Последние?
Да. У нас совсем мало времени, чтобы побыть вдвоем. И попрощаемся мы с тобой тоже наедине. Я не хочу, чтобы на нас глазели, как на зверей в клетках.
Она побледнела и отступила на шаг. И он тут же пожалел о сказанномона и без того глубоко переживает предстоящую разлуку, а он еще обидел ее грубым словом.
Но он ошибался. Это была не обида, а воспоминание. Которое не раз, казалось, умирало, но неминуемо оживало и причиняло невыносимую боль. Так что жеразве жизнь не приучила ее к невыносимой боли?
«Это ад, померещилось ему. Я в аду». К чудовищной боли, разъедавшей тело, добавился еще и дым Он точно был мертв, потому что человек не может так страдать. С тех пор, как он заболел, ему, кажется, ни разу не приносили поесть, и он умер от болезни или голода. Но как больно, Господи! Вот ведь как плохо показалось ему в монастыре, голодноа теперь угодил в преисподнююсамый глухой ее закут. Лихорадочный жар, мучавший его все эти дни, спал, и теперь его трясло от холода и слабости.
Дым повалил явственнее. Он закашлялся. И тут подумалось емусоображал он всегда туго, но все жемертвецы ведь не кашляют? И холодно им не бывает. Значит, он все еще жив? Он попытался приподняться с гнилой соломы, на которой валялся. Припомнилось, что раньше его держали связанным, но теперь веревки с него сняливидно, решили, что сдохнет и так. Ему послышался треск за дверями. Знакомый треск Он знал, что это такое.
Людипросипел он. Помогите! Пожар!
Никто не отозвался. И с пронзительной ясностью, какой не переживал он за всю свою не такую уж долгую жизнь, осозналникто и не откликнется. Его бросили.
Людиеще раз каркнул он сорванным голосом в полнейшем отчаянии, зная, что ответа не получит. Но он не хотел умирать, как он не хотел умирать, Господи
Господиповторил он и страшным усилием заставил свое огромное тело, все в коросте от грязи и гноя, подняться на ноги. Его мотало из стороны в сторону, но чудовищная жажда жизни, самое сильное и самое неосознанное из чувств, вело его вперед.
Господи, помоги! воззвал он. Господня ли сила, либо чудовищная сила отчаяния помогла ему оторвать косяк от двери, а потом ударить по ней. Мечом он владел плохо, стрелять не умел, зато бить, ломать, крушитьэто было ему привычно. Дверь выпала наружу, и он, увлеченный силой инерции, выпал в коридор вслед за ней. И в самом деле оказался в пекле.
В морозном воздухе ощутимо тянуло дымком.
Что-то поздно поля выжигать, сказал один из королевских ратников.
Может, лотаринги деревни жгут?
Испугался? хмыкнул предводитель отряда. Бодин где-то в той стороне. Король велел доставить в Компендий одного этого Авеля, значит, все остальное будет нам
Тут вернулся разведчик и доложил, что впереди на дороге обнаружена засека, но лотарингов нигде не видать.
Командир смачно выругался и веле двигать вперед в полной боевой готовности. Дорога за ближайшим поворотом и вправду оказалась перегорожена. У завала сидели два зверовидных мужика и увлеченно жевали мякинный хлеб. Никаких активных действий при виде подъезжающих франков они не предпринимали.
Мужичье! заорал предводитель отряда. А ну, разобрать завал!
Разобрать, конечно, можно, сказал старший из мужиков, отрываясь от краюхи. И поезжайте себе с Богом, ежели, конечно. жизнь не дорога
Лотарингами, быдло, пугаешь? Били мы их в любом бою и будем бить!
=А там нет лотарингов, сообщил младший. Там никого нет. Черная смерть
По королевскому отряду, не страшившемуся никакого живого врага, прошел ропот ужаса.
Чума?
А, почитай что чума. Черная оспа, охотно делились известиями мужики. Целые деревни вымирают. Да что деревни! Замки, монастыри И по приказу его милости маркграфа все места, где зараза, выжигают. А мы, значит, при дороге сидим, упреждаем
А что Бодин? спросил предводитель отряда. Для очистки совести спросил. Понимал, что если и захочет даже, никого из своих людей в этот Бодин не загонит.
Что Бодин? Люди его милости маркграфа и поджигали. Хорошо горел! оживленно заметил младший. Очевидно, зрелище горящего баронского замка оставило у него самые приятные воспоминания. Вымерли все в вашем Бодине. Никого не осталось.
Ладно, поворачивай! предводитель махнул рукой. Страшновато, конечно, будет сознаться перед королем в неудаче, но тут уж он не виноват. Король предполагает, а Бог располагает.
На обратном пути они услышали приближающийся из-за деревьев хруст валежника. Ни один враг не стал бы ходить столь неосторожно, а друзей в этих краях у них не было.
«Лось или оголодавший кабан», подумал предводитель отряда и кивнул ближайшему стрелку. Тот уже накладывал стрелу на тетиву, когда на дорогу выползло они вначале даже не могли определить, что это такое.
Поесть, жалобно простонало существо, протягивая к ним трясущиеся руки. Поесть дайте
Дружинники во все глаза таращились на скорченные на дороге человеческие обломки.
Не бойтесь, произнесли эти обломки, я не заразный Я переболел уже
И в самом деле, сказал один из воинов, свежиеэто не язвы на нем, это ожоги
Предводитель сглотнул и спросил:
Ты кто такой?
Авель, выдохнул тот и ткнулся лицом в дорожную грязь.
«Влеки меня, мы побежим за тобою; царь ввел меня в чертоги свои, будем мы восхищаться тобою, превозносить ласки твои больше, нежели вино; достойно любят тебя! читала Азарика. Дщери Иерусалимские! черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы. Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня»
Она отодвинула книгу. Интересно, фортунат нарочно оставил сегодня Библию открытой именно на этой странице? Она оглянулась. Рядом Нантосвельта сидела за пяльцами. Склонив голову к плечу, Азарика посмотрела, как та увлеченно орудует иголкой. Сама Азарика прекрасно умела шить, но в чисто прикладных целях, поскольку во времена ее отшельничества и последующих скитаний ей приходилось починять и латать одежду троих мужчин, с которыми была связана ее жизньотца, Фортуната и Эда. Премудрости же рукоделия оставались ей чужды.
Вошла служанка и прощебетала («Когда они выучатся говорить человеческим голосом?»подумала Азарика) и сообщила о визите начальника ее личной королевской охраны. А тот, в свою очередь, доложил, что в распоряжение ее королевского величества доставлен человек по имени Авель.
Та-ак, сказала королева. Давайте его сюда.
Опустила голову, чтобы скрыть усмешку. Все школьные счета между ними давно уже были сведены, но сейчас ей непременно хотелось сказать Авелю какую-нибудь колкость. Правда, вряд ли до него дойдет так и надо выразиться подоходчивее!
В дверях послышались шагитяжелые, шаркающие. Азарика подняла голову. И замерла. В первое мгновение ей показалось, что произошло какое-то недоразумениеона не ззнала этого человека. И только потом
Нантосвельта сдавленно взвизгнула. И правдаоблик вошедшего был ужасен. Рябое лицо было сплошь покрыто свежими багровыми рубцами и шрамами. Ни волос, ни бровей, ни ресниц у него не былоначисто сгорели. А главноеон был худой. Отощавший Авель, это и в самом диком кошмаре не приснится! Азарика вцепилась в подлокотники кресла. Высокий человек в грубой хламиде опустился на колени и пополз к ей. Ей пришло в головуона не узнала его, а он-то ее узнает? Кого он видит в нейбывшего собрата по школе и дворцовой гвардии или королеву Нейстрии? Может быть, от того, что с ним случилось, он вообще помешался?
Он подполз ближе. Она увидела его глаза, и это было хуже всего. У Авеля не могло быть таких глаз! У Авеля были тупые, сонные гляделки, загоравшиеся только при виде жратвы, а эти
Озриктихо произнес изуродованный человек на коленях.
Королева протянула руку и коснулась облысевшей головыосторожно, чтобы не причинить боли.
И тогда Горнульф из Стампаниссы, прозываемый Авель, заплакал.
Милосердный Фортунату взял Авеля под свое попечение. Впрочем, он и бездомного пса пожалел бы, не только ученика, пусть и самого нерадивого из всех, что у него бывали. Под его руководством Авель готовился к пострижению. Он твердо уверился, что раз Господь избавил его от язвы смертной и пещи огненной, то оставшуюся жизнь он обязан посвятить Ему. Господня ли помощь была тому причастна или несокрушимое здоровье бывшего палатина, однако чин ангельский, от которого Авель дважды давал деру, готов было осенить его. Три раза судьбу не искушают. На глаза Азарике он показывался редкобыл занят. О своих злоключениях после побега из Парижа он ей поведал, но у него хватило ума не рассказывать о своей дурацкой связи с Рикардой (хотя Азарика, скорее всего, пожалела бы еговедь в этой истории он был пострадавшей стороной), Фортунат же тайны исповеди не раскрывал.