Я с этим смирюсь.
И это добило Фортуната окончательно. Надо было знать Эда с младенчества, чтобы понять, насколько невозможно в его устах было слово «смирюсь». Да, Эда страшно изменился. Или слово «страшно» здесь не подходит?
Эд поднялся, стряхнул пыль с занемевших колен, и направился к выходу. У дверей его догнал голос Фортуната.
А твой отец ты так и не догадываешься, кто он был?
Нет. Эд обернулся, держась за дверной косяк, но я это узнаю.
Только после его ухода Фортунат осознал, что забыл отпустить королю грехи.
Да не хмурься ты так! Это со всеми происходит! Свободы жа-алко. У меня вот в девичестве ничего хорошего не былои впереди не светило. А все равно перед свадьбой слезами обливалась.
Помню.
Ах, да, ты же была там. Вот ведь как здоровоты на моей свадьбе, я не твоей. А ты вообще-то плачешь когда-нибудь?
Бывает.
Вот и поплачь. Потом уже некогда будет.
Не хочу.
Ты меня уморишь!
Гисла одевала Азарику к свадьбе, не доверив этого ритуала ни одной из служанок. Тут же присутствовала и Нантосвельта. В последнее время она довольно много времени проводила в обществе Азарики, наблюдая, в основном, за служанками. Ей это явно поручили, но она делала это не без собственного желания, убеждая себя, что эта страшная ведьма вовсе не так страшна, как о ней говорят. Так или иначе, она была второй из дам, которые должны были повести невесту к алтарю, за отсутствием у последней какой-либо родни.
Гисла поправила последнюю складку и отступила, щурясь. Платье шилось под ее присмотром, и она сама подбирала к нему украшения. Но, кажется, она была не всем довольна. На Азарике было платье из тяжелой серебряной парчи, сплошь покрытое серебряным же шитьем. Густые черные волосы невесты были схвачены жемчужной сеткой. На грудиоплечье из серебра: цепь из розеток тонкой работы, в каждую из которых были оправлены рубины.
Ты бы хоть посмотрела на себя.
Хорошо, дай мне зеркало.
Гисла шагнула было к столу, но Нантосвельта ревниво опередила ее и подала Азарике зеркаломежду прочим, свое собственное. Азарика мельком взглянула на себя и вернула зеркало Нантосвельте. Меньше всего она напоминала сейчас счастливую невесту. А напоминала она юного воина, с ног до головы закованного в серебряный панцирь с каплями крови на груди. Не самое лучшее сравнение. Но она и в самом деле чувствовала себя воином перед сражением. И сражение будет похлеще, чем битва у Соколиной Горы, когда она несла знамя Нейстрии. Ведь сейчас у нее за плечами армии не будет.
Неси давай покрывало, обратилась Гисла к Нантосвельте.
Как обычно, когда чувствовала себя особенно неуверенно, Азарика надменно вскинула голову.
Все равножить или умереть, пробормотала она.
Что ты сказала? переспросила Гисла.
Азарика не ответила.
Берешь ли ты, Эд, в жены Азарику?
Казалось бы, совсем недавно он стоял на этом же месте и повторял за священником те же самые слова. Но тогда рядом с ним была другая женщина, а в головесовсем другие мысли. На новобрачную он не смотрел. Он чувствовал себя среди врагов, и ощущение это было ему привычно. И так же привычно он прикидывалот кого ждать удара, кто прикроет в случае чего. На хорах церкви расположились стрелки, Альберик и Альбоин поручились за своих жен головой, и все же Что до Азарикиодного только взгляда на нее, когда она отбросила покрывало с лица, было достаточно, чтобы понятьФортунат был прав, она совершенно готова к смерти. Эд зналесли сейчас здесь действительно что-то заваритсямишенью будет не он. Мельком он подумал, что Азарике следовало был надеть кольчугу под венчальное платье, но отогнал эту мысль как совершенно нелепую.
Между тем церемония продолжалась.
в горе и в радости
в горе и в радости
в богатстве и в бедности
в богатстве и в бедности
Пока смерть не разлучит вас.
И даже смерть не разлучит нас! резко произнес Эд и, не обращая внимания на шум, пробежавший по толпе придворных, надел кольцо на палец невесте.
Потрясенные таким вопиющим нарушением приличий люди, собравшиеся при венчании, загудели, зашептались, и ответов невесты почти не было слышно. Кажется, она и сама растерялась, и произнесла все, что полагалось, честь по чести, ничего не изменив.
Представление, однако, на этом не закончилось. Наступала заключительная его часть, та самая, во время которой разыгрался кошмар предыдущей свадьбыпередача «кубка любви» от невесты жениху. Азарика подошла по проходу к Гисле, державшей поднос с драгоценным кубком, и Альберику, которому передали чеканный кувшин с вином. Напряжение церкви достигло наивысшего предела. У всех, должно быть, было одно и то же ощущениекак все повторяется! Другой кубок (другой? А может, тот же самый?), другой виночерпий и другая невеста а все равно Фортунат, только что объявивший Эда и Азарику мужем и женой, много что мог бы сказать по этому поводу, но был так же захвачен общим напряжением, как и все остальные. Альберик наполнил кубок вином. Гисла повернулась, чтобы передать поднос Азарике. И тут произошло нечто совсем неожиданное. Вместо того, чтобы принять поднос, Азарика протянула руку и взяла золотой кубок. И поднесла его к губам.
Единый вздох пронесся по толпе. Неподобно пискнув, смолк орган. Все поняли, что молодая сделала так отнюдь не по незнанию ритуала. Ужасная ситуация с отравлением на королевской свадьбе повторялась в чудовищно перевернутом виде. Неужели «младшая чародейка» последует за старшей? У Эда остановилось сердце. Ему казалось, что он предусмотрел все возможности покушения кроме той, что уже была!
Отпив из кубка, Азарика несколько мгновений держала его в руках, словно бы в задумчивости, затем улыбнуласьвпервые за весь день. Кивнуладескать, все хорошо. Вернула кубок на место и теперь уже, сообразно обычаю, двинулась к мужу с подносом в руках.
Что-то неуловимо изменилось в церкви. Исчезла ли тяжесть, давившая на всех, ожидание чего-то невообразимо ужасного? Или что-то еще произошло, переломившее проклятую судьбу, обратившее сердца от злобы к радости?
Слабое, неуверенное восклицание раздалось в толпе:
Да здравствует королева!
И нестройный хор подхватил его, эхом прокатившись по капелле:
Да здравствует королева!
Церемония двинулась своим чередом. Грянул орган. Из-за внезапной слабости Фортунат вынужден был опереться на руку служки. «Господи, подумал он, если я сейчас умру, то не буду в обиде. Все хорошо, Господи.»
Но слабость так же внезапно отпустила. Он выпрямился. Гисла и Нантосвельта сомкнулись за спиной новобрачных.
Она первой выпила из кубка, заметила Гисла, приличия ради почти не размыкая губ.
Нантосвельта удивленно покосилась на нее.
Она же испытывала, нет ли там яда!
Забыв о приличиях, Гисла заговорила во весь голос:
Дура! О приметах ничего не знаешь?
Теперь светало поздно, и солнце еще не пробивалось сквозь ставни.
Прости меня, неожиданно услышала голос мужа.
За что? спросила она, и сердце у нее внезапно замерло. Неужели он все узнал и хочет сейчас говорить об отце об Одвине?
Но ответил он нечто совершенно другое.
Я думал, что этот младенец Винифрид твой ребенок.
Она не сразу поняла, что он имеет в виду. Но он уже не мог остановиться.
Когда я встретил тебя в лесу и увидел ребенка я подумал в тот день, когда ты попала к мятежниками и тебя избили до полусмерти, могло быть не только это и ты спряталась от людей в лесу, чтобы родить.
Азарика смотрела в потолок, осваиваясь с услышанным. Это было трудно. Хотяа что другое он мог подумать? Она ведь и сама говорила Ивару, что ребенокее. Но Эд ведь ни словом, ни намеком
И ты молчал все это время?
Не хотел говорить. Думал, тебе будет больно. Ведь ты была бы ни в чем не виновата.
«Неужели ты думаешь, что я могла бы солгать тебе?»собиралась сказать она, но укорила себя за лицемерие. В каком-то смысле она все эти годы лгала ему. Она и сейчас не говорила всей правды.
А почему ты сейчас решил сказать об этом?
Потому что понял, что ошибался.
Азарика в задумчивости смотрела перед собой. В комнате было уже почти светло.