы возить сюда синтетическую пищу или гидропонику из ближайшего полиса. Мы поспешили убраться подальше, чтобы никто из местных не обнаружил, что мы знаем то, чего нам знать не стоит.
В этот раз мы оставили Энжи и Люция на стоянке возле домика, который сняли, и сразу же прошли внутрь. Мы предавались любви, лишь слегка задвинув занавески, и дневной свет заливал нас, делая различимыми каждую родинку, каждый волосок на теле. Люди, где-то снаружи, так близко, почему-то не вызывали у нас замешательства, но вселяли в нас какую-то жизнеутверждающую силу, уверенность в том, что вопреки всему есть будущее, как для этой пустыни, так и для тех, кто по ней странствует, и что солнце может не только жечь, но и согревать.
Как тогда, в Люции, мне показалось, что мы перестраиваем пространство, размыкая границу между мной и Стрэй, превращаясь в один атом или в одну вселенную. Не происходила ли при этом какая-то навигация? Не могу сказать точно, ощущение было и совсем другое, и в чем-то очень похожее. Мы бросались друг на друга снова и снова, оставались лежать, измученные наслаждением, а затем опять сплетались в одно существо, которое металось по кровати, по полу, по стенам, каталось в экстатическом содрогании по потолку, кричало множеством голосов, и мне чудилось, что сквозь зрачки Стрэй на меня посматривает зверь, о котором она говорила, смотрит мне в глаза и подмигивает. Он вовсе не казался прирученным или побежденным, напротив, он торжествовал, внимая каждому мгновению нашей страсти. Когда мы были в моем схроне, Стрэй сказала, что его нужно одолеть, заставить сидеть у ног и есть с ладони, но сейчас я не был в этом так уж уверен. Конечно, она читала мне Сент-Экзюпери, мы говорили о самых разных вещах, находя, если не согласие, то непременно понимание, я пообещал отвезти ее к океану, но, если бы не этот зверь, сидевший внутри нее, смогли бы мы искривлять пространство вокруг, смогли бы спаяться в чудовищное андрогинное существо, способное презреть законы физического мира?.. Да, я обещал, но я не знал, смогу ли я помочь ей когда-нибудь приручить его, потому что этот зверь больше не жил только в ней. Я чувствовал, что он находит какой-то отклик внутри моего собственного естества, кто-то подобный ему постепенно просыпался от многолетнего сна во мне самом и ощеривался голодной улыбкой, обнажая клыки.
В один из тех моментов, когда бессилие размазывало нас по мокрым от нашего пота скомканным и перекрученным простыням, и мы только смотрели друг на друга, не отводя глаз, и охрипшими, пересохшими от нашего жара голосами обменивались одной-двумя короткими фразами сквозь измученные улыбки, я признался, что полюбил ее.
За окном стемнело, но мы по-прежнему не могли оторваться друг от друга, продолжая ненасытно вбирать, всасывать друг друга, бесконечно терзая, уже окончательно потеряв, где рука моя, а где ее, чья спина ее, а чьямоя, плоть стала единой, дыхание стало одним, дрожь наша была ни моей и не ееона была просто нашей, с какого-то момента я уже больше не осознавал себя, больше не был собой, но не был и ей, при этом я острейшим образом ощущал, что я все равно есть, причем так неоспоримо, как никогда прежде, наверное, и не был.
11. На берегу Великого океана
Уже много дней они держали путь к Великому океану. Он не был нанесен на карты Энжи и Люция, однако Энтони помнил из книг и атласов, где примерно он должен располагаться.
Оставляли позади километры за километрами, редкие крохотные поселения, они ехали вперед, но признаков близости океана так и не было. Чем дальше они продвигались, тем отчего-то медленнее, судя по радару, они перемещались.
Наконец, они выехали за пределы карты, оставалось полагаться на радар и компас и продолжать двигаться в том же направлении, что прежде.
Однажды за завтраком Энтони поделился со Стрэй своими подозрениями: возможно, после Катаклизма окольцованные государством навигаторы что-то сотворили такое, что изнутри запечатало континент в его границах. Звучало это невероятно, но это могло бы объяснить то, как пространство начинало растягиваться перед их колесами, будто бы став эластичным. Но если это правда, то, скорее всего, без навигации им было к океану не добраться.
И он навигировал, потом еще раз и еще. Он представлял огромные волны, вздымающиеся над ними, чтобы в следующий миг обрушиться вниз. Представлял ровную водную гладь, сверкающую солнечными бликами. Представлял, как волны медленно покачивают его тело и горько-соленую воду на губах. Снова и снова, еще и еще.
Его навигации принесли им ливневые дожди, которые уже многие годы никто в пустыне не видел, несколько полицейских облав, изможденные нервы и, наконец, когда они уже почти впали в отчаяние, впереди показался берег.
Они свернули с дороги и опять тряслись по ухабам, приближаясь к белесой полосе прибоя.
Вот он, радостно закричал он в микрофон.
Господи, наконец-то! взволнованно отозвалась Стрэй.
Впереди протянулся пологий берег, плавно утопающий в пене прибоя, а дальше, до самого горизонта ярко блестело под солнцем безмерное тело океана.
Они бросили машины метров за двадцать от воды и побежали дальше, утопая по щиколотку в мелком желтоватом песке.
Как это?.. изумленно воскликнула Стрэй и схватила его за руку.
Пораженные, они перешли на шаг. Похоже, у Стрэй на мгновение подкосились ноги, но Энтони поддержал ее. Они дошли до места, где заканчивалась желтая полоса пляжа. То, что издали Энтони принял за взбитую набегающими на берег волнами пену, оказалось какой-то твердой и хрусткой окаменевшей субстанцией, напоминавшей не то соль, не то сухой лед. Местами она сточилась в пыль, местами вздыбилась острыми застывшими ребрами. И эта блестящая в солнечных лучах белая окаменелая равнина простиралась вдаль насколько хватало глаз.
Энтони наклонился и подцепил пальцем немного белесой пыли.
Только не вздумай это пробовать! испуганно вскрикнула Стрэй.