Все запуталось, перемешалось.
Трофим советовал:
Посиди, скоро уляжется. Кто-то должен одолеть
Трофиму можно ждать: он дома. А Фатеху надо поторапливаться зима началась.
Он решил попытать счастья у рудничного управляющего Феофана Юрьевича Куксы «Фофы» по местному прозвищу
Ох, как метет, на ногах не устоишь. Если бы не заглядывал к Фофе, может быть, теперь не пришлось бы блуждать по степи
Слава твоему дому, сказал Фатех, низко поклонившись вышедшему навстречу управляющему. Помоги мне, и аллах тебя не забудет
Фофа скривился, словно проглотил что-то скверное, начал ругать шахтеров за то, что они «только требуют и ничего не дают». От злости на толстой шее у него выступили багровые пятна. Фатех робко повторил просьбу. Фофа внезапно замолчал, взял его за руку, повел за собой в просторную комнату и усадил в кресло.
Подумать надо Время тяжелое, нам не привыкать. Военнопленным тоже надо домой за границу. Если бы никто не путался под ногами, я бы давно уладил с твоим отъездом
Фофа улыбнулся, потрепал Фатеха по плечу.
Много лет тебе жизни, тоже попытался улыбнуться Фатех.
С улыбкой ничего не вышло лицо застыло от разочарования.
Я помогу тебе непременно, обнадежил Фофа. На этих днях договорюсь с железнодорожниками. У них своя власть, что захотят, то и сделают. А я дружбу с ними вожу.
Спаси тебя, аллах! воскликнул Фатех, опускаясь на колени.
Зачем ты так? Фофа торопливо поднял его и снова усадил в кресло. Минулось то время, когда человек был принужден падать перед другим человеком на колени. Это царь приучал так делать.
Он царь? воодушевился Фатех. Нет царь!
Фофа отошел в дальний, темный угол комнаты, чтобы оттуда понаблюдать за Фатехом.
Мы должны привыкать к равноправию и жизни без царя. Дается это трудно. Петька Сутолов врет, когда говорит, что отныне все люди братья и жить будут по-братски. Люди до этого слишком долго жили по-разному, чтоб вот так, сразу, суметь друг другу в братья. Фофа вышел из темного угла и повторил: Нельзя друг к другу в братья! Трудно привыкнуть!
Фатех внимательно слушал, не понимая, почему надо привыкать жить по-братски. К этому не привыкают, это делают по чувству и доброму согласию. Возражать Фатех не решался. Он ждал, когда Фофа заговорит о поездах на Ташкент.
Нам сейчас всем тяжело, продолжал, однако, Фофа о своем. И Петьке Сутолову не легче, хотя он и ходит по Казаринке козырем. И Архипу Вишнякову трудно, пусть за него весь народ голосует. И мне не просто жить на свете. Другое время наступило. Старые порядки отменяются, а новые не укрепились. Фофа загадочно улыбнулся и, приблизившись, снова потрепал Фатеха по плечу. Тебе все это ни к чему. Тебе о поездах на Ташкент надо! Он на миг задумался, почесывая указательным пальцем пухлый подбородок, затем, словно вспомнив что-то важное, спросил: Когда на смену?
Скоро сейчас надо.
Хорошо! живо воскликнул Фофа. Условимся с тобой об одном деле, а потом окончательно решим
Он медленно прошелся по комнате. Туфли мягкие, бесшумные. Идет по ковру, словно жалко ступать. Короткопалые руки почему-то сложены на груди.
Видишь, рабочий контроль на шахте скоро не только станет карманы у управляющего выворачивать, а и за пазуху полезет. Всюду ему нужно, все он понимает. А ведь управляющий получше контроля знает, каким делом прежде всего надо заняться на шахте. Я знаю, примерно, что нужно применять взрывчатку для ремонта ствола. А взрывчатку я не могу доставить в шахту. Взрывчаткой они сами распоряжаются! Фофа развел руками. Что скажешь?
Много-много пишут
Вот именно! Фофа взял стул и сел рядом с Фатехом. Не верят. Подозревают. В чем? Неразумная подозрительность вредит, заговорил он тише. Зачем вводить в нашу жизнь подозрительность?
Фатех во всем соглашался с Фофой, чтоб Фофа не отказал в обещанной помощи. Он не понимал, о чем тот его спрашивал. «Подозрительность» такого слова ему не приходилось слышать.
От Фофы пахло духами и табаком. Фатех закрыл глаза, вспоминая, как приятно пахло в богатой бухарской чайхане, где курили кальян и куда однажды завел его Джалол.
Мне нельзя пронести взрывчатку в шахту, хрипло шептал рядом Фофа. Ты это сделаешь Оставишь в десяти саженях от рудничного двора Остальное тебя не касается А завтра мы решим насчет отъезда можешь не сомневаться!
Фатех вышел от Фофы с пятифунтовым свертком. Он решил все сделать, лишь бы отъезд состоялся
Думать некогда.
Спрятал сверток под спецовку, прошел благополучно мимо глазастой стволовой Алены и зашагал по наклонному стволу в шахту. «Аллах надоумил меня пойти к Фофе, аллах поведет меня и дальше. Все в его власти, во всем его воля, все ему известно»
Алена ни о чем не спросила.
Фатех добрался к указанному Фофой месту и сунул взрывчатку за стойку.
Снизу, от рудничного двора, доносились голоса шахтеров:
Вода будто прибывает!
Тут завсегда как в чертовом болоте!
Не можешь рогатого не вспомнить!
Керенский, говорят, в бабью одежду обрядился, когда из Петрограда бежал!
Страх он и в нужник загонит. А-а-эй! Там, наверху, гляди под ноги порода летит!..
Голоса становились громче.
Фатех прижался к стойке: ему не хотелось здесь встречаться с шахтерами.
В рудничном дворе все как обычно: кто стоял, ожидая напарника, чтоб идти к лаве, кто перематывал портянки, а кто просто отдыхал после трудного пути, примостившись под креплением. Пахло ржавчиной и подземельем. Капало с кровли. Вблизи ствола тянуло сырым сквозняком. Лампы мигали робкими морковного цвета огоньками.
Фатех остановился возле военнопленных. С ними было спокойнее: они не спросят, почему опоздал, пошутят, но не обмолвятся при этом о еде, о которой и вспоминать больно, потому что жизнь стала беспросветно голодна. На Фатеха они смотрели как на своего, такого же мученика из далекой страны.
Цо, пан, маешь гузиков? услышал он голос поляка Кодинского.
Это тоже было обычным: после спуска в шахту поляк всегда шутливо спрашивал, целы ли на их спецовках пуговицы.
Пан управляющий име гузик!
Пан управляющий име пузо!
Име, име, а Штепан ничего не име
Фатех видел, как чех Мирослав Штепан гладил запавший живот и грустно качал головой. «Они не любят Фофу. Скорпион не любит птицу, а шакал ненавидит орла. У одного свой закон, у другого свой, а третьему закону не бывать»
Резкий свист заставил Фатеха вздрогнуть: так обычно свистели в лаве или штреке, когда собирались рвать бурки.
Кто приедет? живо спросил Кодинский.
Архангел Михаил в гости! вскричал Петров. Ложись! Рванет сейчас!.. Ложись, туды его маму! он толкнул вниз растерянно оглядывающегося Фатеха.
Ля иль лога прошептал Фатех, прижимаясь к влажной и холодной почве.
Голоса смолкли. Слышно было, как кто-то покряхтывает рядом и стучит на дальнем рельсовом плече вагонетка.
А потом с той стороны, откуда донесся свист, послышались неясный шум и голоса.
Петров поднял голову:
Никак побаловал кто?..
Голоса приближались:
Моя видел! Моя все видел!..
Я не имею отношения!..
Ничего не знаем!
Я тоже заметил горящий шнур
Кто палил? Моя все видел! Люди недалеко! Калечить мог люди!..
Петров прислушался:
Никак Алимов шумит
Вскоре показался Алимов. Он тянул за руку упирающегося Фофу.
Видал, раздраженно кричал Алимов, взрывчатку ложил, хотел ствол б-бах! А шахтер дохни шахта!
Да отстань ты! вырвал руку Фофа. Завел одно и то же! Слушайте меня! обратился он к стоящим шахтерам. Я первым заметил горящий запал. Кто поджег, не знаю. Но знаю, что просил у меня взрывчатку Фатех персиянин!..
Он пали! указал на Фофу Алимов.
Погасили шнур? спросил Петров.
Поднимайся, не робей, Алимов погасил запал, сказал, выходя наперед, Кузьма Ребро.
Фатех прижался к горбылям, облизывая пересохшие губы. Фофа говорит, как будто он, Фатех, готовил взрыв. Известно, как судят шахтеры тех, кто рвет бурки, не просигналив об этом работающим в лаве. Они не пощадят. Фатех отступил в сторону.