Евгений Андреевич СалиасМиллион(Ширь и мах)Исторический роман в 2-х частях
Часть первая
I
Широко, гулко, размашисто, будто потокомидет вельможная жизнь екатерининского царедворца.
Таврический дворец шумит, гудит, стучит.
У князя Потемкина прием.
Полдень Под прямыми лучами майского солнца дворец ослепительно сверкает своей белизной. Весь двор заставлен десятками всяких экипажей и верховых коней. В чаще сада, на всех дорожках, мелькают яркоцветные платья и мундиры. Во всех залах и горницах огромных палат «великолепного князя Тавриды» плотная толпа кишит как обеспокоенный муравейник и снует, путается всякий люд, от сановника в регалиях до скорохода в позументах А среди этой толпы кое-где мелькнет, отличаясь от других, статный кавалергард в серебристых латах, арап длинный и черномазый в пунцовом кафтане; киргизенок с кошачьей мордочкой, в пестром халате и с бубунчиками на ермолке; пленный нахлебник-турок в красной феске, шальварах и туфлях; карлы и карлицы в аршин ростом с зеленовато-злыми или страшно морщинистыми лицами. А между всеми один, сам себе хозяин, никому не раб и не льстец, ходит, важно переваливаясь, генеральской походкой громадный белый сенбернар.
На парадной лестнице и в швейцарской стоят десятки камер-лакеев и фурьеров, гайдуки, берейторы, казачки-скороходы Мимо них проходят, прибывая и уезжая, сановники и вельможи с ливрейными лакеями и гвардейские штаб-офицеры с денщиками, гонцы и курьеры из дворца.
И все это блестит, сияет, искрится точно алмазами.
Будто ярко-золотая волна морская бьется о стены Таврического дворца, то напирая с улиц под колоннаду подъезда, то вновь отливая обратно с двора
Высокие щегольские кареты, новомодные берлины и коляски, старые громоздкие рыдваны, экипажи всех видов и колеров, голубые, палевые, фиолетовые снуют у главного подъезда Лакеи и гайдуки швыряются, подсаживая и высаживая господ, и лихо хлопают дверцами, с треском расшвыривают длинные, раздвижные в шесть ступеней одножки, по которым господа чинно шагают, качаясь как на качелях
Подавай! Пошел! то и дело зычно раздается по двору.
И движутся разномастные цуги сытых глянцевитых коней, то как уголь черные, то молочно-белые, или ярко-золотистые с пепельными гривами и хвостами, или диковинно-пестрые, пегие на подбор, так что от масти их в глазах рябит. Цуги коней, будто большие змеи, вьются по двору, ловко и лихо изворачиваясь в воротах, или у подъезда, или среди экипажей и людей. Искусник-форейтор из малорослых парней, а чаще шустрый двенадцатилетний мальчуган бойко ведет свою передовую выносную пару конейподседельного и подручного.
Поди! Гей! озорно и визгливо вскрикивает он и все вертится в седле, оглядываясь на свои постромки и на весь цуг, на дышловых, на толстого кучера с расчесанной бородищей, что расселся важно на бархатном чехле с золотыми гербами.
Всадники-гонцы, офицеры и солдаты, тут же скачут взад и вперед. Двое, справив порученье, садятся на лошадей, а на их место трое влетели во двор и, бросив повода конюхам, входят на подъезд, сторонясь вежливо, чтобы пропустить вельможу, сенатора, адмирала, садящихся в поданную карету.
В саду, на лужайках, на площадках и в подстриженных по-модному аллеях, мелькают цветные кафтаны и дамские юбки, звенят веселые голоса, женский смех и французский говор Здесь гуляют гости, приехавшие не по делу, не с докладом, не с просьбой, а «по обыкности»одни, как хорошие знакомые, другие, чтобы faire leur cour временщику и раздавателю милостей.
Близ легкого пестро выкрашенного мостика, среди площадки, между мраморными амурами на пьедесталах, собралась большая кучка пожилых сановников, зрелых дам и молодежи. Общество сгруппировалось вокруг красавицы баронессы Фон дер Тален, новой львицы при дворе и в городе Маленькая и полная немочка, уроженка Митавы, двадцати лет, от которой пышет красотой, юностью и здоровьем, одна из всех без пудры, румян и сурьмы. Блестящий цвет лица и прелестные голубые глаза белокурой баронессы не нуждаются в притираньях. «La Venus de Matau»ее прозвище в Питере, данное государыней в минуту раздраженья. Муж ее, уже пожилой генерал, давно в отсутствии, в армии, а она ухаживает за князем, и в столице носятся слухи, что Венера Митавскаявременный предмет светлейшего.
Недаром и племянницы князя с некоторых пор постоянно заискивают у нее. И теперь здесь сошлись около нее и подшучивают над ней любезно три из племянниц князя: Самойлова, Скавронская и Браницкая.
Пожилой генерал-аншеф, известный болтун, ходячая газета столицы и сплетник, но добродушный и подчас остроумный, рассказал что-то, что-то будто из истории Греции, случай из афинской жизни, с Алкивиадом, но с понятными всем, прозрачными намеками на князя и баронессу. Всем им известно, кого давно зовут «Невским Алкивиадом».
Vous calomniez l'histoire!восклицает Самойлов, родной племянник князя Таврического.
Pour plaire a la baronne, отзывается генерал.
Нет! Я бы на месте вашей афинянки поступила совсем не так звучит серебряный голосок красавицы баронессы. Cette coquinerie d'Alcibiade не прошла бы ему даром Она имела мало caractere.
В таких приключениях la coqinerie est la coquetterie des hommesзаявляет молодой премьер-майор, сердцеед и герой Кинбурна.
Когда женщина должна себя отстоять, горячо продолжает баронесса, то она перерождается: добраяделается злой, глупаяумной и трусливая, как овечка, тигрицей
Завязывается спор. Почти все дамы на стороне баронессы
Полноте Все вы правы! решает графиня Браницкая. Только побывав в положении вашей афинянки, можешь знать: что и как сделала бы
Беседа снова переходит незаметно на непостоянство князя.
Domptez le lionговорил кто-то, смеясь, баронессе.
О, это не лев весело восклицает красавица. Князь Григорий Александрович! Трудно найти в мире другого в pendant для сравненья Он и медведь, и ласточка вместе!.. Знаете, что он?! J'ai trouve! Онапокалипсический зверь c'est la bete de Saint-Luc. Этокрылатый вол! Он лежит лениво и покорно у ног женщины, как и подобает a la bete du bon Dieu И вдруг в мгновенье, quand on s'attend le moins, взмахнет крыльями и умчится ласточкой.
В синие небеса или к молдаванкам?..
Да к ногам другой женщины
Где докажет тотчас неверность пословицы, что одна ласточка весны не делает! сострил генерал.
Берегитесь, баронесса, вымолвила Браницкая, я передам дяде ваше сравненье. Оно верно, но не лестно Вол?..
Крылатый, графиня je tiens a ce detail.
Ага! Боитесь что дядя выйдет из слепого повиновенья, несколько резко заметила Скавронская.
Слепое повиновенье есть исполнение всякого слова, всякой прихоти, заметила сухо баронесса. Этого нет.
А вы бы желали этого?
Конечно. Сколько бы я сделала хорошего, если бы каждое мое слово исполнялось князем. Je suis franche. Конечно, хотела бы!
Се que femme veutDieu le veut.
Да но это старо и не совсем верно, вмешивается пожилая княгиня.
Правда! Надо бы прибавлять, смеется баронесса, quand la Sainte Vierge ne s'oppose pas.
О! О! восклицают несколько голосов.
Voltairienne!говорил генерал.
Plutot Vauriermeприбавляет княгиня, трогая молоденькую женщину веером за подбородок. Ох, мужу все отпишу Он там пашей в плен берет, а жена здесь сама пленяется
Да И напишите, княгиня. На что похоже. Барон там «курирует» опасность в битвах, а жена здесь бласфемирует.
Напишите! Напишите! Напишите!.. раздается хор дам.