Зачем давал персу взрывчатку? резко спросил у Фофы Кузьма.
А чего его спрашивать, когда взрывальщик тут? перебил Петров, хватая Фатеха за плечо и выталкивая вперед.
Вот-вот, пусть он отвечает! испуганно закричал Фофа.
Сам бы подох, собака! Ствол завалишь никто не выйдет: в шурфах лестницы перегнили. Отвечай, что задумал! требовал Кузьма ответа от Фофы.
Фатех напряженно следил за Фофой. Он все еще не понимал, почему Фофа сваливал на него вину за взрывчатку. Вокруг Фофы черные тени шахтеров, мигающие огоньки лампочек «бог в помощь» и поднятые выше плеч обушки.
Но от них всего можно ожидать. Живут в грязи и работают как невольники, обозлены. Им ничего не стоит человека в темном забуте убить. Им привычен удушливый шахтный завал, может быть, такой же, какой бывает только в могиле.
Петров неожиданно ударил Фатеха кулаком в бок.
Ля иль лога зашептал Фатех, сгибаясь от боли.
Знает кошка, чье сало съела! заорал Петров, указывая на него. Он принес!
Нет, нет забормотал Фатех.
В забут! В забут его! еще громче закричал Петров, хватая Фатеха за шиворот и таща в глубь шахты.
Под ногами зашуршала угольная крошка. Огоньки лампочек поплыли перед глазами. Глухо прозвучал крик Кузьмы:
Куда тянешь?
И еще голоса:
Может, человек не виноват!
Наговор, может быть!
Погоди, погоди! Кого со взрывчаткой поймали? На это ты мне ответь!
На линии паровозы подрывают никто не знает, откуда взрывчатка. Феофана Юрьевича надо спрашивать!
Я не отвечаю!
Оба виноваты!
Правда мусить быть!
Была бы тебе правда, если бы рвануло!
Брось! потребовал Кузьма. Управляющий должен ответ держать!
Фатех почувствовал облегчение: Петров отпустил его.
Появился Лиликов. Фатех узнал его по гулкому, басовитому голосу.
Ты принес взрывчатку? спросил Лиликов, тронув за плечо.
Моя не знает ответил Фатех.
Его спрашивать бесполезно, быстро заговорил Фофа. Он перепуган. Чего от него добьешься?
Лиликов заметил:
Крутишь, Феофан Юрьевич! Не ты ли ему сунул взрывчатку?
Вы меня не поняли, товарищ Лиликов
Понимать тут нечего!
Фофа обиженно засопел:
Мне шахта дорога, я тоже вложил в нее немало труда. Я способен создавать, а не разрушать.
Уверяешь, а нам не очень верится.
Не знаю, чего вы от меня хотите
Перестань нам вредить, иначе плохо будет!
Фофа держал лампу в вытянутой руке. По мере того, как Лиликов говорил, она у него опускалась все ниже, освещая ноги в чунях и оттопырившуюся колоколом куртку.
Не старайся, как кобелек, к хозяйскому сапожку прижаться, продолжал все резче Лиликов. Где тот сапожок? Нет его! Служи нам, пока принимаем твою службу. Не лезь в компанию к уряднику. Урядник человек темный. У него иной специальности нет, как только шахтеров по морде бить. Он особая статья, а ты ведь другая. Штейгера́ тебя слушают. Работай с нами, пока работается, иначе выставим из Казаринки.
Из-за спины Кузьмы послышался голос Петрова:
Штейгеров к чертовой маме! Покажется я его клеваком по башке!
Что тебе штейгера?
Известно что! Мясо из борща выловили!
Кажется, там началась драка.
Какая же может быть работа? спросил Фофа.
Это мы выясним, Лиликов не отступал от управляющего. Лес помог бы доставить, крепить нечем!..
Фатех остался один. В дальнем краю штрека шумели. От этого шума шахта становилась еще темнее и ненавистнее.
На-гора помог выбраться Аверкий.
Болела шея. Во рту держалась соленая горечь.
Ишь, дела какие, бормотал Аверкий, подходя к стволовой Алене.
Взрыв будто должен был произойти. Не перса вина. Но, скажу тебе, Петров зря озверел. Чуть не погубил голубую душу Опять же, нельзя со взрывщиком ласково артель задохлась бы. Иные говорят: конреволюция!
Чего мелешь! перебила Алена. Петрову от водки скоро черти будут показываться, не то что конреволюция!
Сквозь открытую дверь проглядывалось голубое небо. Фатех уставился на него немигающими глазами, не веря, что он уже на поверхности.
Испугался, сердешный, сказал Аверкий, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
Алена бесцеремонно оттолкнула его.
Разве вы не перепугаете? Черти чумазые! Морды разбойные! Нашли конреволюцию! Тело у него в чем только и душа держится
Она взяла Фатеха за руку и потащила в каморку, где жарко топилась «буржуйка», пахло жилым дымком и цвели в горшочках кроваво-красными рожками калачики.
Я сам думал, зря Петров дерется, оправдывался перед Аленой Аверкий. Фофу надо, известное дело, потрясти Фофа он хитер!
Алена не слушала.
Отходишь его, а я пошел
Он отступил от двери, бормоча что-то себе под нос и оглядываясь, не остановит ли Алена.
Топай, топай! ворчала Алена, усаживая Фатеха на скамейке. Им, дьяволам, человека не жаль, я их знаю А ты держись Где, говоришь, твоя страна?
Варзоп кишлак слабым голосом ответил Фатех.
Ласковость Алены расслабила его.
Поплакал бы, сказала она. Если б я смогла, душе сразу бы полегчало. А так будто стопудовый камень. От этой тяжести и злость. Сам видал, я их, чертей, живо по загривкам! Не туда глазищи у них направлены на своего же брата. А свой брат весь в синяках, как в коросте.
Она села рядом с Фатехом, развязав платок, и, тряхнув прямыми темными волосами, стала причесываться.
Хоть возле тебя покойно посижу Круглые сутки маешься, некогда домой сбегать Фофу видела, как он в шахту топал. Я еще заметила, портянки и чуни у него на ногах. Завсегда в сапожках отправлялся в шахту, а в этот раз чуни натянул Ты к нему не ходи скверный человек. Он моего жениха под обвал подвел. Никто этого не видал, но я точно знаю Я и за революцию стою по той причине, что она обещает Фофу со свету свести А ты против революции?.. Ничего, ничего, помолчи, ежели говорить не охота Против революции выступать тебе нечего: все ж что-то она обещает. А Фофа ничего не обещает.
Фофа поезд Ташкент обещал, слабо возразил Фатех.
Слушай его, черта! Алена сердито стягивала волосы в узел. Откуда у него поезд?
Обещал, настойчиво повторил Фатех.
Алена с любопытством покосилась на него.
Ты к нему и домой ходишь? спросила она.
Мал-мала один раз
Гляди! с угрозой произнесла Алена. Здешняя жизнь тебе неведома, влипнешь в беду. Взрывчатку кто в шахту пронес? строго спросила она.
Не знаем, ответил Фатех, вздыхая.
Гляди! опять пригрозила Алена.
Причесавшись, она положила большие руки на колени. Фатех взглянул на них с удивлением: никогда не приходилось видеть такие большие руки у женщины. На родине осталась Гулчахра; у нее были руки, как у ребенка, маленькие и нежные. Когда Гулчахра брала кувшин с водой, ему всегда казалось, что она не удержит его, и он старался помочь ей. Гулчахра отказывалась: нехорошо мужчине у всех на виду помогать женщине. А в этой стране все не так, как у аллаха, даже руки у женщин сильные, будто мужские.
Возле ствола показался бывший урядник Семен Павелко. С тех пор как в Казаринке зашаталась старая власть, он больше отсиживался дома и не появлялся возле шахты. Шахтеры его ненавидели за прежние дела. Поговаривали, будто Петр Сутолов намерен судить урядника народным судом.
Ссутулившийся, в пиджаке темного сукна и неловко сидящей на арбузно-крепкой голове фуражке с поломанным козырьком, в рыжих сапогах, измазанных штыбной жижицей, он больше походил на утомленного дорогой прасола, чем на бывшего бравого урядника.
Нелегкая принесла! выругалась Алена, выходя из каморки ему навстречу. В артель спешишь? спросила она издали.
Семен глядел на нее маленькими красными глазами и не отвечал.
Чего явился? резко спросила Алена, раздражаясь от его молчания.
Царевых преступников ноне искать нечего, ослобонили тебя от этого. Она вдруг захохотала. Ну и одежонку купил!
Семен сжал челюсти, заиграл желваками.
Зачем явился? повторила Алена.
Аверкий говорил, самосуд в шахте идет, ответил Семен, надо прекратить.