Что касается вас, Алексей Григорьевич, расположение мое к вам неизменно. Вы по-прежнему являетесь начальствующим над нашим флотом в Средиземном море. И никто по-прежнему не вправе требовать ни в чем у вас отчета. Надеюсь, что пребывание ваше в Италии и впредь будет столь же приятным, улыбнулась с портрета Екатерина.
Это был приказ: сидеть в Италии, а в Петербург ни ногой. Боялась нас матушка, засмеялся старик, Гришку-брата целый год в Петербург не пускала. Потом пустила. А менянет. Двое Орловыхслишком много для одного Санкт-Петербурга! Крепко запомнила
Лицо Григория:
Как думаешь, матушка, достаточно мне месяца, чтобы сбросить тебя с престола, коли захочу?..
И вот тогда, в Италии прошептал умирающий старик.
Екатерина усмехнулась на портрете.
Никого Никого ты не любила ни Гришку Потемкина, ни Гришку-брата ни всех бесчисленных твоих любимцев случая И я тогда никого не любил. И оттого мы так хорошо понимали друг друга пока тогда в Италии
Старик вновь увидел лицо той женщины.
Она склонилась над постелью
Его сын наклонился над постельюАлександр Чесменский, незаконный сын.
Папенька, Александр пришел сказала Анна.
И румянец у него чахоточный, беззвучно шептал старик, ее румянец.
Он не узнаёт, жалко сказала Анна молодому человеку, побудьте пока в той комнате, Александр.
Впору причащать, сказал сзади Изотов.
За митрополитом Платоном послали, пролепетала Анна.
Тогда в Италии Тогда в Италии шептал старик. Сколько же я не видел тебя? Тридцать три года. Цифра-то особая
Женщина шла к нему из темноты
Он что-то просит, беспомощно обратилась к Изотову Анна.
Шандал велят подвинуть, сказал Изотов, глядя на шевелящиеся губы графа.
Старый сержант поднял бронзовый шандал с экраном, стоявший на бюро.
Перенес к постели. И зажег свечу. На экране проступило изображение той женщины. Она сидела у камина и глядела в серебряный таз. В тазу плавали кораблики с зажженными свечами.
Вошел слуга и тихо сказал Анне:
Митрополит Платон больны-с Велели сообщитьвикария своего пришлют.
Не захотел!.. Не захотел! в ужасе шептала Анна.
Старик глядел на экран.
И кораблики в тазу превращались в огромные корабли. Она стояла на палубе, как тогда. В том же плаще с капюшоном, надвинутым на лицо.
Она сбросила капюшони страшные, беспощадные, горящие глаза уставились на графа
Старик захрипел.
26 декабря 1807 года.
Величественный старец сидел за грубой, старинной работы конторкоймитрополит Московский и Коломенский Платон, автор знаменитой «Краткой русской церковной истории». «Этим трудом он достойно завершил XVIII век и благословил век XIX»так оценил его сочинение великий историк Сергей Михайлович Соловьев.
Митрополит обмакнул перо и записал: «26 декабря 1807 года. Граф Орлов умер. Меня присылали звать Но мог ли я согласиться по слабости моей?..»
Действующие лица: Она
Был сентябрь 1774 года. В Ливорно на рейде выстроились корабли русской эскадры. Ветерветер в парусах кораблей, и белые трепещущие крылья чаек, и трепещущие флаги.
И заполнившая набережную вечная итальянская толпа жестикулирует, хохочет. В разноцветной толпе темнеют широкополые шляпы и черные плащи художников. Похожие на карбонариев, они сидят за мольбертами.
Но вот притихла толпавсе смотрят в море: ждут.
Главнокомандующий русской эскадрой граф Алексей Григорьевич Орлов устраивает небывалое зрелище«Повторение Чесменского боя».
Дымок на борту адмиральского судна «Три иерарха»ударила пушка. И загорелся фрегат «Гром», изображавший корабль турок. Крик восторга пронесся в толпе. С набережной было видно, как забегали по палубе «Грома» матросы, пытаясь тушить огонь.
И опять показался дымок на адмиральском корабле, и опять ударила пушка. «Гром» пылал, охваченный пламенем с обоих бортов. Толпа неистовствовала.
Карета, запряженная парой великолепных белых рысаков, въехала на набережную. Слуга распахнул дверцы, украшенные гербами, и в белом камзоле с золотым шитьем восторженной толпе явился сам Главнокомандующий.
Граф почтительно помог выйти из кареты белокурой красавице в пурпурной тунике. Это Кора Олимпика, итальянская поэтесса, увенчанная лаврами Петрарки и Тассо в римском Капитолии, очередная страсть графа. Злые языки утверждают, что сегодняшнее зрелище устроено по прихоти романтической дамы.
Рукоплещущая толпа окружила графа и поэтессу. Простерши руки к морю, белокурая красавица начинает читать стихи Гомера о гибели Трои
Кровавая туника на фоне моря, горящего фрегата Божественные звуки эллинской речи Капризный чувственный рот поэтессы
Орлов с нетерпением слушал чтение.
Шлюпка уже ждала Главнокомандующего и его подругу, когда рядом с графом возник человек в сером камзоле и широкополой шляпесэр Эдуард Монтегю, знаменитый английский путешественник по Арабскому Востоку.
Позвольте засвидетельствовать самый искренний восторг, граф. Мы видим перед собой картину великого Чесменского боя. И воочию!
Всего лишь маленький эпизод. Граф улыбнулся. В том бою, милорд, был ад кромешныйстоял такой жар от горящих кораблей, что на лицах лопалась кожа.
В себя не могу прийти! Жечь корабли, чтобы несколько живописцев и одна поэтесса смогли увидеть великое прошлое? Поступок истинного ценителя муз и, конечно, русского барина! У нас, европейцев, кишка тонка!
Желваки заходили на скулахОрлов нахмурился.
Ничего, мои матросики сами подожгут, да сами и потушат. В огне учу новобранцев, милорд. Оттого и флот наш победоносен
И Орлов приготовился покинуть докучливого англичанина, но тот с вечной насмешливой своей улыбкой уже протягивал ему пакет:
Осмелюсь передать вам это
Орлов вопросительно взглянул на англичанина.
К сожалению, граф, мне не велено открыть имя таинственного отправителя. И добавил лукаво:Но я проделал путь из Венеции в Ливорно только чтобы выполнить это поручение Отсюда вы можете заключить, что отправитель И Монтегю улыбнулся.
Женщина, засмеялся Орлов.
И поверьте, прекрасная! Ваши успехи у дам заставляют меня с трепетом передавать вам ее письмо. Но что делатьжелание повелительницы Он вздохнул, и опять было непонятно, издевается он или говорит всерьез. Да, граф, страсти движут миромони заставляют одного трястись по пыльной дороге из Венеции в Ливорно, другого жечь корабли. Засим разрешите откланяться
Передайте таинственной даме начал было граф.
Сожалею, но вряд ли ее увижу. Я возвращаюсь в Венецию лишь затем, чтобы на рассвете отправиться на свой возлюбленный Восток. Пора! Засиделся в Италии. Все против, и особенно мать. Как все немолодые холостяки, я до сих пор ее слушаюсь (Его мать, леди Мэри, была одной из знаменитейших писательниц века.) Прощайте. Мои лучшие пожелания в Петербурге другу моему графу Никите Панину. Мы с ним дружили, когда он был послом в Стокгольме. Мудрейший человек
Хитрый англичанин, конечно, знал, что Панин принадлежал дворцовой партии, много сделавшей для падения Орловых. Орлов оценил укол.
Завидую людям, у которых нежные матери, сказал граф. О заботливости матери вашего друга Панина ходили легенды. Каждый вечер она обращалась к Богу с одной молитвой: «Господи, отними все у всех. И отдай моим сыновьям».
Граф раскланялся и пошел к начинавшей терять терпение поэтессе. Он помог ей спуститься в шлюпку.
На адмиральском судне «Три иерарха» графа встретил контр-адмирал Грейг.
Зарадили пушку. Граф скомандовал. И очередной снаряд поразил горящий «Гром».
Шлюпку на воду спасать несчастных «турок», распорядился граф.
Жаль, что фрегат спасти невозможно, усмехнулся Грейг.
Отпишите в Петербург: «Сгорел во время учений». Объятый огнем «Гром» погружался в море. Оставив поэтессу на корме читать Гомера, Орлов удалился в каюту.
В каюте он вскрыл объемистое послание.
Проклятие! Здесь по-французски, пробормотал граф, вынимая многочисленные листы.