Евдоким строит различные предположения насчет своего родственника, но не может до конца разобраться в нем, хотя и чувствует какую-то инстинктивную неприязнь к нему. Читателю же становится ясно, какую опасность таит в себе этот входящий в силу тип русской буржуазии. Еще немного, еще одно усилие и мозолистые руки Силантия схватят за глотку наемного рабочего. Чтобы этот момент наступил скорее, Силантий и «жертвует на революцию» триста рублей и до поры до времени как бы поддерживает мужицкую республику. Но лишь до тех пор, пока мужики не начали проводить первые социальные мероприятия. Стоило ущемить интересы кулака, восставшего против монархии, как он тотчас же спрятался за царские штыки.
Образы революционеров, с любовью нарисованные И. Арсентьевым, составляют идейный костяк романа, его пафос. Но «Буян» произведение многоплановое, и автор, естественно, не мог не показать и силы, противодействующие революционному народу, и самые разнообразные слои общества, через которые он проводит персонаж, занимающий в романе центральное место, Евдокима Шершнева. Образ Шершнева очень противоречив, он, несомненно, вызовет размышления и споры. Могут отнести этот образ и к литературным реминисценциям, и к попыткам дать какой-то композиционный стержень, на который можно нанизать разнообразные события. Известная доля истины в таких суждениях, конечно, есть, однако не это главное в Шершневе. Писатель задался целью проследить за эволюцией характера обездоленного и «озлобленного личными неудачами» человека. А таких в революции было немало. Поэтому, слегка притушевывая социальное начало в Шершневе, автор следит за перипетиями его душевных колебаний, уделяет большое внимание психологической мотивировке поступков своего персонажа.
Попытаемся проследить и мы за эволюцией характера Шершнева, за логикой этой эволюции. Путь, который избрал себе сам Евдоким, и конечный результат этого пути в высшей степени символичны. Лишь в самом начале романа он пытается самоопределиться, а вернее, уйти в сторону от жизни, от людей, жить для себя и только, не участвовать в политической борьбе, которая на глазах у него разгорается. Определенная доля случайности в его судьбе, конечно, имеется. Но это не бытовая случайность, а «случайность» как философская категория, в которой находит одно из своих конкретных проявлений историческая необходимость. Случайности, на волю которых в начале романа брошен Евдоким, определяют лишь формы его деятельности, но не ее содержание. Нахватав пинков со всех сторон, Евдоким опять же случайно примыкает к социал-демократам. И вот эта «случайность» оказывает решающее влияние на дальнейшую его судьбу. Сын нищего псаломщика, деклассированный, по сути дела, элемент, он в то же время лелеет мечту о собственном клочке земли, на котором для него свет клином сошелся. Земля для Шершнева панацея от всех бед и горестей жизни и единственная и достаточная цель революции, к которой он примазался со своими корыстными целями. В этом смысле образ Евдокима имеет широкое обобщающее значение. Слабое выделение писателем его социальной принадлежности как бы усиливает обобщение, показывает, что самые разные слои населения, люди разных целей и устремлений поднимались на гребне революционной волны, но удержаться на ней могли лишь сильные духом, твердо знающие задачи борьбы, не преследующие узко эгоистичных интересов. Нам кажется, что именно в этом смысл образа Евдокима Шершнева.
Хорошее знание фактического материала, интересное сюжетное построение, колоритный язык, идейный пафос романа делают «Буян» значительным творческим достижением И. Арсентьева. Писатель впервые обращается к образам относительно далекого прошлого: в прежних романах автор широко использовал автобиографический материал. И надо сказать первый блин комом не вышел. «Буян», несомненно, привлечет внимание не одних только куйбышевских читателей: события местного значения, описанные в романе, по типичности для своего времени, по художественному их осмыслению близки и дороги каждому советскому человеку.
ВИКТОР КРЫГИН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
Часа в три пополудни двор опустел. Евдоким Шершнев присел на бревно под забором, снял форменный картуз и подставил лицо лучам еще не очень горячего апрельского солнца. Неровный ветерок пошевелил густой кудерь русого чуба, лениво перелистал раскрытый учебник агрономии. Рядом послышались чьи-то шаги, и тень закрыла книгу. Евдоким поднял голову и увидел Александра Коростелева.
О! Ты откуда?
Соскучился, вот и завернул по дороге Здорово, Дунька! приветствовал он Евдокима, протягивая руку. Можно к тебе присоседиться? Он усмехнулся, и длинное лицо его с задумчивыми серыми глазами вмиг преобразилось.
Садись, место не куплено, подвинулся Евдоким и посмотрел с интересом на бывшего однокурсника, которого в прошлом году исключили из Кинельского сельскохозяйственного училища. Краем уха Евдоким слышал, что выгнали Коростелева за какие-то политические делишки: то ли бумаги запрещенные нашли у него, то ли донесли, что агитацией революционной занимается, то ли за все вместе. Евдоким остерегался всяческих непозволительных штук и старался держаться от них подальше. Но Коростелев уселся рядом, блаженно сощурился на солнце, положил на колено несколько книжечек, сложенных стопкой, спросил:
Что тут у вас нового?
Слава богу, вздохнул Евдоким, кажется, пришел конец забастовкам-митингам. И то сказать, орали, орали: «Наука-де развивается только там, где она свободна, где ограждена от постороннего посягательства и беспрепятственно освещает самые темные углы человеческой жизни». Кому не известна эта азбука? Все ее знают, да толку что? Суета одна. Стипендий начальство не выплатило, и сразу все притихли. Директор, не человек кремень, пригрозил: ежели студенты не приступят немедленно к занятиям, перестанет кормить. Значит, зубы на полку или разбегайся кто куда. Тут «мамкины бунтари» и вовсе скисли и про политику думать перестали, и про забастовку. На том и бунту капут. А сколько зря времени угробили! Выпускные экзамены на носу, попробуй теперь наверстай упущенное! А ты никак тоже экстерном сдавать приехал? спросил Евдоким.
Семафоры все закрыты ответил Коростелев неопределенно, и лицо его, только что безмятежно-веселое, стало вдруг мрачным. Уголки по-девичьи полных губ опали, глаза потемнели, концы тонких бровей опустились. Не лицо стало, а трагическая маска из античного театра. Не зря наблюдательные приятели прозвали его «Сашка Трагик».
Что это у тебя учебники такие тонкие? показал Евдоким на книжечки.
Это «Что делать?» и другие
Кому что делать?
Нам, разумеется, всем. Народу, революционерам социал-демократам.
Фью-ю! Значит, ты все-таки гм Евдоким взял книжечку сверху, повертел в руках, перелистал несколько страниц. Ленин Это кто ж такой?
Марксист. Младший брат Александра Ульянова, того, которого казнили за покушение на царя, помнишь? А вообще из здешних он, на хуторе неподалеку жил, возле Алакаевки
Во-он как! Интересно Так этот брат тоже собирается царя укокошить?
Царь что! Браться надо за всю ораву. Народ вон по всей России поднимается, а толку мало, дуют кто во что горазд
Значит, ты приехал учить наших «мамкиных бунтарей» разводить смуту по-научному? По катехизису этому? усмехнулся Евдоким.
По катехизису, говоришь? Что ж, действительно, здесь есть для революционеров и практические рецепты. Интересуешься? Могу дать ненадолго.
Гм Чтоб заметил кто да в каталажку? Нет уж, спасибо. У меня другие планы, я мужик, мне землю пахать, ухаживать.
А земля-то твоя, где? Чего пахать-то будешь, мужик? Иль, может, батя твой разбогател, хутор тебе в наследство оставит?
Евдоким махнул рукой. Какие уж капиталы у старобуянского псаломщика. Приход нищенский, церковь перекосилась, хоть сам ее подпирай. Кулаки-богатеи прижимистые, ни один черт на ремонт храма копейки лишней не пожертвует, а с бедных мирян что возьмешь?
Кстати, ты едешь домой на пасху?
Еще не знаю. Занятия больно запустил. Всякие забастовки, то-се, а экзамены вот они. А ты что хотел?